Аркадий Ипполитов - Эссе 1994-2008

• Название: Эссе 1994-2008
• Автор: Аркадий Ипполитов
• Жанр: Книги

---

И все перепуталось: левое стало правым, правое - левым. Изначально ничто так не претило авангарду, как прогнившая буржуазная демократия, поэтому он приветствовал радикализм различного толка. В 30?е годы вдруг оказалось, что авангард и абстрактное искусство, как одно из его проявлений, только в условиях этой проклятой буржуазной демократии и может существовать. Претендовавший на то, чтобы стать универсальным языком нового мира, абстракционизм оказался лишь средством индивидуального самовыражения, что для многих художников стало огромной личной трагедией. Казимир Малевич, один из отцов беспредметного искусства, от абстракции вообще отказался.

С того времени, как абстрактное искусство связалось с буржуазной демократией, начался второй этап его развития. Именно абстракционизм был выбран главным средством выражения свободы личности в искусстве в борьбе демократии и тоталитаризма, развернувшейся во второй половине XX века. Нью-Йорк сознательно сделал ставку на абстрактный экспрессионизм как на адекватное выражение американского духа, и поэтому 50?е годы стали временем триумфа абстракционизма на Западе. Теоретики современного искусства провозгласили его высшей точкой развития языка модернизма, и абстракция торжествовала на всех крупных художественных выставках западного мира вплоть до 60?х годов. Абстракционизм растекся по миру, появившись в Бразилии, Японии, Нигерии и Индии, везде олицетворяя собой принцип демократического индивидуализма, а следовательно, и утверждение принципов западной демократии. Именно в это время его повсеместного триумфа западные левые интеллектуалы и отшатнулись от абстракционизма.

На Востоке все было прямо наоборот: если адепты молодежной революции 68?го года выступили против респектабельной скуки абстрактных буржуазных выставок, то в странах социалистического лагеря подобное искусство связывалось с протестами против оккупации Чехословакии и подавления прав человека. Белютинская мастерская и бульдозерная выставка стали вехами отечественного искусства, открыв время живописных мастерских в котельных и дворницких. Советский абстракционизм стал формой политического протеста.

Берлинскую стену разрушили, поток абстрактного искусства с Востока слился с потоком абстрактного искусства с Запада, и это отразилось на абстракции самым печальным образом. Абстракционизм перестал быть переживанием современности, утратил актуальность и пафос протеста. По сути дела, он превратился просто в жанр, в ни к чему не обязывающий опыт, в академическое занятие. Сегодня абстрактная композиция мало чем отличается от натюрморта или пейзажа, предоставляя художнику просто выбор специализации. Как раньше существовали мастера портрета или бытовых сцен, то теперь во множестве появились мастера абстракции. Для тех, кто любит это дело.

Выставка в Русском музее растворила революционность раннего русского беспредметного искусства и протест абстрактных художников героического времени квартирных выставок в огромном количестве поздних упражнений в жанре абстракции. На выставке возникает ощущение, что абстракция в России появилась только для того, чтобы бесконечными вариациями на одну и ту же тему разрушить все критерии, прикрываясь словесными нагромождениями о Бытии, Пространстве и Времени; все - с прописной буквы. Для того чтобы скомпрометировать абстрактное искусство больше, чем эта выставка, надо было сильно постараться. Русский музей справился с этой задачей блестяще.

Печатная версия № 49 (2001-12-04)

Культура // Аркадий Ипполитов

Избранник Аполлона

Вслед за экспозицией Павла Филонова Московский центр искусств на Неглинной открывает выставку Кузьмы Петрова-Водкина (в рамках программы "Русский музей в Москве")

В бешеном кипении художественной жизни России десятых годов

Кузьме Сергеевичу Петрову-Водкину была отведена особая роль.

Влиятельнейший художественный критик Сергей Маковский, один из

главных представителей петербургского эстетства, считал

Петрова-Водкина своим открытием и всячески поддерживал художника.

В 1909 году он устроил его персональную выставку при редакции

журнала "Аполлон", где было собрано около семидесяти картин и

рисунков молодого живописца, и благодаря этому событию имя

Петрова-Водкина стало известно в Петербурге и Москве, прочно

утвердившись на всех демонстрациях современного русского

искусства.

Стать избранником "Аполлона" в 1909 году значило очень много.

Этот журнал стал воплощением элегантного петербургского снобизма,

пышно цветущего в передовых салонах северной столицы. Роскошно

изданный, очень дорогой, малодоступный, предназначенный для

избранных, "Аполлон" придерживался подчеркнуто прозападной

ориентации, противопоставляя себя замшелым православию,

самодержавию и народности, воплощавшимся как во все еще

здравствовавшем академизме, так и в смыкающемся с ним

передвижничестве. У сторонников и последователей Стасова "Аполлон"

вызывал не меньшее раздражение, чем у профессоров Академии.

В то же время эстетизм "Аполлона" подвергался все более и

более резкой критике радикальной молодежи, для которой Сергей

Маковский был таким же ископаемым, как и Стасов. Для русского

футуризма просвещенное западничество петербургских интеллектуалов,

связанных с "Аполлоном" и объединением "Мир искусства", было

пройденным этапом, и футуристы не видели различия между их

эстетизмом и художественными пристрастиями журнала "Нива".

Бурлюку, Маяковскому и Крученых либеральность "Аполлона" казалась

вялой, его вкус эклектичным, воззрения старомодными и утверждения

беззубыми. Молодые футуристы открыто заявляли, что всей редакции

"Аполлона" давно уже надо отправиться в богадельню.

Находясь между пышущим ненавистью официозом и задиристой

критикой авангардизма, "Аполлон" чувствовал себя несколько

неуверенно, несмотря на весь свой самоуверенный вид. Так,

например, прозападная позиция в России всегда страдает уязвимостью

и, в сущности, никогда не бывает особенно популярна. Поэтому

"Аполлону" был необходим художник русский, русский без всяких

сомнений, не Бакст или Бенуа, в чьих произведениях всегда

чувствовался дух инородцев, а мастер с иконописно-православной

закваской. В то же время он не должен был быть грубым самородком,

чуждым пропагандируемому Маковским аполлонизму. В общем, это

должен был быть художник подлинно национальный, но при этом ни в

коем случае не подверженный национализму, художник, которого можно

было бы противопоставить и старчески брюзжащим Репиным, и

надрывающимся Бурлюкам. Найти такого художника было столь же

необходимо, сколь и трудно. Маковский поставил на Петрова-Водкина

и выиграл.

"Купание красного коня" было помещено над входной дверью

выставки объединения "Мир искусства" в 1912 году и воспринималось

как знамя эстетствующей интеллигенции в борьбе против протухшего

реализма и отвязных беспредметников. Ни сомовская дробная игра

старыми формами, ни ходульный бакстовский символизм, ни грустные

мечты об ушедшем Борисова-Мусатова, ни вялое марево "Голубой розы"

не могли претендовать на какое-либо лидерство. Все

ретроспективисты были заняты частностями, а в полотне

Петрова-Водкина оказался достигнут синтез прошлого и настоящего,

указывающий дорогу к будущему. Паоло Учелло и новгородская

иконопись, то есть классическая европейская и классическая русская

линии, слились в неразрывное целое, подверглись матиссовской

аранжировке и превратились в необычайно выразительное

высказывание, где прошлое не предается анафеме, но в то же время

различимы и ноты пророчества. Именно такого произведения и ждал

"Аполлон", произведения, где дыхание русских просторов рифмовалось

бы с синевой Тосканы, где подлинно русский образ безболезненно

сочетался бы с классической идеальностью, где была бы

выразительность авангарда и глубина традиционализма.

Блюстители стиля назовут это эклектикой, но можно это назвать

и новым единством.

Сколь бы ни была справедлива критика в адрес "Купания

красного коня", произведение Петрова-Водкина перестало быть

картиной и превратилось в символ, в прозрение, в манифест. В

какой-то степени его воздействие не менее сильно, чем воздействие

"Черного квадрата" Казимира Малевича, и если "Аполлон" и мог

что-то противопоставить грядущей катастрофе беспредметности, то

только Петрова-Водкина. Безродный юноша из Саратовской губернии

стал воплощением чаяний петербургских эстетствующих

интеллектуалов, и кто знал, что скоро лицо поэтичного и

прелестного мальчика, оседлавшего кроваво-красную зарю,