Александр Бахвалов - Нежность к ревущему зверю

• Название: Нежность к ревущему зверю
• Автор: Александр Бахвалов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1972

В основе сюжета – рассказ о трудностях и мужестве летчиков – испытателей, работающих над созданием новой авиационной техники. По мотивам романа был снят одноименный фильм.

---

– Понял, как надо летать? – озорно спрашивает Лютров.

Понял, как славно жить, как надо бороться и какова на вкус победа?

Но курсант молчал, поглядывая то направо, то налево сквозь стекла кабины. «Что-то неладное с парнем», – решил Лютров.

Он вывел самолет из зоны полетов, стал снижаться.

– Выпускай шасси, – четко сказал Лютров.

Из его кабины этого сделать нельзя, управление выпуском не дублировано и находится в передней кабине. Курсант по-прежнему бездействует. Лютров принимается за испытанный способ: он раскачивает спарку так, чтобы ручка сдвоенного управления ударяла по коленям курсанта, авось догадается обернуться к инструктору. Догадался. Лютров показывает на пальцах: выпускай шасси! Кивнул, хоть и не очень уверенно, но на табло загорается очко: «Шасси выпущено». Боже, какое наслаждение сажать послушную машину!

На земле выясняется, что неплотно привязавшийся к сиденью курсант, зависнув в перевернутом положении, высвободил уложенный под ним в чаше сиденья парашют. Тугая сумка подалась вперед по полету, попала в пространство между сиденьем и ручкой управления, ограничив ее перемещение как раз на себя. Но одна беда не приходит: опрокинувшись, парень не заметил, что выдернул вилку шлемофона. Растерявшись, он и не пытался выяснить, почему не слышно инструктора. Непонятное поведение самолета, падение, штопор, молчание Лютрова – этого было более чем достаточно, чтобы в голове парня все смешалось, он забыл даже, что у него есть парашют.

Не на шутку тяготясь содеянным, незадачливый курсант и вообразить не мог, что сослужил добрую службу своему инструктору. Отпуская Лютрова в школу летчиков-испытателей, начальник училища был уверен в точном выполнении основного требования запроса, где говорилось о направлении в школу «наиболее способного, смелого и находчивого офицера из числа летчиков-инструкторов».

Вот уж чего он не мог предвидеть, так эту встречу!

Иногда жизнь пробавляется маленькими чудесами, Лютров знал это, но его она не баловала. А тут поди ж ты! Ни один человек из его прошлого не удивил бы его больше, появись он в этом аэропорту, чем его бывший курсант, которого он так и не сделал летчиком.

Городок стоял на взгорье. С одной стороны к нему подступали бескрайние луга, с другой – леса, все более редея к новым окраинам. С тех пор как в Перекатах, где не было железной дороги, соорудили аэропорт, город стал шириться, и страдал от этого лес. От последних деревьев до новых жилых массивов простиралось большое пыльное пространство, выглядевшее неприветливо, захламленно, как и везде, где вековой покров земли взрывается ножами бульдозеров. А заживает потревоженная земля медленно, много медленнее, чем этого хотелось бы человеку.

Лютров отчего-то был уверен, что Колчанов живет где-нибудь в этих новых пятиэтажных домах, стоящих наискосок к новой, но уже разбитой, с отслоившейся скорлупой асфальта улице. Но черная «Волга», присланная за ним в гостиницу, пронеслась мимо новых зданий, затем резко сбавила скорость и принялась петлять по старинным мощеным улицам, мимо церковных оград, одноэтажных домов, большинство которых наивно красовались обложенной по фасадам синей, зеленой и всячески пестрой облицовочной плиткой. И столько грустного, незнакомо-давнишнего было в этом старании ушедших людей принарядить свое жилье, что становилось совестно перед ними за тех ныне живущих, кто мог позволить себе посмеяться над их пониманием красоты.

Черная «Волга» остановилась у одноэтажного домика, очень похожего на те облицованные, но из силикатного кирпича, с несложным декоративный вкраплением красного по углам. За высоким зеленым забором негромко, каким-то жирным голосом залаяла собака, выскочившая на улицу, как только раскрылась калитка, прежде чем показался хозяин в белой рубахе и при галстуке. Ткнувшись к ногам Лютрова, собака смолкла и убежала во двор.

– Милости просим! – откинул руку Колчанов, ожидая, когда Лютров пройдет, чтобы закрыть калитку. – Спасибо, Витя, – сказал он шоферу, – завтра к четырем.

– Да, да, – отозвался шофер и стал разворачивать машину.

– Вот здесь я живу, здесь обитаю, – говорил хозяин, придерживая Лютрова за талию и легонько подталкивая к крыльцу, куда вела тропинка из аккуратно уложенных квадратных плиток бетона.

Они прошли большую прихожую, где стоял старый диван и пахло собакой. Шагнув вперед, Колчанов предупредительно открыл пухлую, как стеганое одеяло, дверь, обитую дерматином.

– Марья Васильевна, принимай гостей! – удальски крикнул он уже в комнате и, когда Лютров шагнул за порог и остановился, снова положил руку ему на талию. У стола стояла молодая женщина с чистым, привлекательным лицом, таким девичьи чистым, что казалось оно немного несообразно в сочетании с крупной фигурой, большой грудью и темным глухим платьем. Повернувшись к Лютрову, она машинально продолжала разглаживать расстеленную на столе белую накрахмаленную скатерть, всю в прямоугольных складках.

– Здравствуйте, – сказала она и вдруг густо покраснела.

– Здравствуйте, – ответил Лютров, чувствуя прилив оглупляющего смущения. – Вот… Так неожиданно… Наделал вам хлопот… Вы уж извините.

– Ну что вы! Петя так ждал вас… И мне приятно. Присаживайтесь. И куртку снимайте, в доме тепло, хоть мы и не топим давно. В этом году теплынь небывалая, май, а жара. Мои мальчишки в озера купаться бегают… Да садитесь же!

– Да, да. Спасибо, я сейчас.

На куртке у Лютрова, как на грех, застрял замок застежки-«молнии». Так и не справившись с ним и оттого смутившись еще более, он неуклюже потоптался возле стола и наконец решительно присел на пододвинутый ему стул – крепкий, дубовый, с красной обивкой.

– – Вот это и есть, Маша, тот командир корабля, – заговорил Колчанов и, кажется, больше для Лютрова, чем для жены, – мой бывший инструктор, старший лейтенант Лютров, а теперь уж и не знаю, в каком звании… Курсанты его как девушку любили. Хоть он сам, помнится, монахом жил… Вот она, какая встреча, а!.. Мне в ту пору было девятнадцать, а ему… двадцать три?..

Улыбнувшись последним словам мужа, Марья Васильевна принялась хлопотать у стола, потом поспешила на кухню, а хозяин полез опустошать холодильник, стоявший почему-то в комнате на самом видном месте, как и телевизор. Осмотревшись, Лютров приметил за остекленной дверью в смежное помещение как бы две копии одного и того же лица. Копии дружно улыбнулись, встретившись взглядом с гостем, и столь же дружно скрылись.

– Никак, близнецы? – сказал Лютров.

– Двойняшки, – подтвердил Колчанов. – Веришь, сам путаю, кто Мишка, кто Вадим. Одна жена и разбирается. Спрошу, как угадываешь, а она говорит: «Мои, рожал бы сам, различал бы». Машка! Вадим! Идите сюда. Да не бойтесь! Ну…

– Близнецы вышли, не без интереса подошли к гостю, пряча за сжатыми губами нехватку передних зубов, ладные, крепенькие, оба лицами в мать.

– Признавайтесь, кто из вас кто? – Лютров протянул руку и привлек ребятишек ближе к себе.

– Он – Мишка, а я – Вадим… А вы летчик, дядя?

– Летчик. Похож?

– Ага.

– А ты кем будешь? Летчиком?

– Ага.

– Сразу видно, своих нет, – сказала Марья Васильевна, водружая на стол стопку маленьких тарелок.

– Как вы угадали?

– И жены, наверно, нет, – продолжала она, не глядя на Лютрова.

– Она у меня сквозь землю видит, – с шутливой опаской сказал Колчанов.

Лицо женщины вдруг стало чуть надменно, всего на мгновение, пока она глядела на мужа. Разложив красивые, с золотым обрезом тарелки, она вернулась на кухню.

Пока Лютров беседовал с ребятами, хозяин извлек из холодильника бутылку водки, нарезанный широкими ломтями балык («сам наработал!»), черную икру в раскрытой банке, соленые грибы.

– Маша, скоро ты там? А то рефлекс зафыркал, пора внутрь принимать.

Легким движением бросив передник на спинку стула, из соседней комнаты вышла Марья Васильевна. Взглянув на нее, муж на секунду застыл с запотевшей бутылкой «Столичной» в руке: жена переоделась. Теперь на ней было плотно облегающее вязаное платье фисташкового цвета с белой отделкой. Лютрову показалось, что она не только переоделась, но и преобразилась. И, присев слева от Лютрова, как бы говорила: вот какая я, если тебе интересно, а сама себе я не в диковинку.

После первой рюмки, как бы завершающей веселую суету начальной стадии встречи, Колчанов спросил тоном человека, знающего, о чем теперь следует говорить:

– У Туполева работаешь?

– Нет. У Соколова.

– Тоже фирма! Испытателем?

– Да.

– Сами пошли или послали? – спросила Марья Васильевна.

– Туда, Маша, не посылают. Это дело на любителя. Ну и платят, конечно, хорошо, а? Задарма-то никому неинтересно гробиться?

– Ну, если гробиться, не все ли равно, за какую цену, – сказал Лютров.

– Все ж таки… Не за портрет в газете!

– Каждый находит работу по душе.