Алексей Чапыгин - Гулящие люди

• Название: Гулящие люди
• Автор: Алексей Чапыгин
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1984

А. П. Чапыгин (1870—1937) – один из основоположников советского исторического романа.

В романе «Гулящие люди» отражены события, предшествовавшие крестьянскому восстанию под руководством Степана Разина. Заканчивается книга эпизодами разгрома восстания после гибели Разина. В центре романа судьба Сеньки, стрелецкого сына, бунтаря и народного «водителя». Главный объект изображения – народ, поднявшийся на борьбу за волю, могучая сила освободительной народной стихии.

Писатель точно, с большим знанием дела описал Москву последних допетровских десятилетий.

Прочитав в 1934 году рукопись романа «Гулящие люди», А. М. Горький сказал: «Книга будет хорошая и – надолго». Время подтвердило справедливость этих слов. Роман близок нам своим народным содержанием, гуманистической направленностью. Непреходяще художественное обаяние книги.

---

– Святейших кир Паисия папу и патриарха Александрийского да и Макария, патриарха Антиохии и всего Востока, Никон, сказывают, обозвал нищими! – сказал про себя Томилко… Его клонило ко сну. – Нищие и есть! Греки, а шляются у нас да дары емлют… Святейшие, а поди таем жеребятину жрут? Скушно одно, давай испишу другое:

«Апреля с семнадесятый день на именины царевича и великого князя Симеона Алексиевича великий государь ходил в соборную церковь к обедне, а вверху оставил государь боярина князь Никиту Одоевского Ивановича…»

– Вот черт, исписать надо Никиту Ивановича, потом Одоевского… И спать клонит! Устеха поди ждет, злитца… Куда ходили они, кое мне дело?… Ух сосну пойду, ноги стынут… в утре испишу…

Царь от хождения за вербой и по монастырям, где встречали его ужинами с крепким вином, почувствовал себя нехорошо:

– Голова свинцом налита и по брюху вьет!

Велел истопить баню. В баню потребовал рудометда Артемку кровь пустить, но рудометец царский заболел на те дни. Резать себя другому царь не доверил, а приказал парить. Парили царя три раза посменно. Из бани царь прийти не мог – его принесли в кресле. Он разболелся. Пуще разболелся, когда дьяк вычитал ему вести со всех концов Русии Великия, Малыя и Белыя…

Из Ярославля дошло:

«Тюремные сидельцы забунтовали, избрали атаманом какого-то Гришку, с тюрьмы сошли и воеводу Бутурлина с собой взяли, а на бегу, должно, боярина и кончили…»

С Украины вести еще хуже:

«Ивашко Брюховецкий гетман изменил, и тебя, великого государя, место дался султану турскому… Вор Петруха Дорошенко да с черкасы из-за порогов, да с ордой Крымской с боем отбил от Котельвы наши войска с князем и воеводой Григорием Григорьевичем Ромодановским и князь Григорий Григорьевич с боем же ушел до Путивля, сел в осаду, осадный в товарищах ему Василий княж Борятинской… Под Путивлем место чисто. Орда ушла в Крым.

У Гайворона нашу государеву рать разгромили татары в пути и воеводу, сына Ромодановского, княжича Андрея увели в полон в Крым[324]…»

– Не чти боле, дьяк, хватит и этого…

Царь слабо махнул рукой. Дьяк поклонился, собрал на столе бумаги, пошел. Царь прибавил:

– Пиши князь Григорью… с Путивля гонил бы до меня не медля часу… «Сам-де государь хочет знать об Украине правду…» За себя в осадных пусть оставит Борятинского.

– Исполнено будет, великий государь…

– Грамоту с гонцом шли спешно!

Дьяк ушел, а царь, катаясь по кровати, крестился и, охая, говорил:

– Встать мочи нет… лежать времени нет… К Ильинишне моей надо сходить – и не могу… надо к ей, тоже недужна… Женили… боярство дали брюхатому черту[325], он нас женил на измене… Ох, что из того изойдет? Воевод побьют…

Вошел постельничий Полтев тихо, как кошка, и тихо спросил: – . Угодно ли чего великому государю?

– Мне угодно? Зажги, Федор, водолеи… лампады образные погаси, фитили зажми – масло гретое воняет…

В спальне у образов замигали свечи, стало сумрачнее… На дне чашеобразных паникадил тусклым золотом светилась вода. По образам от дорогих каменьев в узорчатых окладах – изумрудов и яхонтов – задвигались цветные лучи и круги. Постельничий незаметно исчез. Царь задремал…

Дни шли… Сегодня на царских сенях вверху отпели заутреню. Боярин Никита Одоевский тихо, как и постельничий, прошел к царской спальне. Открыв беззвучно тяжелую дверь, просунул голову. Царь, сидя на постели, молился, читал «канон великий» Андрея Критского[326]. Боярин дожидался, когда царь кончит слова молитвы.

– «Откуду начнут плакати окаянного моего жития деяний, кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию?…» Прервав молитву, спросил: – Чего Иванычу?

Боярин, шурша парчой ферязи, пролез к порогу спальни, запер дверь, поклонился:

– Великий государь, Ромодановского воеводу князя Григорья призывал ли?

– Гонец посылан за ним – жду. Одоевского сменил Ромодановский.

Князь и воевода, войдя, поясным поклоном отдал честь царю и о здоровье наведался.

– Садись ближе, князь Григорий… Здоровье наше от твоих вестей, даст бог, лучше.

Ромодановский сел, подобрав полы станового кафтана.

Боевая служба и десять лет много изменили князя с тех пор, как он лукаво доводил Никону царское повеление: «Не писаться на грамотах великим государем», и о том, что «трапеза с царем Теймуразом грузинским обойдется и без поповского чина». Когда-то короткие, толстые ноги боярина теперь стали гораздо тоньше, казались длиннее. Русая окладистая борода разрослась за уши, в ней клочьями проступила седина. Брови нависли, полное лицо осунулось, и лоб изрезали морщины.

– По указу твоему, великий государь, в осадных воеводах на Путивле стоит князь Василий Борятинский да дьяк Мономахов, у дел же…

– То все так, вот Брюховецкий вор! Сколько он нам пакости учинил!…

– Вор… ворон! Того ворона, великий государь, заклевал другой…

– Ой, как же так, князь?

– Когда Брюховецкой собрал свою изменничью раду в Гадяче с полковниками, такими же ворами, на раде той порешили всех наших воевод выбить с Украины… С того часу, великий государь, зачали нас теснить, а где и побивать смертно – в Прилуке, Миргороде, в Батурине воевод похватали, чернцов пожгли. Тут же Иващко, вор, собрал и наладил посланцов в Крым, Гришку Гамалею[327] с товарищи, звать орду на нас и его, Брюховецкого, дать султану в подданство…

– Пес поганой!

– В ту же пору Петруха Дорошенко своих послал туда же – звать орду на нас… в подданство он дался раньше. Помыслил Дорошенко, что Брюховецкой помешка ему стать гетманом обеих сторон Днепра, да и султана опасался: он-де поставит Брюховецкого над ним, Петрухой… Сговорил казацкую голытьбу, великий государь, и она, когда Брюховецкой ехал на Котельву, в недоезде Опушного за семь верст в степи и порешила Брюховецкого – куски тела собрали, чтоб их похоронить в Гадяче…

Царь перекрестился:

– Так-то ворон ворона заклевал!

– Вот так, великий государь! Скарб Брюховецкого с женкой его Петруха велел отпустить в Чигирин…

– Добро, добро!

– И то добро, великий государь, что остался один ворон! Лют тот ворон и на мясо человеческое падок, но и его конец зрим…

Царь снова перекрестился:

– Придет ему конец, князь Григорий, и дай бог скорее!

– Я гляжу и вижу, великий государь, что когда в подданство султану Дорошенко дался, за то многие украинцы ропотят, а иные и изменником называют… Бусурманы люты к православным, немало церквей, где турчин был, стали мечетями… татарва грабит да в полон уводит людей, не глядит, что союзны…

– Вот, вот…

– Такое уж давно началось… тлеет, а коли тлеет, то огонь недалече… а тут мы…

– Надо изготовить грамоту, князь Григорий: «Так как вы люди православные, с нами одной веры, то изберите себе гетмана православного, кой бы опасал и вас, и веру православную, и народ украинский от изменников поганых… От нас же, великого государя, будут вам льготы и воинская защита…» Дальше приписать мочно: «Поборов с вас брать не будем и воеводам нашим укажем не вступаться в ваши дела!»

– Такая грамота, великий государь, будет к месту и ко времени… Они, прослышал я, подговаривают в гетманы Демку Многогрешного.[328]

– Ну, и сказка вся! Упорных брать ко кресту, над изменниками чинить промысел и всячески промышлять. Шлю нынче воеводой в Брянск Григория князя Куракина, в товарищах ему даю Григория другого – Козловского… он воеводой на Вятке, а туда по него послано… вторым товарищем князь Петр Хованской… – Царь зажмурился, потом, помолчав, сказал: – Эти мне Хованские поперек горла стоят!… Старик Иван пришел за сына просить и бил челом: «Моему-де сыну с Куракиным невместно[329]!» А Петруха по отцу такой же бык – уперся! Ну, я старика Тараруя посадил в тюрьму, сын – сдался – сказался больной, но едет…

– В воинском деле, великий государь, без мест надо… место– поруха всему…

– Так, князь Григорий! С, тобой Петруха ехать готов и болезни не имет, а я указал: «До Ромодановского князя Григорья тебе, Хованскому, дела нет!»

– За местничество в войну тюрьмой казнить.

– Так, Григорий-князь! И мы Украину Григориями подопрем: ты – Григорий, Григорий-князь Куракин, Козловский– Григорий, ну вот Андреям у нас каково?

Ромодановский опустил голову:

– Андрюшку, великий государь, надо выкупить, а хватит ли на то моего кошта, не ведаю».

– Скоро надо выкупить. Слышал я, да и ты знаешь, – у поганых в Бакчи-Сарае есть каменной город на горе-всех полонянников туда отводят… держат в каменной тюрьме, и чуть удумают лихо, то свергают вниз… Гора, на коей город стоит, сказали мне, высотой полтораста саженей…

– За Андрюшку душой болею, великий государь! Горяч, споровать любит… от горячки в полон сел – рубился в первых рядах.

– С Путивля туда, не мешкав, оборотишь – шли в Орду. Торгуйся не гораздо… надо князенька твоего у поганых купить, деньги дам.