Мервин Пик - Титус Гроун

• Название: Титус Гроун
• Автор: Мервин Пик
• Жанр: Фэнтези

Мервин Корено Пик (1911 – 1968) – английский писатель, поэт, драматург и художник, автор блистательных иллюстраций к «Острову сокровищ», «Алисе в стране чудес» и к собственным произведениям. Как писателю, настоящую славу ему принесла трилогия «Горменгаст» – живописное и захватывающее повествование, парадоксальным образом сочетающее традиции Диккенса и Кафки.

Его герой, рожденный властителем фантастического замка, вся жизнь которого подчинена букве древнего ритуала, отчаянно стремится вырваться из замкнутого статичного пространства каменных стен, уродующих жизни и души своих пленников.

За эту книгу Мервин Пик был удостоен премии британского Королевского литературного общества.

---

Но слезы продолжали струиться по щекам юной герцогини – она только еще сильнее расстраивалась, слыша унылое бормотание няньки.

Наконец старуха, поняв, что успокоить воспитанницу все равно не сможет, выпорхнула из комнаты, пообещав на прощание принести девочке пирожок.

Фуксия же, дождавшись, пока шаги нянюшки затихнут в переходах, со всех ног бросилась на улицу. Она летела, не разбирая дороги – люди бросались в стороны, стремясь избежать столкновения. Фуксия и сама не помнила, как оказалась на улице. Опомнилась она тогда, когда бежала через сад. Там тоже было одно из ее укромных местечек – где кончались клумбы с цветами – творения Пентекоста – затем начинались заросли папоротников, а дальше – небольшое озерцо. Здесь всегда стояла тишина – даже птицы не резвились в ветвях, что окаймляли озеро.

Фуксия бросилась на землю и заплакала. «Ненавижу! Ненавижу все! – сотрясалась от рыданий девочка. – Всех ненавижу! Надоели все! Весь мир!»

Однако вскоре рыдания прекратились – горло чесалось, глаза распухли. Фуксия села и, глядя в воду, сказала, как бы размышляя: «Вот вырасту и буду жить одна! Всегда одна! В каком-нибудь уединенном доме в лесу… Или даже внутри дерева…»

Сорвав травинку, девочка принялась ее пережевывать.

– Конечно, когда я буду жить одна, кто-нибудь доберется до моего места. Может быть, этот кто-то будет даже из другого мира. Не из этого! Придет кто-нибудь даже из другого мира. Из нового мира. Не из этого! Придет кто-нибудь… не такой, как они все. Он сразу влюбится в меня, потому что я всегда одна, я не такая, как они все… Этому человеку будет хорошо со мной, потому что у меня есть главное качество – гордость!

Но тут же слезы снова хлынули из глаз девочки.

– Он… он будет высоким, выше Флея… Сильный как лев и с гривой желтоватых волос – тоже как у льва… Только его волосы будут вьющимися. Он будет большим и сильным человеком, умным – намного умнее доктора. Он будет одет в черный камзол, так что моя одежда будет казаться очень яркой. Он вот так подойдет… И скажет: «Леди Фуксия!» А я ему: «А в чем, собственно, дело?»

Дочь герцога шмыгнула носом и уставилась, пригорюнившись, на водную гладь.

Фуксии показалось, что по поверхности озера пошла рябь – возможно, вода понимает ее.

В то самое время, пока девочка мечтала о подобном льву пришельце из другого мира, Стирпайк начал свое последнее путешествие по оплетенной плющом стене.

Госпожа же Слэгг делилась с Кидой своими переживаниями. В душе старой женщины боролись два чувства – с одной стороны, она хотела вести себя с подобающим няньке его светлости достоинством, с другой – она даже за это короткое время успела привязаться к Киде и вдобавок испытывала к ней почти материнское чувство.

Флей в это время полировал кусочком замши шлем, надеваемый лордом Гроуном в торжественных случаях, Свелтер точил в кухне нож для разделки мясных туш. Лезвие и без того уже было остро отточено, но шеф-повар, пробуя острие о ноготь большого пальца, всякий раз хмурился и вновь принимался терзать точильный камень. Возможно, просто отвратительный скрежет стали о камень приводил хозяина герцогской кухни в восторг.

Фуксия, насидевшись на холодной земле, поднялась на ноги и не спеша направилась к вершине густо заросшего папоротниками холма. Стирпайк как раз продирался сквозь заросли плюща и находился примерно в сорока футах от окна ее потаенной комнаты.

Фуксия, набродившись по окрестностям замка, вернулась домой и первым делом заперла дверь. Вынув кусок угля, девочка окинула комнату скучающим взглядом – уже все стены либо заклеены ее рисунками, либо просто изрисованы. Наконец, углядев свободный кусочек стены у самой дверной притолоки, юная герцогиня приставила к стене стул, взгромоздилась на него и нарисовала сердце, выведя вокруг него надпись: «Я Фуксия. И всегда буду ею. Я – это я. Не пугайся! Подожди, и все увидишь!»

Девочка зевнула и подумала – вот скукотища-то! Чем бы заняться? Внезапно она ощутила острое желание углубиться в книгу стихотворений, что была скрыта от посторонних глаз на чердаке. Остальное уже было делом техники – еще раз убедившись, что дверь надежно заперта, она зажгла свечу, отодвинула кровать от стены и через несколько минут, поднявшись по винтовой лестнице, очутилась в своем убежище.

Вообще-то девочка нечасто забиралась на чердак в предвечернее время, предпочитая скрываться от посторонних глаз с раннего утра. Но делать все равно было нечего, и теперь Фуксия пробиралась давно знакомым путем, то и дело посматривая на яростно прыгающее пламя свечи. Девочка подосадовала – от свечи остался короткий огарок, она забыла позаботиться о новой. Но тут же вспомнила – три недели назад она принесла на чердак пачку красных и зеленых церковных свечек. Как хорошо, что вспомнила! Добравшись до комнаты, Фуксия обрадовалась – свечи на месте. Девочка решила зажечь три свечки – и тогда комната будет ярко освещена – окно она закрыла, так как дул сильный ветер. Фуксия зажгла новую свечку и направилась к окну – нужно было поплотнее закрыть ставни. И тут ей показалось, что у нее остановилось сердце – у второго окна лежало скорчившееся неподвижное тело. Как попал этот человек сюда? Неужели через окно?

Стирпайк затруднялся даже приблизительно определить, как долго он пребывал в бессознательном состоянии. Тем не менее всему на свете рано или поздно приходит конец – и сознание стало постепенно возвращаться к нему. Между тем вечерние сумерки уже начали окутывать землю, повеяло холодом, хотя окна были закрыты. Именно дуновение холодного воздуха было первым ощущением юноши, когда он открыл глаза.

Несколько мгновений Стирпайк лежал с открытыми глазами, совершенно ничего не соображая. Он выдел перед собой закрытые решетчатые ставни. Поваренок напряг и без того измученный ум – неужели он уже находится на том свете? Интересно, это рай или ад? Во всяком случае, поначалу он был твердо убежден, что это не Горменгаст – подобного помещения он еще не видел. Не помнил юноша также и того, как он оказался тут. Затем Стирпайк ощутил острое чувство голода – в желудке словно кошки скребли. Вообще ныло все тело – кажется, он был весь исцарапан. Он чувствовал себя очень плохо – окружающие предметы казались ему только расплывчатыми тенями. И тело было будто налито свинцом…

Постепенно зрение паренька начало входить в норму, и вскоре он понял, что маячившие перед глазами серые и белые пятна – это не что иное, как висящие на стене картины. Только вот в помещении было довольно сумрачно, так что Стирпайк не мог бы разглядеть то, что было изображено на картинах, даже находясь в добром здравии.

Он попытался пошевелить рукой, но с удивлением обнаружил, что тело стало словно чужим – вообще не чувствуется.

Тем не менее силы понемногу, но стали возвращаться в измученное тело: уже вскоре беглец мог с трудом пошевелить руками. Именно протянув руку в сторону и ощупав странный узкий столбик, Стирпайк понял, что это – ножка стола. А потом он и вовсе сумел подняться на колени, схватившись за край стола, и встать на ноги. Поваренок чувствовал, как предательски подрагивают ноги, как у него начала кружиться голова. Мутным взором он посмотрел на стены – так и есть, там висят картины… Стирпайк опустил голову, и увидел на столе принесенные Фуксией за день до этого съестные припасы…

Беглец не поверил своим глазам, ведь это целое богатство: две сморщенных груши, половина пирога, девять фиников в коробке и сосуд – конечно же, с напитком! Рядом с провизией сиротливо лежала книга – издали юноша безошибочно определил, что это книга стихов. Безразлично посмотрел он на раскрашенную в серо-багровые тона страницу – он все еще не мог поверить, что видимое – не плод его фантазии. Голодной курице, известно, просо снится…

Однако видение не исчезало, и Стирпайк с замиранием сердца позволил себе предположить, что глаза его все-таки не подводят. Он несмело склонился над раскрытой книжкой – чья-то умелая рука изобразила трех одетых в просторные серые одежды людей, бредущих по покрытому багровыми цветами лугу. Особенно юношу поразили кисти рук и босые ноги изображенных на картинке людей – они были выведены с особой выразительностью, так что казались даже реальнее и значимее, чем лица…

На второй странице тесно кучковались строгие черные буквы. Строчки поначалу плясали перед глазами Стирпайка, но когда со зрением все стало в порядке, паренек разглядел, что это были стихи. Поваренок никогда в жизни не обнаруживал в себе любви к изящной словесности, но теперь непонятная сила заставила его пожирать глазами черные строчки – одну за другой:

Мы вдвоем, мы одни,
Мы вперед идем.
На краю родной земли
Песни мы поем.
Ночь уходит, день приходит,
А мы все поем.
Песня нас вперед уводит,
Нам все нипочем!

Мы печальны, мы грустны –
Жизнь летит, звеня,
Где же вы, цветные сны?
Где любовь моя?

Мы идем себе вдвоем,
И цветы – для нас!
Нам невзгоды нипочем,
Беды – прочь от глаз!
Жизнь – могучий ураган,
Жизнь – не лишь цветы,
Жизнь – глубокий океан,
В нем и я, и ты!

Присмотревшись, Стирпайк обнаружил на странице оставленные чьими-то пальцами отпечатки. Судя по их количеству, книгой пользовались довольно часто. Однако открытие больше обрадовало паренька – выходит, его зрение наконец-то восстановилось! Искры в глазах больше не мелькали, и веки перестали чесаться. Беглец опирался ладонями о край стола – пальцы подрагивали, в жилах чувствовалось напряжение, но руки теперь уже выдерживали.