Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

• Название: Орден куртуазных маньеристов (Сборник)
• Автор: Вадим Степанцов
• Жанр: Поэзия

Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».

---

Cоветы друзей

Друзья мне любят похваляться
количеством своих побед,
что, мол, с девчонкой поваляться -
у них проблемы с этим нет,
и что для достиженья счастья
портвейн и пиво хороши -
ведь лишь напитки пламя страсти
способны высечь из души.
Девчонка пьяная, как чайка -
порхает, мечется, пищит -
своих сокровищ не хозяйка
и чести девичьей не щит.
Не будь красивым и счастливым,
а будь хитёр и говорлив,
мешай красоткам водку с пивом -
таков моих друзей призыв.

Ну что тут будешь делать с вами,
такими грубыми людьми!
А ты вот голыми руками
попробуй девушку возьми!
Конечно, с мощным автоматом
любой в медведя попадёт;
съев килограмм вина, к ребятам
любая девушка пойдёт.
А ты с рогатиной одною
в берлогу к зверю сунь мурло,
и минеральною водою
пои девчонку всем назло.
И если крошка тихо млеет
от разговоров и воды,
и взгляд как солнце пламенеет,
и с первым проблеском звезды
ты утонул в её вулкане -
тогда ты точно не дебил,
считай, что голыми руками
медведя в чаще ты убил.

Вы правы, помогают водка,
цветы, брильянты и парфюм,
но пусть полюбит вас красотка
за твёрдый лом и гибкий ум.

Собачки

Две смешные робкие собачки
цокали когтями по бетону,
сердце вмиг воспрянуло от спячки,
в миг, когда я вдруг увидел Донну.

Никогда я не любил зверюшек,
в детстве возле старой водокачки
истязал я птичек и лягушек...
Ах! Но ваши милые собачки!

Предо мной все папенькины дочки
мигом становились на карачки,
защищая телом, словно квочки,
тельце своей кошки иль собачки.

Я был зол, и я не знал пощады,
множество овчарок и болонок,
выбравши местечко для засады,
сделал я добычею Плутона.

Как Лициний Красс с восставшим быдлом,
расправлялся я со всеми псами:
то кормил отравленным повидлом,
то четвертовал меж древесами.

И меня прозвали Азраилом
дачные мальчишки и девчонки...
Быть бы мне убийцей и дебилом,
если бы не ваши собачонки.

Вы ходили с ними вдоль платформы,
мимо пролетали электрички.
Я глазами трогал ваши формы,
ваши бёдра, плечи и косички.

Но мои кровавые деянья
непреодолимою стеною
стали вдруг вздыматься между вами,
вашими собачками и мною.

И, зажав руками уши плотно,
кинулся я прочь в леса и чащи,
прочь от глаз убитых мной животных,
лающих, щебечущих, кричащих.

С той поры меня как подменило,
записался я в библиотеку,
стал я понимать, какая сила
дадена богами человеку.

Поступил я в вуз ветеринарный,
принялся лечить четвероногих,
тьму подарков получил шикарных
от хозяев собачонок многих,

вставил себе зубы золотые,
"Мерседес" купил последней марки,
съездил на Пески на Золотые,
и опять - работа и подарки.

Только вас с тех пор так и не встретил,
дорогая Донна Двух Собачек.
Впрочем, Гераклит ещё заметил:
"Дважды от судьбы не жди подачек".

Смеялось утро, золотились нивы

Смеялось утро, золотились нивы,
невдалеке синел июньский лес.
Я напевал фашистские мотивы,
когда вам на колени котик влез.
Такой пушистый и пятнистый котик,
зелёнкой перемазанный слегка.
Я обалдел, когда ваш нежный ротик
стал целовать пушистого зверька
с какой-то дикой и безумной страстью,
с какой в меня он не впивался, нет.
А котик в ручку вам слюнявой пастью
вгрызался, оставляя красный след.
Гимн "Дойчланд, Дойчланд" колом стал мне в глотке.
Я завопил: "Животное больное!"
Но вы сказали: "Парень, выпей водки,
и больше так не говори со мною!"
Я понял, что любимая на грани
болезни, а точнее - уж за гранью,
и прорычал: "Беги скорее в баню
и не целуйся больше с этой дрянью".
И был я тут же изгнан с вашей дачи
под злобный писк приблудного котёнка.
И процедил сквозь зубы, чуть не плача:
"Ты прибежишь ко мне еще, девчонка".
И точно, не прошло и полнедели,
как ты ко мне, рыдая, прибежала
и на своем цветущем дивном теле
три красненьких кружочка показала.
Ну, а внутри тех красненьких кружочков
лишайник шевелился и белел,
белел, подобно крыльям ангелочков,
как облачко, как белгородский мел,
и был он мягок, как снега России,
как на Украйне тополиный пух,
как хлопок из низовьев Миссисипи...
От зрелища перехватило дух.
И я сказал: "Вот Бог, а вот аптека.
Давай за йодом, крошка, поспешай.
Хоть Бог и охраняет человека,
но только йодом ты убьешь лишай".
В придачу к йоду всякие микстуры
мы месяц лили на твою беду.
Нет, за леченье этакой-то дуры
мне на год меньше жариться в аду.
Свершилось чудо: ты здорова стала,
вновь засияла кожа, как атлас,
и на концертах панка и металла
мои друзья опять встречали нас.
Но стоило нам вырваться на дачу,
как во сто крат страшней случилась вещь:
мою многострадальную мучачу
прогрыз насквозь кровососущий клещ.

Смерть педофила

Две малолетние гражданки с одним почтенным педофилом
в одеждах Евы и Адама под барбарисовым кустом
культурно, с водкой отдыхали, над дачей солнышко светило,
но в страшном сне вам не приснится то, что случилось там потом.

Одна девчонка-малолетка вдруг головою завращала
с ужасной руганью и треском, со скоростью бензопилы,
и голова слетела с тела и, покатясь, заверещала:
"Я презираю вас, приматы, медузы, рыхлые козлы!"

Другая девочка-малышка грудь ногтем резко очертила -
и грудка правая упала, из дырки выдвинулся ствол.
Она в течение минуты изрешетила педофила
и улыбнулась со словами: "А ты, Витёк, и впрямь козёл!"

Девчонка грудку пристегнула и голову своей подруги
обратно к телу привинтила и стала нежно целовать.
Навстречу солнцу две малютки пошли, красивы и упруги,
других столичных педофилов насиловать и убивать.

Вот так погиб в хмельном угаре наш кореш Виктор Пеленягрэ,
не веривший в киберпространство, ни в киборгов, ни в киборгесс.
Как хорошо, что он не умер от простатита и подагры,
а умер как герой, как воин, когда на малолетку лез.

Не верьте, люди, малолеткам! Их угловатые манеры,
их прорезиненная кожа скрывают сталь и провода.
Ничем иным не объяснимы отсутствие любви и веры,
безграмотность в вопросах секса и к взрослым дяденькам вражда.

Случай с газетчиком Быковым на даче у Шаляпина

Накрывши пузо грязным пледом,
Я ехал в бричке с ветерком.
Моим единственным соседом
Был штоф с кизлярским коньяком.

Столбы мелькали верстовые,
Закат над лесом угасал.
Коньяк кизлярский не впервые
От горьких дум меня спасал.

Увы, опять я всё прошляпил!
А так всё было хорошо:
Фёдор Иванович Шаляпин
Мне соиздателя нашел,

В миру - известная персона,
Из Мамонтовых, Савватей.
Расселись, крикнули гарсона
Купчина начал без затей:

"Что ж, мой любезный юный гений,
Что будем с вами издавать?" -
"Журнал литературных прений" -
"Как назовём?" - "Ебёна мать".

"Что, прямо так?" - "Нельзя иначе!
Шок, буря, натиск и - барыш!" -
"Н-да. Надо обсудить на даче.
Фёдор Иваныч, приютишь?"

И вот к Шаляпину на дачу
Летим мы поездом в ночи.
Владимир. Полустанок. Клячи.
И в ёлках ухают сычи.

В вагоне мы лакали водку,
А Савва Мамонтов стонал:
"Газета "Заеби молодку"!
Нужна газета, не журнал!"

Сошлись мы с Саввой на газете,
Названье дал я обломать -
Синод, цензура, бабы, дети -
Решили: будет просто "Мать".

И вот знаток осьми языков,
Кругом - вельможные друзья,
Патрон редактор Дмитрий Быков,
К Шаляпину приехал я.

Проспал я в тереме сосновом
До двадцать пятых петухов.
Как сладко спится в чине новом!
Bonjour, bonjour, месье Bikoff!

Шаляпинская дочь Ирина
На фортепьянах уж бренчит.
Прокрался на веранду чинно,
А плоть-то, плоть во мне кричит!

Пушок на шейке у красотки
И кожа, белая, как снег.
Я тихо вышел, выпил водки
И вновь забылся в полусне.

И грезится мне ночь шальная,
Одежды, скинутые прочь,
И, жезл мой внутрь себя вминая,
Вопит шаляпинская дочь.

А рядом, словно Мефистофель
Из бездны огненной восстал,
Поёт папаша, стоя в профиль,
Как люди гибнут за металл.

И, адским хохотом разбужен,
Из кресел вывалился я.
"Мосье Быкофф, проспите ужин!" -
Хохочут добрые друзья.

Хватив глинтвейну по три кружки,
Мы стали с Саввой рассуждать
О том, как счастлив был бы Пушкин
Печататься в газете "Мать",

Не говоря уж про Баркова
И прочих озорных господ,
Которым жар ржаного слова
Вдохнул в уста простой народ.

"Ах, как бы Александр Сергеич
Язвил обидчиков своих,
Когда б средь ямбов и хореев
Мог вбить словечко в бельма их!

А Лермонтов, невольник чести!
А Писарев, а Лев Толстой!
Им по колонке слов на двести -
Такое б дали - ой-ой-ой!"

Глинтвейн, и херес, и малага,
И водочка смешались вдруг,
И в сердце вспыхнула отвага,
И Ирку я повел на круг,

Сказал: "Играй, Фёдор Иваныч!
Желает Быков танцевать!
Мамзель, почешем пятки на ночь
В честь славной газетёнки "Мать"?"

И тут фонтан багряно-рыжий
Нас с барышней разъединил,
И всю веранду рвотной жижей
Я в миг единый осквернил.

Сидят облёванные гости,
Шаляпин и его жена,
А Савва Мамонтов от злости
Сует кулак мне в рыло - на!

Вмиг снарядили мне карету,
Кричали в спину дурака.
Не знаю сам, как из буфета
Я стибрил штофчик коньяка.

И вот, как дурень еду, еду...
А всё же сладко сознавать:
Почти поймал за хвост победу,
Почти издал газету "Мать"!

Cлучай на вилле