Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

• Название: Орден куртуазных маньеристов (Сборник)
• Автор: Вадим Степанцов
• Жанр: Поэзия

Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».

---

Траурное лето

Мне кажется, что лето нас оставило,
что не воскреснет более Озирис,
что боги света позабыли правило
для солнца в тучах чёрных делать вырез.

Мадам! В одеждах чёрных облегающих
вы схожи с небом нынешнего лета.
Где декольте для жемчугов сверкающих,
где ваша грудь - очаг тепла и света?..

Мне кажется, что лето нас покинуло,
что тёплых дней уже не будет больше,
что в пасти у дракона солнце сгинуло
и что дракон исчез в подземной толще...

Мадам! Поверьте, нет глупей занятия,
чем убиваться о неверном муже:
он, умерев, отверг ваши объятия
и изменил с Костлявой вам к тому же.

Скорей снимите траур по изменнику,
я помогу, не возражайте, милая!
Мы не позволим этому мошеннику
без возданья флиртовать с могилою.

Татьяна

или русские за границей - дан лэтранже

Ты залила пуншем весь клавишный ряд фортепьяно.
Мне выходки эти не нравятся, честное слово.
Ты чёрт в пеньюаре, ты дьявол в шлафроке, Татьяна,
готовый на всякую каверзу снова и снова.

Друзей я хотел позабавить мазуркой Шопена,
но мигом прилипли к загаженным клавишам пальцы,
а ты в это время, склонившись к коленям Криспена,
засунула крысу в распахнутый гульфик страдальца.

Когда же от хмеля вконец одуревшие гости
устали над нами с беднягой Криспеном смеяться,
фельдмаршалу в лоб ты оленьей заехала костью
и с жирной фельдмаршальшей стала взасос целоваться.

Сорвав с неё фижмы, корсет и различные ленты,
ты грубо и властно на скатерть её повалила,
и вдруг обнажились мужские её инструменты,
и старый аббат прошептал: "С нами крестная сила!"

Фельдмаршальше мнимой вестиндский барон Оливарес
увесистой дланью вкатил не одну оплеуху,
фельдмаршала гости мои в эту ночь обыскались,
однако с тех пор от него нет ни слуху ни духу.

С тех пор ты, Татьяна, немало бесчинств сотворила,
и с ужасом я вспоминаю все наши попойки,
и шёпот святого отца: "С нами крестная сила!" -
терзает мне душу, как крысы батон на помойке.

Так что ж, от пальца родила ты?..

Константэну Г-ву

"Так что ж, от пальца родила ты?" -
Я вопросил у нежной девы,
которой посвящал когда-то
витиеватые напевы,
с которой скромно безобразил,
хватал за талию и грудь,
и даже в трусики залазил
и трогал пальчиком чуть-чуть.
"Ну что тогда тебе мешало
пойти ва-банк и до конца?"

Уж небо осенью дышало
на кожу бледного лица.
Оно так жалобно кривилось,
слезами полнились глаза,
сердечко в слабом тельце билось,
как будто в банке стрекоза.

Какой холодной и надменной
была ты этою зимой!
Словно владычица Вселенной,
как кот кастрированный мой.
Да, кое-что ты позволяла,
но чтоб вкусить запретный плод,
но запустить в малину жало...
"Нет! - ты сказала. - Через год!"

И что же? Не прошло и года -
ты приползла с фонтаном слёз,
и непонятного урода
зачем-то тычешь мне под нос.

От пальца дети не родятся -
ты слышишь, дура? Не реви!
Кто смог к тебе в постель забраться,
вкусить плодов твоей любви?
Никто? Не плачь! Я верю, верю!
Но чем же я могу помочь?
Короче, видишь эти двери?
Ступай, ступай отсюда прочь!
Ишь, дурака нашла какого!
Младенца тоже забери!"

Что за напасти, право слово,
за этот год уже их три!
Три обрюхаченных девицы,
и ни одна ведь не дала.
Мне стоит пальцем прислониться -
и начинаются дела!
Наверно, я колдун какой-то.
а может, попросту мутант,
или, быть может, руки мою
не той водою и не так,
особенно когда девицы
вопят и плачут: "Нет, боюсь!"
Ну, надо ж как-то веселиться,
вот я с рукой повеселюсь,
а после лезу им под юбку,
чтоб хоть потрогать чудеса.
И лицемерную голубку
потом карают небеса.

Девчонки! Хватит вам ломаться,
сказала "а", скажи и "бэ".
Не надо пальцам доверяться
и наносить ущерб себе.
Природу, крошка, не обманешь,
она в сто раз тебя хитрей!
Любись как надо. Или станешь
одной из этих матерей.

Сумерки империи

Болтливый ручеёк сбегал с крутого склона,
шуршала под ногой пожухлая листва,
апрельский теплый день глазел на нас влюблённо,
и освежала взор кипучая трава.

Опушкою лесной гуляли мы с Варварой,
ей было сорок пять, а мне пятнадцать лет,
она была резва и не казалась старой,
и пахла плоть её, как яблочный рулет.

Как мучила меня прожженная кокетка!
"Мой маленький Пьеро, вам нравится мой мех?"
Я опускал лицо - оттянутая ветка
хлестала по глазам, и раздавался смех.

"Постой же, - думал я, - отмщенье будет страшным.
Все веточки, дай срок, тебе припомню я".
...И через восемь лет студентом бесшабашным
я к тётке на постой вновь прибыл в те края.

"А что, жива ещё супруга землемера?" -
осведомился я за чаем невзначай.
"Варвара-то? Жива, всё прыгает, холера.
Ты навести её, Петруша, не скучай".

Недели не прошло - она сама явилась,
сдобна и весела, румяна, как лосось.
"Ах, Петенька, дружок, студент... Скажи на милость!"
"Пришла, - подумал я злорадно. - Началось".

Ага. Уже зовёт Варвара на прогулку.
Зачем не погулять? Идёмте, говорю.
Варвара на меня косит, как жид на булку.
Коси, ужо тебе я булок подарю!

Все тот же ручеёк. Кругом бушует лето.
Я ветку отогнул - и Варьке по лицу.
"Ах, Петенька, за что?" - Стоит и ждёт ответа,
боится надерзить красавцу-молодцу.

Я ветку отогнул - и снова ей по харе.
У дамочки в глазах горючая слеза.
Я за спину зашёл и стиснул бедра Варе -
и заметалась дрянь, как в банке стрекоза.

"Любимая моя, - я зашептал зловеще, -
все эти восемь лет я тосковал по вас...
Отриньте ложный стыд, снимите ваши вещи
и дайте утонуть в пучине ваших глаз."

Дрожит как холодец расплывшееся тело,
и пальчики дрожат, и пуговки трещат.
Разделась наконец, готова уж для дела.
Лопочет ручеёк, пичуги верещат.

И рассмеялся я, как оперный Отелло,
вещички подхватил и резво побежал.
"Что, старая карга, студента захотела?
Прощай, моя любовь, прощай, мой идеал!"

Я утопил в реке Варварины одежки,
потом как зверь лесной прокрался к ней назад.
Смотрю: любовь мою уж облепили мошки,
и комары её со всех сторон едят.

Тут я из-за кустов завыл голодным волком -
и Варенька моя рванула голяком,
вопя и вереща, бежит лесным просёлком,
и на опушке вдруг столкнулась с мужиком.

Мужик, не будь дурак, схватил мою Варвару,
на травушку пихнул и ну её валять.
Я за кустом присел и закурил сигару,
и стал под "ух" и "ах" о жизни размышлять.

О дамы, - думал я, - безмозглые мокрицы.
Зачем стремитесь вы гасить наш лучший пыл?
Не надо рожь косить, пока не колосится,
но надо есть пирог, покуда не остыл.

Иль думаете вы, сто лет он будет свежим?
Увы, он может стать черствей, чем макадам.
Оскар Уайльд спросил, за что любимых режем?
И я спрошу, за что мы губим милых дам?

За то, отвечу я, ломают дамы зубы
об наши пироги, что сами сушат их,
Что с тем, кто в них влюблён, бывают злы и грубы,
опомнятся - а глядь, любовный пыл уж стих.

Стихает огнь любви, и ледяная злоба
царит потом в сердцах поклонников былых.
И в лике мужика Судьбу вдруг видят оба,
и тешится Судьба над трупом чувства их.

Судьба человека

Я не умел без водки веселиться,
и с водкой веселиться не умел,
свидетельство тому - увы! - страницы
десятка мелких уголовных дел.

Бывало, выпьешь лишний килограммчик -
и хочется любви и жгучих нег,
и уж не видишь, девочка ли, мальчик -
с набрякшей шишкой прыгаешь на всех.

Сейчас за это называют "модный",
тогда же звали проще - "пидорас",
и от ментов за пыл свой благородный
я получал по почкам или в глаз.

Непросто было утром отбелиться,
доказывая свой консерватизм,
и на похмельных шлюх под смех милиции
я водружал свой пылкий организм.

Бывало, что художества иные
выписывал я с ночи до зари:
ларьки переворачивал пивные,
гасил камнями в парке фонари.

И каждого, кто смел тогда перечить,
грубил и не давал мне закурить,
пытался я немедля изувечить
иль просто в пятачину наварить.

За годы пьянства к жалкому итогу
привел я свой блестящий внешний вид:
нос сломан, приволакиваю ногу,
во рту один лишь верхний зуб торчит.

Я оглянулся - времена сменились,
дружки-пьянчуги сдохли все давно,
другие перед долларом склонились,
в конторах пашут и не пьют вино.

Я вставил себе зубы золотые,
пришёл в контору париться - и вот
вдруг выясняется, что все крутые
голдой давно не набивают рот.

А я-то бабки занял у соседей,
рубашку, дурень, с люрексом купил.
Во наломал весёленьких комедий!
Отстал от жизни - слишком долго пил.

Ну ничего - я жарю чебуреки
в том парке, где когда-то бушевал,
их смачно потребляют человеки,
и денег у меня теперь завал.

За зубы и за люрекс расплатился
и песенки весёлые пою.
Во как поднялся, как распетушился,
когда прогнал зелёную змею!

Судьба трансформера