Анна Муратова - Беглая книга

• Название: Беглая книга
• Автор: Анна Муратова
• Жанр: Детектив

Анна Муратова Беглая книга Одна-единственная книга, никогда не изданная, неожиданно объединила таких разных людей: французского священника XVIII столетия, немецкого офицера и русского солдата времен второй мировой войны, московских и питерских студентов начала XXI века. Эту книгу похищали, теряли и находили, из-за нее совершались кражи, обман, убийства. И никто бы так и не узнал, что это за книга и почему вокруг нее кипят такие страсти, если бы не скромный научный сотрудник Маргарита Надежкина, которая не побоялась подергать за хвост самого дьявола. Детективный роман под названием "Беглая Книга" был написан в 2004 году. В 2005 от издательства Форум поступило предложение издать его в серии приклоченческо-фантастичнской литературы "другая сторона". В настоящий момент роман находится в типографии, и в ближайщее время появится в продаже. Первоначально планировалось, что он станет первым из серии романов о тайнах, которые раскрывает Маргарита Надежкина, скромный научный сотрудник, у котрого внезапно открывается тяга к опасным приключениям. Началось все банально – с убийства. Да и не убийства даже, а несчастного случая. Отравился алкаш паленой водкой, ну с кем не бывает? В милиции даже дело не открыли, и только сын погибшего сомневается в официальной версии. Завязка для очередного криминального романа, скажете вы. Причем тут фантастика? А дело в том, что алкоголик был не из простых пролетариев, а потомок обнищавших французских дворян, и в доме у него хранился весь рукописный семейный архив и библиотека раритетов, за которыми охотятся не только любители древности, но даже потусторонние силы. Набирая сюжетного мяса, повествование становится интереснее с каждой прочитанной страницей. Этому весьма способствует живая картинка, рисуемая Анной. Экскурсы в прошлое сухи, и автор, чувствуя свою неуверенность в материале, стремится распрощаться с ними, как только будут сделаны необходимые пояснения. Совсем другое дело современность. За счет введения в текст бытовых подробностей, жаргонизмов и ненавязчивого юмора, оттеняющих основную линию, история преображается, обретает объем, осязаемость. И когда такой родной и знакомый тебе район становится местом столкновения темных и светлых сил, поневоле начинаешь сопереживать. Перелом наступает незаметно. Кажущиеся поначалу полноправными героями персонажи уходят на второй и третий планы, а то и вовсе забываются автором, десяток страниц назад так скрупулезно создававшим их образ. Все так бы грустно и закончилось, но в несовершенных раковинах тоже можно найти жемчужину. И эту жемчужину, а точнее книгу надо насильно заставлять читать родителей толкиенутых, кельтанутых и прочих -нутых, считающих, что их детей втянули в какую-то секту с пока неясными, но точно далеко идущими планами. Рассказывая про одну из таких “сект”, Анна разрушает миф таинственности, придуманный родителями. Она разделяет подобное увлечение на простую жажду развлечений и истинную веру. Опасностью, но не для окружающих, а для самого индивидуума, объявляется второе. Но опасностью не большей, чем любая другая “слепая” любовь. Например, материнская. Писательница в хорошем стиле доказывает, что умеет сочинять увлекательные истории, вот только в цельный роман они так и не складываются. Получается зарисовка, этюд, обрывающийся на пике своих возможностей. Да, вероятно, все задуманное к тому моменту уже сказано, но не нужно путать раскрытие внутренней идеи с логическим завершением сюжетной линии. Они вовсе не обязаны оканчиваться одновременно.

---

Отделавшись от Тани (а закончить разговор с ней было очень непросто), я хотела разогреть себе ужин, но тут снова позвонили.

– Алё… Маргарит-Сергеевна?

– А, Ириша, здравствуй.

– Маргарит-Сергеевна, а я выяснила, кто эти бумаги Маше дал.

– Кто?

– А Вы его знаете, это этот… Димка Евсеев с Филфака.

– Дима? Евсеев?!

– Ну да…

– Ириш, а он сейчас где? Мне надо с ним поговорить срочно!

– Ой… А вот это я не знаю. Вы знаете, мы на той неделе еще в Вермель пойдем, обычно они с Машкой там всегда вместе бывают. Ну я не знаю, если она не приедет к этому времени, то вряд ли он там будет. А если она приедет, то и он придет. Хотите, могу его домашний телефон для Вас узнать?

– Да нет, Иришенька, спасибо, я сама как-нибудь узнаю… А давно ты его в последний раз видела?

– Димку? Ха… Вот позавчера его не было… И Машки не было… а кто ж его видел-то? Не знаю… Я у своих там поспрашиваю, может кто чего слышал.

– Ой, хорошо бы! Ты если узнаешь, то позвони мне… Или ему скажи… Хотя нет, не надо, просто позвони мне и скажи, где он и как с ним связаться, ладно?

– А… Хорошо…

Мы попрощались. Дима, Маша Ириша… вроде бы все вместе, а кто где с кем и зачем – неизвестно. Надо бы про эту Машу поподробнее узнать. Но – как? Звонить ее родителям? Они небось и так валидол валерьянкой запивают. Гм, как хорошо, что у меня детей нет.

…С французским текстом дело обстояло проще. Вообще с текстами, вещами общаться гораздо легче, чем с людьми. Люди меняются, тексты остаются. Текст можно отложить, забыть, и не будет он тебе трезвонить, устраивать по телефону истерики, звонить тебе в дверь или требовать отчета о проделанной за год работе… Иногда мне хотелось вообще отрешиться от людей и жить только текстами, раствориться в них, уж очень сложно все у этих двуногих… Французский текст, по заверению коллег с романской кафедры, был подлинным. Конечно, Володе я расскажу, что знающие люди провели экспертизу и со всей ответственностью заявили и все такое… На самом деле посмотрели, почитали, поцокали языками "Ой, какая история занимательная! Да, да, язык, стиль – восемнадцатый век, точно, не переживай!" и снова погрузись в свои дела. У кого-то дети школу оканчивают, у кого-то муж любовницу завел, у кого-то свекровь с инсультом – все как у людей. А меня чем дальше, тем больше волновало – а что стало с этой Маргаритой? Тезка моя, между прочим. Вообще, имя не спроста… Маргарита и дьявол – вечная тема какая-то.

Я человек не верующий и не суеверный. Родители мои были убежденные атеисты и я считаю, что они были правы. Сейчас редко кто, даже из неверующих, говорит такое вслух. Наверное, боятся прослыть мракобесами и ретроградами. Я не стесняюсь. Я признаю только знание и познание. А вера – это принятие чего-либо без доказательств. Нет, я уважаю религиозные чувства других людей, но разделять их не собираюсь.

Когда в конце восьмидесятых у нас религию "разрешили", многие мои сверстники (и Володька, кстати, в числе первых), толпой двинулись креститься. Мне было смешно. Сколько было ненужной патетики! И ведь все (или почти все) были партийные, кто-то еще десять лет назад ругал старушку-маму за то, что она тайком бегала куличи святить, а в восемьдесят восьмом сами стали ходить с крестами на шее, как в детстве с пионерскими галстуками ходили. Танька одна не крестилась, боялась отца, хотя ей тоже хотелось, все туда, и она туда же… А Володька крестил всю семью: жену и обеих дочерей. Целый год отходил в церковь, выстаивал службу в праздничные дни, даже пожертвования какие-то делал, а потом мало-помалу религиозный экстаз у него иссяк. Сам он говорил, что разуверился.

У кого-то, как у Володьки, потом перекипело, кто-то и вправду уверовал, хотя мне сложно понять, как это происходит. Я где-то читала, что вера в Бога – хороший способ психологической защиты. Может быть. Да, мне иногда бывало жаль, что я не верю ни во что, так было бы проще жить. Но я не верю. Я либо знаю, либо сомневаюсь. И чем больше знаю, тем больше сомневаюсь.

Библейский текст я, в отличие от многих верующих, знала почти наизусть и к самой Книге относилась весьма трепетно, но именно как исследователь. Она для меня была всегда ценным источником, сложнейшим текстом, не более. Но ни разу не было такого, чтобы, держа ее в руках и вчитываясь в нее, я испытывала что-то из ряда вон выходящее.

И, кажется, впервые со мной стало происходить нечто необычное. Тогда, после этих непонятных звонков я снова стала вчитываться в письмо Ле Пеллетье и пыталась себе представить, что могла переживать бретонка, для которой эта книга была сверхценной. Нет, наверное, мне этого не представить. А в общем… был уже вечер, темно, за окном метались на ветру ветки деревьев. В аквариуме мои питомцы издавали утробные звуки, не совсем похожие на "ква-ква". Я погасила свет во всех комнатах и попыталась мысленно переместиться туда, в таинственное место Кервезенн…

…Она ведь была совсем еще девчоночка, по нашим меркам – первокурсница. Только без кольца в носу и мобильника на шее. И наивная, в отличие от современных семнадцатилетних барышень, которые, наверное, больше меня понимают в жизни. Почему-то я прониклась особенной симпатией к моей тезке из Нижней Бретани. Я так и видела, как она идет босиком по холодному скрипучему полу, то и дело вздрагивает, оглядывается и прижимает к груди Книгу… Вот она обернулась и умоляюще посмотрела на меня, выпростала руки из-под шали. В руках была темная книга, которую в полумраке было и не рассмотреть. Я вглядывалась, но не могла ухватить взглядом ни одной особой приметы. Темно-коричневый переплет. На обложке ничего – ни буквы, ни значка. Она протянула мне книгу и умоляюще посмотрела на меня (так обычно смотрят, когда просят поставить зачет, несмотря на отсутствие знаний). Я тоже протянула к ней руки и тут же спохватилась. Ощущение было такое, как будто я увидела сон, не засыпая.

У меня не очень развито художественное воображение, но этот момент был редчайшим – если не единственным – в моей жизни, когда перед глазами я увидела картинку, да, я видела эту девушку как в кино! Даже нет, в кино-то понимаешь, что все происходит на экране, а тут – как будто это была галлюцинация. Это было настолько неожиданно, что я решила на время отодвинуть работу над моей злосчастной монографией и найти эту самую книгу. Не для того, чтобы обеспечить Володе его сенсацию, а для того, чтобы просто прижать ее к груди и походить с ней в темной комнате. Глупо, конечно. Но я решила взяться за это дело. Я не могла подвести Маргариту…

– 13-

Всю первую половину дня собирался начаться дождь, но, видимо, раздумал, да так и не собрался. Они побродили по Невскому, посидели в "Идеальной чашке", где было полно таких же счастливых влюбленных студентов, попили кофе с пирожными, поцеловались в уголке. Потом снова вышли на Невский, еще побродили, поглазели на Казанский собор, но внутрь не пошли, а неспешно потопали к Дворцовой площади.

В Эрмитаже Машенька начала зевать. Музеи ее всегда утомляли, и ей сложно было понять, чего ищут люди, бродя из зала в зал и вглядываясь в картины, от которых через пять минут уже рябит в глазах. Но раз уж считается, что культурный человек должен ходить по музеям и получать от этого удовольствие – то значит надо.

Найси, наоборот, в музеях нравилось. Но он видел, что его Дейрдре скучает, и решил закругляться. Через мост они дошли до стрелки Васильевского острова, успев по дороге полюбоваться на Неву и поцеловаться пару-тройку раз на мосту. Найси робко предложил зайти в Кунсткамеру, но Дейрдре не польстилась даже на чучела индейцев и заспиртованных уродцев. Настаивать Найси не стал, тем более, что денег у него было все-таки не очень много. Пообедали они в Таможенном переулке между Кунсткамерой и Академией Наук, там совершенно неожиданно обнаружилась академическая кафешка, где все было вкусно и дешево. Найси угощал Дейрдре и, наверное, впервые в жизни, чувствовал себя взрослым и независимым. Мобильник свой он отключил, чтобы мать не трезвонила, и вообще подумывал о том, что надо бы найти какую-нибудь подработку и купить свой, да матери номер не давать. Но это не сейчас, а потом. Сейчас не до работы, ни до учебы, ни до чего. Сейчас – Дейрдре.

"Домой" на Шпалерную они вернулись уже под вечер. Маша решила, что из соображений элементарной вежливости нужно купить Сашке еды. Они зашли в какой-то продуктовый магазин, купили сыра, молока, каких-то замороженных овощных смесей и прочей гадости, дешевой и сердитой.

В парадном опять не горела лампочка, и им снова пришлось карабкаться в темноте. Но у Дейрдре настроение улучшилось, ей даже нравилась вся эта темнота и таинственность. Дверь открыл Сашка.

– Заходите, сейчас еще Пашка придет…

– А папаша твой где? – спросил Найси.

– Спит уже, опять напился, зараза, – слово "зараза" Сашка произнес с какой-то отеческой нежностью.

– А мы поесть принесли, – пропела Дейрдре.

– Машенька, ты прелесть, – улыбнулся Сашка, – а то у меня как раз холодильник пустой, там последний таракашка с горя повесился.