Анна Муратова - Беглая книга

• Название: Беглая книга
• Автор: Анна Муратова
• Жанр: Детектив

Анна Муратова Беглая книга Одна-единственная книга, никогда не изданная, неожиданно объединила таких разных людей: французского священника XVIII столетия, немецкого офицера и русского солдата времен второй мировой войны, московских и питерских студентов начала XXI века. Эту книгу похищали, теряли и находили, из-за нее совершались кражи, обман, убийства. И никто бы так и не узнал, что это за книга и почему вокруг нее кипят такие страсти, если бы не скромный научный сотрудник Маргарита Надежкина, которая не побоялась подергать за хвост самого дьявола. Детективный роман под названием "Беглая Книга" был написан в 2004 году. В 2005 от издательства Форум поступило предложение издать его в серии приклоченческо-фантастичнской литературы "другая сторона". В настоящий момент роман находится в типографии, и в ближайщее время появится в продаже. Первоначально планировалось, что он станет первым из серии романов о тайнах, которые раскрывает Маргарита Надежкина, скромный научный сотрудник, у котрого внезапно открывается тяга к опасным приключениям. Началось все банально – с убийства. Да и не убийства даже, а несчастного случая. Отравился алкаш паленой водкой, ну с кем не бывает? В милиции даже дело не открыли, и только сын погибшего сомневается в официальной версии. Завязка для очередного криминального романа, скажете вы. Причем тут фантастика? А дело в том, что алкоголик был не из простых пролетариев, а потомок обнищавших французских дворян, и в доме у него хранился весь рукописный семейный архив и библиотека раритетов, за которыми охотятся не только любители древности, но даже потусторонние силы. Набирая сюжетного мяса, повествование становится интереснее с каждой прочитанной страницей. Этому весьма способствует живая картинка, рисуемая Анной. Экскурсы в прошлое сухи, и автор, чувствуя свою неуверенность в материале, стремится распрощаться с ними, как только будут сделаны необходимые пояснения. Совсем другое дело современность. За счет введения в текст бытовых подробностей, жаргонизмов и ненавязчивого юмора, оттеняющих основную линию, история преображается, обретает объем, осязаемость. И когда такой родной и знакомый тебе район становится местом столкновения темных и светлых сил, поневоле начинаешь сопереживать. Перелом наступает незаметно. Кажущиеся поначалу полноправными героями персонажи уходят на второй и третий планы, а то и вовсе забываются автором, десяток страниц назад так скрупулезно создававшим их образ. Все так бы грустно и закончилось, но в несовершенных раковинах тоже можно найти жемчужину. И эту жемчужину, а точнее книгу надо насильно заставлять читать родителей толкиенутых, кельтанутых и прочих -нутых, считающих, что их детей втянули в какую-то секту с пока неясными, но точно далеко идущими планами. Рассказывая про одну из таких “сект”, Анна разрушает миф таинственности, придуманный родителями. Она разделяет подобное увлечение на простую жажду развлечений и истинную веру. Опасностью, но не для окружающих, а для самого индивидуума, объявляется второе. Но опасностью не большей, чем любая другая “слепая” любовь. Например, материнская. Писательница в хорошем стиле доказывает, что умеет сочинять увлекательные истории, вот только в цельный роман они так и не складываются. Получается зарисовка, этюд, обрывающийся на пике своих возможностей. Да, вероятно, все задуманное к тому моменту уже сказано, но не нужно путать раскрытие внутренней идеи с логическим завершением сюжетной линии. Они вовсе не обязаны оканчиваться одновременно.

---

– Спит уже, опять напился, зараза, – слово "зараза" Сашка произнес с какой-то отеческой нежностью.

– А мы поесть принесли, – пропела Дейрдре.

– Машенька, ты прелесть, – улыбнулся Сашка, – а то у меня как раз холодильник пустой, там последний таракашка с горя повесился.

На кухне орудовали все втроем, Маша снова любовалась чудо-деревом, разглядывала массивный деревянный буфет ("А это начало двадцатого уже, модерн" – пояснил Сашка). День за окнами успел неспешно угаснуть, и казалось, матовая лампочка под замысловатым абажуром, освещающая кухню – это единственный островок света и у юта на этой земле, полной мрака, неясности и опасностей.

В дверь позвонили

– О, а вот и Пашка пришел, – Сашка бросился к двери так, как будто Пашка мог передумать и уйти.

Найси не смог не воспользоваться моментом и, кинув на стол пакетик из-под овощной смеси, снова попытался обнять Дейрдре.

Пашка оказался совсем не таким, каким Маша его себе представляла. Ничего особо мрачно-фашистского в нем не было. Совершенно не выразительное (вернее, ничего не выражающее) лицо, водянистые зеленоватые глаза, светлые волосы, аккуратно подстриженные и расчесанные. Лицо как лицо, без особых примет. В толпе увидишь – через пять минут забудешь. Двигался он осторожно, размеренно. Перед тем, как что-то сказать, делал паузу, видимо обдумывая.

– Всем привет, – спокойно сказал он, когда Сашка представил его москвичам, – а я вот к ужину принес.

Он поставил на стол бутылку красного вина. Вино оказалось неожиданной пристойным, хоть и дешевым.

За ужином Сашка снова болтал без умолку.

– Паш, ну смотри, я опять ничего не нашел про твоих немцев. Даже в переписке 14 года…

– А более поздние смотрел?

– Не-а… Ну ты посуди сам, что там будет? Ты знаешь, как французы к немцам относились? Да хуже, чем к англичанам. Честное слово! Они англичан хоть немножко за людей считали, а немцев – так… Немцы и все… Ну короче они все друг друга называли придурками и отморозками, типа мы одни самые умные. Европейцы, что с них возьмешь. У французов это особенно выражено. Шовинизм… Я сам француз, хотя и русский, я это очень хорошо понимаю. Взять ту же эпоху просвещения мою любимую: ну что это получается? Это они всех просвещали, значит они самые умные…А остальные – так, дураки, варвары… И фашизм оттуда же пошел.

– Это не совсем так, – осторожно заметил Паша, но Сашка продолжал:

– Нет, ну смотри. Они сделали революцию. Французы замутили весь этот бардак, перерезали кучу народу, порушили церквей немеряно, все раздолбали, но обозвали революцию Великой. Типа вот, смотрите, какие мы. А если бы не было этого просветительского пафоса, то и никакой революции не было бы…

– Историк не должен говорить "если бы", – сухо заметил Паша. И вдруг решил перевести разговор в другое русло. – Слышь, я забыл тебе вернуть. Позавчера взял показать одному… – он прошел в прихожую и принес оттуда твердую пластиковую папку, в которой, в прозрачной тонкой обложке лежал пожелтевший лист с рукописным текстом. – Вот, возвращаю.

– Да это ж… – Сашка был растерян, уши у него оттопырились и побагровели, – да как же ты.. ты сам взял без разрешения? Это ле Пеллетье, я обыскался, весь день искал на столе подлинник, а ты его у меня унес? Упер и не спросил? Я тебя больше ни к каким архивам не подпущу!

Сашка продолжал орать, делая многозначительные паузы там, где логически должны были находиться матерные выражения. Паша слушал спокойно и внимательно, дожидаясь, пока его собеседник выпустит пар. И когда цензурных слов у Сашки не осталось (а при Дейрдре свобода выражений была несколько скована), Паша начал все так же спокойно объяснять.

– Дело было срочное, я не успел тебя предупредить.

– Но ты бы мог взять копию! Я сегодня им хотел показать, искал…

– Нет, не мог, человеку нужен был оригинал. Я к тебе пришел именно по этому делу. – Паша покосился на москвичей, но, видимо посчитал, что они делу не помеха. – По делу этого ле Пеллетье. В первом и втором письме упоминается книга. Перевод Библии. О котором больше нигде ничего нет. И книги это нигде вроде бы не находили. Я все пересмотрел. Ни в одном каталоге ее нет. Я искал в БАНе, нигде ничего не нашел…

Дейрдре не удержалась от смеха

– Где-где ты искал?

– В БАНе

– А откуда в бане могу быть каталоги?

Пашка снисходительно улыбнулся.

– Ладно, москвичам простительно. БАН – Библиотека Академии Наук. В ней я и искал. Некоторые продвинутые говорят не в БАНе, а в БАНу, а то и правда на баню получается похоже.

Дейрдре задумалась, обижаться ей на Пашу или нет, а тот продолжал неторопливо, взвешивая каждое слово.

– Так вот, я прочитал оба письма и сначала подумал, что, скорее всего этой книги никогда и не было. Ле Пеллетье мог выдумать всю эту историю. Тогда было модно публиковать всякие литературные фальшивки, и романы – ну вы, наверное, читали – очень часто начинались в таком духе, что вот, нашел я случайно дневник или письма господина Эн, и теперь представляю их вниманию читателя. Он сделал паузу и оглядел собеседников. Его глаза по-прежнему ничего не выражали, и Дейрдре почему-то испугалась этого.

– Подожди, – Сашка почесал в затылке, – но если бы он эту историю выдумал, то зачем было вставлять ее в письма к Луи-Огюсту? Он ведь мог написать роман, издать и прославиться. Тогда многие священники сочиняли романы, в том числе и светские и про любовь… Зачем было Луи-Огюсту голову морочить? Они же вроде были близкие друзья.

– А по приколу, – вставил свое веское слово Найси. Дейрдре поморщилась.

– Я тоже так сначала подумал, – невозмутимо продолжал Паша. – Но потом встретил Андреаса… Саш, ты его помнишь, может, мы втроем тогда пиво пили на старый новый год.

Сашка помотал головой:

– Не-а, не помню. Мало ли с кем мы где пиво пили?

Видно было, что он не ждет ничего хорошего ни от Пашки, ни о этого Андреаса.

– Ну так вот… – Пашка выдержал паузу, не столько для эффекта, сколько для того, чтобы собраться с силами:

– Мы сидели с ним в "восьмерке", обедали. Он иногда у меня покупает… – Паша снова начал подбирать слова, – Старые книги в основном

Сашка снова скривился. Наверное, Паша торговал не только книгами, но еще чем-то, что Сашке было не особенно приятно.

– Ну вот… – продолжал Паша с тяжелым вздохом, видимо обходя какую-то неприятную деталь разговора, – Не помню как, но речь зашла о твоих архивах, и он очень заинтересовался, причем именно вот этим.

Паша ткнул толстым пальцем в прозрачную папку, которую Саша бережно разглаживал рукой, как будто пытался ее успокоить.

– Дело в том, что его дед.. вернее как не дед, а брат деда – как это называется? Ну фиг с ним, короче был такой у него родственник, который служил в оккупационных войсках в западной части Бретани. Насколько я понял по карте, где-то в тех местах, про который пишет этот Пеллетье. Так вот этот дедушка или кто он там, был тогда совсем молодой, служил при штабе на какой-то мелкой должности. И вот в семье у Андреаса была такая легенда, что этот Пауль (звали этого человека Пауль), был абсолютно ненормальным. С детства такой странноватенький, какими-то там бредовыми идеями увлекался, на войну пошел добровольцем тоже по идейным соображениям, а там у него крыша съехала окончательно, так что он вообще не понимал, кто он, что он и где. Причем свихнулся он именно там, в Бретани. Его с чего-то сильно переклинило. Что там случилось, никто не знает, то ли его контузило, то ли еще что-то. Он даже попал под трибунал, за что, я так и не понял, да и никто, по-моему не понял… А сейчас тем более все равно.

– А его… расстреляли? – спросила Дейрдре.

– Ну да, – бесстрастно ответил Пашка, как будто речь шла о раздавленном таракане, – свои же и расстреляли. Он кого-то там подставил, какого-то полковника. В общем, вся эта история стала известна благодаря другу этого Пауля, который написал родным и передал после смерти какие-то его личные вещи.. Андреас мне рассказывал, что Пауль до самого расстрела не хотел расставаться с какой-то книгой, говорил, что она очень ценная. И что он обязан ее вернуть владельцу. Эту книгу он украл у какого-то священника. И вроде бы это была Библия на местном языке. Потом она пропала, никто не знал куда. Среди вещей, которые передали родственникам, ее не было. Я тогда спросил у Андреаса, насколько это все достоверно. Мужик сошел с ума, это понятно – кругом война, опасность, а он носится с бретонской Библией, которая никому была на фиг не нужна – ну просто не до того было. Я не психиатр, я не знаю, как это называется, что за помешательство. Андреасу это все рассказывали бабушка с дедушкой, может и напутали что.

– Так, подожди, – Сашка оживился, – получается, что та самая Библия, которую ле Пеллетье нашел в сортире, всплыла где-то в Бретани в середине Второй мировой?

– Всплыла – это ты хорошо сказал, – хихикнул Найси, и Маша его одернула. Ей становилось настолько интересно, что она даже отрешилась от неприятной Пашкиной внешности.