Борис Ельцин - Записки президента

• Название: Записки президента
• Автор: Борис Ельцин
• Издательство: Огонёк
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994
• ISBN: 5-88274-083-5

В августе 1991 года случился путч. Это событие потрясло страну да, видимо, и весь мир. 19 августа мы были в одной стране, а 21 августа оказались совсем в другой. Три дня стали водоразделом между прошлым и будущим. События заставили меня взять диктофон, сесть за чистый лист бумаги и начать работу... Мне казалось, что все это будет прочитано читателями когда-то в будущем, не скоро.

Это «будущее» оказалось совсем рядом. В сентябре — октябре 93-го года в России произошли события, которые заставили меня вновь сесть за чистые листы бумаги, и через несколько недель я закончил рукопись. Я уверен в том, что именно сейчас, а не через год-два, должен рассказать, что же случилось со страной. Август-91 и октябрь-93 соединились в одну неразрывную цепь, разрушилась империя, мы стали свидетелями мучительного и жестокого прощания с целой эпохой.

Моя книга — это попытка объясниться. Попытка сейчас, а не потом разобраться, что же произошло с Россией, попытка понять, куда мы идём, что нас всех ждёт впереди.

---

Барсуков уговорил нескольких добровольцев из «Альфы» сесть на БМП и подойти на них к самому зданию, не пытаясь проникнуть внутрь, а просто осмотреться, чтобы, если все-таки придётся действовать, точно знать как. Четыре машины подъехали к Белому дому, и здесь произошла трагедия. Одна из БМП остановилась около раненого, человек находился в сознании, ему срочно нужна была помощь. Из машины вылез младший лейтенант, подбежал к лежащему, и в это время раздался выстрел снайпера. Пуля попала лейтенанту в спину, прямо под бронежилет. Так погиб Геннадий Сергеев, тридцатилетний офицер, ещё одна жертва кровавого понедельника. Раненый, которому он пытался помочь, через несколько минут тоже скончался.

После того как бойцы «Альфы» узнали, что погиб их товарищ, никого уже не надо было уговаривать. Почти вся команда пошла на освобождение Белого дома. Барсуков связался с Ериным, министром внутренних дел, подогнали несколько машин бронетехники. Под огневым прикрытием вошли внутрь здания. Во главе «Альфы» шли Михаил Барсуков и начальник президентской охраны Александр Коржаков. Он посчитал, и, видимо, правильно, что самой лучшей гарантией моей безопасности станет арест руководителей путча — Хасбулатова, Руцкого, Макашова, Ачалова.

Появление «Альфы» произвело в здании Белого дома сокрушительное действие. Все стали немедленно сдаваться. Стрелять пришлось немного.

Путч бесславно заканчивался.

Дневник президента

1 октября 1993 года

По дороге в Кремль я попросил водителя машины остановиться напротив здания мэрии. Была пасмурная погода, сильный ветер. Ко мне подбежали тележурналисты, и я сказал несколько слов. Постарался, как и следовало в этой ситуации, говорить максимально твёрдо, сурово: «Пока в Белом доме не сдадут оружия, никаких переговоров не будет».

Знакомой тяжёлой громадой возвышался Белый дом, ставший за последний год таким чужим. Хотелось сбросить это наваждение, прямо сейчас, разрушив все планы, всю стратегию, войти в этот подъезд, сесть за стол переговоров, вынудить их пойти на уступки, заставить сдать оружие, отказаться от конфронтации, что-то сделать.

Но сделать уже ничего нельзя. Мосты сожжены.

И от этого — тяжесть на душе, недоброе предчувствие.

Солдаты из оцепления оглядываются. Переговариваются между собой. Холодно им тут. А сколько ещё придётся стоять?

Неужели Россия обречена на кровь?

Был ли я прав тогда, вопреки уговорам многих принимая этот указ? Указ номер тысяча четыреста от двадцать первого сентября, который должен покончить с разрушительным двоевластием. С одной стороны — президент, избранный народом, с другой — советы, составленные по партийным спискам. Не по спискам нынешних партий. А по спискам единой, непобедимой, могущественной КПСС.

Будущее покажет. А пока — я поступаю так, как считаю необходимым. Опираясь на логику событий, опираясь в конечном счёте на свой собственный опыт и понимание.

Узаконенная анархия

Фраза из какой-то западной газеты о царящей сегодня в России узаконенной анархии довольно точно отражает суть происходящего. Вроде бы все в России есть. Есть все государственные структуры. Есть Министерство юстиции. Есть мощная служба безопасности. Есть милиция.

А порядка нет.

Весной 1993 года я подписал указ о казачьих формированиях в армии. Казаки возвращаются к своему основному укладу жизни: они и в армии служат в своих особых подразделениях, и в своих станицах живут по старинному казачьему уставу. У людей все просто и понятно. Им возвращён полувоенный образ жизни, вокруг которого все остальное строилось, и они счастливы.

Однако Россия состоит не из одних казаков. Да и им тоже, я думаю, будет тяжело приспосабливаться к новым условиям. Легко наводить порядок только нагайкой. Наводить порядок головой — всегда сложно.

Анархия при таком количестве силовых структур, при таком количестве государственных служащих и институтов власти, при таком цивилизованном, культурном народе может объясняться только одним. Не работает приводная система. И поэтому механизм не крутится. В конце концов все должно подчиняться какому-то одному, чётко обозначенному принципу, закону, установлению. Грубо говоря, кто-то в стране должен быть главным. Вот и все.

Конечно, введение президентства в России не решит все проблемы сразу. Однако государство на то и государство, что оно должно быть управляемо. По-моему, это так просто, что непонятно — почему этот вопрос представляется многим политикам таким запутанным и неясным. Главное, чтобы государство отвечало своему назначению, помогало гражданам жить.

Никакая реформа — ни экономическая, ни политическая, ни финансовая — мгновенно наших проблем не решит. Проблемы решаются долго, год за годом, кропотливо, мучительно медленно. Но ведь надо начать… Чтобы у нас через десять лет появились хорошие государственные служащие, их надо воспитать при нескольких президентах и парламентах. Сейчас они почти ничего не умеют. А других просто нет. Им неоткуда взяться.

Мы все должны набраться терпения. И мы должны учиться.

Однако такая ситуация по большому счёту не представляется драмой. Даже трагедией общества. Вот когда мы были под коммунистами — это была драма. Когда царя расстреляли — это была трагедия. Когда началась война с Гитлером — речь шла о жизни и смерти целой нации.

Вспомните свою жизнь, жизнь своих родителей. Последние лет тридцать — тридцать пять общество российское жило все-таки довольно мирной, спокойной, устойчивой жизнью, где начали утверждаться основные приоритеты мировой цивилизации: благосостояние семьи, культура, образование, воспитание детей, обязанности по отношению к обществу и к самому себе. Это было и при Хрущёве, и при Брежневе, и при Горбачёве — фашистская сталинская система постепенно превратилась в «бархатный» тоталитаризм (типа режима Франко в Испании или диктаторских режимов в Латинской Америке), при котором традиционные, мирные ценности все-таки главенствовали. И общество приспособилось, научилось существовать в этих ограниченных рамках, внутри которых все-таки начали воспроизводиться приемлемый духовный климат, материальные ценности, обстановка моральной терпимости.

Это, конечно, очень сложный разговор, но я хочу сказать одно: сегодняшнее общество строится не на пустом месте. И то, что происходит сегодня, никак не сравнишь с революцией семнадцатого года, когда небо перемешали с землёй. Общество просто ищет более удобный, более рациональный, более современный способ своего существования. Поэтому трагедийно-визгливые ноты, которые звучат порой в сегодняшней публицистике, я не очень приемлю. Мне они непонятны.

Мы уже живём, а не только готовимся жить. Из этого, наверное, и надо исходить: мы живём в нормальной стране. Просто с запутанной судьбой. С непростой наследственностью.

Дневник президента

5 июня 1993 года

В 9.45 я позвонил Коржакову и попросил принять усиленные меры для поддержания порядка в зале, где будет проходить открытие Конституционного совещания. Если начнутся выкрики, свистки, кто-то будет вести себя по-хулигански, пытаться сорвать совещание — немедленно выводить. Пусть дежурят человек десять в фойе. В президиуме — я и премьер-министр России Виктор Черномырдин.

За 10 минут до начала заседания появился председатель Конституционного суда Зорькин. Я знал, что ему отвели место в первом ряду, крайнее слева. Хасбулатову, Председателю Верховного Совета, — крайнее справа. Зорькин думал, что будет сидеть где-то в центре; постоял, покачал головой, потом смиренно уселся. Хасбулатов тоже постоял около своего места, подумал и все-таки сел. Рядом с ним никто не садился. Он поёрзал в кресле и как бы углубился в бумаги.

Моё выступление о конституции, о новом конституционном процессе — 40 минут. Этот доклад я тщательно готовил, причём серьёзно правил уже второй вариант (первый отверг категорически, сделав 15 серьёзных замечаний). Сидел всю ночь. Весь был в напряжении. И мои тяжёлые предчувствия подтвердились.

Как только я начал своё выступление, Хасбулатов написал записку и подозвал сотрудника, дежурившего рядом с трибуной. Тот взял записку и положил её, но не на стол, а в ящик. Хасбулатову это не понравилось, он стал усиленно делать знаки Черномырдину — предоставьте мне слово после Ельцина. Несмотря на утверждённый регламент. Сразу после того как я сел на своё место, он вскочил и рванулся к трибуне. И тут началось…

Зал, взвинченный, возбуждённый, повёл себя, мягко говоря, не слишком корректно. Начались захлопывания, свист. Запахло скандалом. Начало заседания было испорчено.

Но когда в перерыве журналисты задали мне вопрос: «Что вы думаете о первом дне?» — я сказал: «Совещание продолжает работать, несмотря на провокационную акцию спикера».

И все-таки Хасбулатов не тот: худой, тон какой-то просящий, глаза не сверкают, как обычно…