Джулия Кендал - Портреты

• Название: Портреты
• Автор: Джулия Кендал
• Издательство: АО «Все для вас»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993

Позже Клэр будет говорить, что все было предопределено... Тем летом ей было совсем не до любви, даже мыслей об этом в голову не прихо­дило... Но страсть явилась к ней в облике Макса Лейтона – очарова­тельного и трогательного Макса, чьи пламенные губы и точеный про­филь заставляли ее трепетать от желания. Все было прекрасно: она – одаренная художница, он ­известный художественный кри­тик. Их сблизил талант, а страсть соединила в объятьях. И Клэр на­конец удалось познать совершен­ство и законченность мира...

Но на пути к счастью встала прегра­да – прошлое Макса. Отзвуки по­стыдных тайн и полузабытых об­винений разрушили хрупкое счастье Клэр, угрожая всему, чем она дорожила, и даже самой жизни.

---

– Я думала, ты имеешь в виду развод с этой жуткой дамочкой. Так что же все-таки случилось, не тяни, ради Бога!

Видимо, Джордж все-таки почувствовал по моему тону, что я волнуюсь, потому что он вдруг с сочувствием посмотрел на меня.

– Сядь, дорогая. Хочешь кофе? Нет? Тогда я готов немедленно сообщить тебе все подробности, которые мне известны. Я вижу, что для тебя это важно.

– Спасибо, Джордж. – Несмотря на его видимое легкомыслие, я всегда знала, что сердце у Джорджа из чистого золота.

– Не стоит, Клэр. Дай-ка подумать – это было давно, но, наверное, главное я помню. Макса Лейтона обвинили в убийстве художественного критика, одного из его соперников.

– Бог ты мой... – теперь и во мне зашевелились смутные воспоминания о парижской весне и скандале, разразившемся в мире живописи. Я почувствовала на спине холодный пот. – Продолжай, – поторопила я Джорджа, заметив, что он снова с любопытством посмотрел на меня.

– Короче говоря, это была история с Рембрандтом, которого он получил на экспертизу. Картина была куплена на провинциальном аукционе за бесценок, потому что никто не знал, что это, – сама знаешь, такое иногда случается. Затем она каким-то образом пропала, и в ту же ночь тот критик, Дэвид Бэнкрофт, был убит. Лейтон оказался замешан. Он был арестован, и ему предъявили обвинение в убийстве.

– Но оправдан? – заставила я себя выговорить, слова застревали у меня в горле.

– Не оправдан, а отпущен за отсутствием улик. – Джордж смотрел на меня с великим сочувствием, видимо поняв, как я страдаю. – София Лейтон свидетельствовала против него в суде, но всего за год до этого они с шумом разводились, так что не думаю, что ее показания были приняты к сведению. Картина, а это скорее всего все-таки был Рембрандт, таки не нашлась. Процесс длился довольно долго, но потом о нем забыли, и Лейтону удалось восстановить свою репутацию. Хотя я сомневаюсь, чтобы кто-то еще раз доверил ему ценную картину.

Мне стало нехорошо.

– Спасибо, Джордж, если можно я зайду в ванную и поеду, а то опоздаю на паром.

– Ну, конечно, дорогая. Надеюсь, что я хоть чем-то тебе помог. Счастливого пути, пиши и ни о чем не думай. Следующая выставка у тебя будет, когда пожелаешь.

Путешествие в Грижьер, все четырнадцать часов дороги, могли сравниться разве что с кошмарным сном. Я, как положено, останавливалась, чтобы перекусить, но пища почему-то напоминала опилки, а природы, прежде всегда приводившей меня в восхищение, я на этот раз просто не замечала. Я не могла думать ни о чем, кроме глубоко потрясшей меня истории Макса, и все время пыталась понять, какова в ней его истинная роль. Мне было невыносимо тяжело думать об этом – жуткие картины всплывали в моем воображении: Макс арестован, София присягает в качестве свидетеля, ее предательство, Макс, беспомощно сидящий в ожидании приговор а, который должен решить его судьбу. Но почему он скрыл от меня такую важную страницу своей жизни? Он не мог не понимать, что рано или поздно я все равно узнаю. Больше всего меня мучило то, что он не доверяет мне, иначе он рассказал бы мне все сам, молчание же свидетельствовало об обратном. Он сказал только то, что считал нужным.

Стемнело. Часа три назад я свернула с автотрассы и ехала сейчас по узкой сельской дороге. Я выпрямилась, стараясь расправить плечи и размять спину, онемевшую от стольких часов, проведенных за рулем. Мимо меня пронеслась машина, ослепив мои уставшие глаза ярко-желтым светом. Я чувствовала, что должна остановиться и отдохнуть. Я ужасно устала, но это не была та блаженная усталость, которая наступает, когда близится к завершению какое-то дело. Это была тяжесть, пробравшаяся ко мне в душу, захватившая мысли и чувства, обнажая их до предела и заставляющая осознать, что я просто не смогу продолжать так жить дальше. А потом я увидела знакомый указатель на Лалэн, и это означало, что мое путешествие окончено. Дальний свет выхватил из темноты каменный мост, перекинутый через широкую реку, потом я проехала через Кузэ и до поворота на Сен-Виктор. Мне стало легче и даже показалось, что я уже ощущаю затхлый запах дома, когда после перерыва первый раз заходишь в него.

Через пятнадцать минут я была на холме и смогла различить очертания стоявшего на отшибе Грижьера. Я свернула на грязный проселок и, заглушив мотор, прижалась лбом к рулю. Все, я дома.

Дверь заскрипела, когда я повернула большой металлический ключ и толкнула ее. От собственной тяжести она распахнулась настежь, и в проникавшем внутрь лунном свете комната с покрытой слоем пыли мебелью показалась мне жилищем привидений. Я дотянулась до выключателя. Со стены над каминной полкой на меня приветливо смотрел мой собственный портрет работы Гастона, словно мое изображение присматривало за домом, пока я отсутствовала. Я вздохнула и почувствовала себя немного лучше. Решив больше не терять времени, я принялась снимать отовсюду покрывала. Вот он, мой обеденный стол из вишневого дерева, который я нашла в задней комнате захудалого магазинчика. Возможно, он бы так и остался там на многие годы никем не замеченный, как множество его деревенских собратьев, а теперь он гордо красуется напротив продолговатых французских окон с полотняными занавесками. А вон, возле дальней стены, мой провансальский буфет, который я купила себе в подарок, и в котором теперь хранится целая коллекция толстых керамических тарелок. Удобные старые диван и кресла отделяют кухонный отсек. Это у меня graпde piece, и как только я привела здесь все в порядок, я спустилась на три ступеньки в petite piece, уютную маленькую гостиную, где стоит мой письменный стол, висят полки с книгами, и которая иногда бывает задымленной, если я недостаточно осторожно обращаюсь с печкой. У меня пока не хватило денег, чтобы сложить новый дымоход, но в апреле и ноябре я прихожу сюда из мастерской погреться, когда застывшие пальцы перестают меня слушаться.

Именно туда, в глубину дома, сейчас я и направилась. Это мое любимое место и именно там я провожу большую часть времени, если не пишу на природе. Я специально сделала здесь множество окон, и комната целый день залита солнечным светом. Но сейчас было темно, и я могла различить только очертания стоявших там, где я их оставила, мольбертов и аккуратно составленных холстов. Краски, кисти и все прочие необходимые для моего дела принадлежности расположились на полках. Мне показалось, что я чувствую в кончиках пальцев желание побыстрее взяться за них и начать работать.

Но вместо этого я вернулась назад. Вот-вот наступит утро, и я надеялась, что, быть может, тогда отступит черная, выворачивающая меня наизнанку тоска.

Проснулась я от крика петуха, важно и настойчиво оповещавшего всех, кто желал его слушать, что он приступил к работе. Открыв глаза, я не сразу сообразила, где я, но наконец, совсем проснувшись, поняла, что передо мной мой милый, родной Грижьер. Я выпрыгнула из постели, в которую вчера, судя по всему, просто рухнула, и осмотрела комнату. Толстые грубые стены из камня были сейчас освещены лившимся из окна солнечным светом, и я с удовольствием потянулась, предвкушая наступающий день. Вот она, простая мирная жизнь, с ее нехитрыми радостями. Надо было купить продукты, прибрать и, самое главное, найти Гастона. Мне хочется так много ему рассказать. Я вывесила за окно чуть сыроватую перину и, ступая босыми ногами по деревянным половицам, направилась в ванную. Как ни странно, несмотря на прошлую морозную зиму, трубы не лопнули, и мой душ, настоящее чудо слесарного искусства, итог многочисленных консультаций и огромного счета, – работал как миленький.

К сожалению, уезжая в ноябре, я не заменила газового баллона, газа едва хватило, чтобы согреть воду для кофе, и мне пришлось напомнить себе о прелестях жизни вдали от цивилизации.

Для начала необходимо было выгрузить вещи из машины, и на это ушло почти все утро, потом я отправилась в супермаркет, до которого было минут пятнадцать езды, и который обычно удовлетворял все мои насущные потребности, начиная с ветчины для сандвичей, сыров, молока, вина, в общем всего, что только можно вообразить. Хлеб я хотела купить попозже – в местной boulaпgerie, а с овощами решила подождать до базарного дня, то есть до завтра, и ограничилась несколькими помидорами и салатом. Я обрадовалась, когда меня узнал мясник. Он решил не терять времени даром.

– Boпjour, мадемуазель Вентворт! Мы не знали точно, когда вы приедете, но я оставил специально для вас лучшие бараньи котлетки, которые я продаю только моим любимым клиентам. Вы возьмете несколько?

Я рассмеялась, поскольку очень хорошо знала милого месье Трибо.

– А почем эти замечательные котлетки, месье?

– О, вам будет достаточно всего франков на двадцать.

– Я возьму одну за пять.

– Но, мадемуазель, – возмутился он, – этого мало даже птичке!