Яков Цветов - Синие берега

• Название: Синие берега
• Автор: Яков Цветов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Разрешите сполнять? - уже по-воински произнес Пилипенко.

Должно быть, рукой махнул, представил себе Рябов. Жестом, одним и тем же, Пилипенко откликался на все. И когда радовался, и когда огорчался, и ругался когда, он неизменно взмахивал рукой, как отрубал.

- Исполнять. Немедленно!

Рябов побежал дальше по траншее.

Он бежал, не пригибаясь, и поверх бруствера всматривался в черный мрак неба. Огонь противника заметно ослабел, это не ускользнуло от внимания Рябова, потом стрельба и вовсе прекратилась. Его остановил сухой голос.

- Поломает он, гад, зубы об нас.

Говорил бронебойщик Рыбальский, Илюша Рыбальский, узнал Рябов голос.

- Не поломает, шею нам поломает... - вскинулся жиденький тенорок. Если бой, то обязательно отступать. Да, да. Бой - обязательно драпать. Сам знаешь...

"Это Сянский..." Сянский был Рябову неприятен. Малорослый, толстоватый, с выпуклыми, как у пышной женщины, вздрагивавшими бедрами, ходил он вразвалку; голову обычно склонял набок и просительно и настороженно смотрел томными, скорбными глазами. "Видите же, меня нельзя обижать", - говорил его обезоруживающий взгляд. Мясистый нос с миндалевидным вырезом ноздрей, казалось, все время к чему-то принюхивался. Пухлые губы приоткрывали маленькие зубы, острые, частые, как у зверька. Ни у кого, во всем полку, даже у медсестры, не было такого размера ноги, как у него, Сянского, тридцать четвертый номер, что ли... Когда рота отходила, бежал он проворней всех, впереди всех, и это вызывало скорее удивление, чем осуждение: с крохотными ножками так бежать!

- Драпаем и драпаем... - с неискренним сожалением продолжал Сянский.

- Помолчи, - сердито попросил Рыбальский.

- На большее мы и не способны, - не унимался пискливый голосок Сянского. - Только драпать.

- Помолчи! - резко и решительно повторил Рыбальский.

- А молчать чего?

- Перестань, говорю, трепаться. Я же знаю, от страха треплешься. Заткнись! По мордам смажу.

- Ты мне рот не затыкай. Тоже мне храбрец. Говорю тебе, мы никогда и не узнаем, что значит наступать...

- Узнаем. А пока здесь накостыляем ему шею как следует и оторвемся...

- А и оторвемся если?

- Пошел ты...

Рябов постоял еще несколько секунд.

- А и оторвемся, - потерянный лепет Сянского, - а потом?

- Потом? Потом, что генералы прикажут.

- А вот такое генералы видят? А? Видят, я тебя спрашиваю?

- Генералы такие ж солдаты, как и мы, - хмуро обрезал Рыбальский.

- А-а. Такие же, - язвительно согласился Сянский. - Но лежат они в кроватях, а не в окопах, и от переднего края на сто километров дальше, чем мы.

- Ну, знаешь! - укорительно произнес Рыбальский. - Ну, знаешь. Если и генералам быть тут, то вся война топтаться будет на этом пятачке. А немцы тем временем на Москву пойдут.

- На Москву и идут, - продолжал Сянский тем же тоном, но придал ему оттенок огорченности и осуждения: допустили же до этого! Он умолк. Должно быть, тоже вслушивался в наступившую тишину. - Ну, пострелял, попугал и хватит, - просительно произнес, как бы обращаясь к немцам. Потом - к Рыбальскому: - Скорей бы мотать отсюда. Кашу сделает из нас...

- А ну! А ну, отваливай. А то за бруствер выкину!

"И выкинет!" - подумал Рябов. Он знал Рыбальского довольно долго, месяца полтора, он дал ему рекомендацию для вступления в партию. И три дня назад на партийном собрании его приняли.

- А что... я ничего... я ничего... За что будешь меня выкидывать?..

Рябов ощутил неприязнь к Сянскому. Он представил себе: склоненная набок голова, скорбные глаза... Что в них, в этих постоянно просительных глазах? Желание вызвать к себе сочувствие? У мужества один соперник трусость, соперник не шуточный, и Сянский сделал выбор. Он боялся всего, тишины, снарядных разрывов, тьмы и ракет, самолетов в небе, нарядов в караул, даже своей винтовки боялся. "Повоюй с таким дерьмом", - злился Рябов.

- Сянский!

Не отозвался.

- Сянский!

- А?.. - Голос упавший, заискивающий. - В чем дело?

Рябову показалось, что видит, как тот мелко суетится. Захотелось ударить его, вот так, с размаху. Но, сдерживая порыв, гаркнул:

- Отвечаешь как? - дал Рябов волю своему раздражению. - Ты где, на именинах или на войне? Научу отзываться моментально!

- Я!.. - оробело выкрикнул Сянский, поправляя себя. - Я!.. - Теперь страдальческий тон выдавал его боязнь перед возможным приказанием командира.

- Рыбальский!

- Я!

- К соснам! Оба. Ты и Сянский. К бронебойке!

- Ясно, товарищ сержант.

Рыбальский побежал по ходу сообщения, потом раздались короткие, плетущиеся шаги Сянского. "Ей-богу, прибить бы такого... Гнида!"

Рябов вернулся на свое место.

5

Рыбальский влез в окоп. Рукой нашарил впотьмах площадку. Опрокинутое противотанковое ружье торчало сошками кверху. Рыбальский наощупь поставил его на сошки.

Бережно, будто это был живой, но больной человек, отодвинул он убитого бронебойщика и лег на его место, рядом с ним.

- Ложись, - отрывисто сказал Сянскому.

Рыбальский не мог отделаться от гнетущего состояния - возле, слева от него, лежал Жадан, Ваня Жадан из Очакова, и ему никогда не подняться. Еще на границе, когда началось отступление, подружились они. Делили горе, короткие радости, и махорку, и хлеб делили. Теперь Рыбальский был вторым номером у смелого и удачливого Жадана, Вани Жадана. Рыбальский знал, глубокая боль придет потом, после боя, или еще позже, когда сердцу станет опять доступно все человеческое и оно сможет, как прежде, вобрать в себя горечь потерь.

- Ложись, - снова сказал Рыбальский.

- А куда я лягу, а куда я лягу, - огрызаясь, залопотал Сянский. Этот же лежит...

Рыбальский представил себе, как Сянский брезгливо скривил свои толстые, собранные в комок и похожие на куриную гузку, губы.

- Хм-м... - вырвалось у него гневно.

- У тебя что, есть ко мне слово? - хотел Сянский понять Рыбальского.

- Есть.

- Ну?

- Дрянь.

Рыбальский громко сплюнул. В тоне слышалось и презрение, и непонимание, кто же он, этот Сянский?

- Повернулся язык сказать: этот...

- Ну, не этот... Коля Богданов...

- Передвинь Колю и ложись, - приказным тоном произнес Рыбальский. Тебе понятно, что я сказал?

- А как я его передвину, а как я его передвину, если он убитый?

Сянский услышал, Рыбальский скрипнул зубами.

Ногой отпихнул Сянский тело бронебойщика Коли Богданова, и улегся.

Рыбальский как бы и не замечал его присутствия, он прилаживался к противотанковому ружью. Он был спокоен. И уверен, что встретит танки точными выстрелами.

6

Они бежали вместе - Полянцев с двумя красноармейцами и Пилипенко. Там, где Пилипенко свернет к кустарнику, Полянцев должен взять влево, и он вслушивался, ушел уже Пилипенко или нет.

- Гаррик!

- Тут еще, тут я, не дрейфь еще!

- С чего бы мне дрейфить?..

- Прикидываешься. - В нескольких метрах ухали сапоги Пилипенко. - Был такой хмырь. На Дерибасовской семнадцать, где я жил... то есть, на Дерибасовской двадцать пять...

- Ты ж говорил, что жил на Дерибасовской сорок шесть, - напомнил ему Полянцев.

- Чего? Дерибасовская сорок шесть? Разве? Да, да, вспомнил: нам, как рабочему классу, дали лучшую квартиру. На Дерибасовской семнадцать.

- Ты сейчас сказал: Дерибасовская двадцать пять.

- А, трясця твоей матери, забыл уже. Не все равно, - семнадцать или двадцать пять? И отвяжись.

- Гаррик!

- Ну шо, обратно я за него, - пробасил Пилипенко. - Шо тебе?

- Сердито! Ишь: "я за него..." Что, имя разонравилось? - ровняя дыхание, проговорил Полянцев.

- А шо поделаешь, - топали сапоги Пилипенко. - Меня не спрашивали, как назвать. Теперь таскать этого Гарри до старости, и потом тоже.

Они перебрасывались шутками, оттого что у каждого было неспокойно на сердце.

- Думаешь до старости дотянуть?

- А то как! - топали сапоги.

- Самонадеянный товарищ...

- На войне без этого самонадейства никак.

Он шутил, Пилипенко, он шутил, как бы ничего не принимая всерьез, он и не собирался унывать, словно находился за пределами того, что окружало остальных.

- Все одесситы на ходу подметки отрывают...

- А ты думал - олухи царя небесного?

Полянцев слышал топот Пилипенко. Пилипенко тоже слышал: Полянцев еще бежал рядом.

- А сам откуда, Полянцев?

- Металл.

- С Урала, значит?

- Значит.

- Знаешь, товарищ металл, кончится вот это, и самую вкусную бабенку облапаю. Мои руки еще при мне. Во! - протянул он руки, будто Пилипенко мог увидеть, и пошевелил пальцами, как бы убеждая себя, что все в порядке. Самую вкусную.

- Бабы, они все вкусные...

- Все, - сразу согласился Пилипенко. - Ну, привет! Я поворачиваю.

- Привет. Я тоже...

Топот сапог отдалялся.

"Не проскочить бы мимо", - забеспокоился Полянцев. Он приостановился. Где-то здесь должны быть эти сосны, шесть сосен, помнил он, шесть сосен. Он услышал тупой стук - споткнулся, наверно, о выдавшиеся наверх толстые корни бежавший впереди боец и упал.