Гелена Мнишек - Прокаженная

• Название: Прокаженная
• Автор: Гелена Мнишек
• Издательство: Информ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1992
• ISBN: 5-87136-03-3

Роман «Прокаженная» рассказывает о прекрасной и трагичной любви прелестной Стефании Рудецкой и знатного польского магната Вальдемара Михоровского. В начале двадцатого века книга имела огромный успех и издавалась в Польше шестнадцать раз.

---

Она надевала все новые и новые одежды, украшала волосы аметистовой, бархатной сон-травой, окутывалась белыми облаками цветущих деревьев, бродила в сандалиях из янтарных калужниц по зеркальной глади ключей и озер, смотрясь в них мечтательно.

Она бродила по лесам, призывая любимого. Из молодой груди вырывались тоскующие вздохи, звонкий напев нескончаемой мелодией разносился по дубравам, и эхо распространяло его в бескрайние пределы, слушая прекрасные песни своей госпожи.

Тоскующая весна, простирая увитые цветами руки, молила жаркими устами:

— Любви! Любви!

Стройная, полная уже зрелой женственности богиня очарования, с кипящей шальной кровью, порой вечерних сумерек она взывала к месяцу:

— Приди!

И месяц спускался к ней с небес, бледноликий, в таинственных тенях ночных туманов, ласкал любимую, устремив на нее блистающие серебряные глаза.

Заключал ее в объятия, охлаждая ее лихорадочно пылавшие губы поцелуями своих холодных уст.

Ночь укрывала влюбленных.

— Весна дала начало новой жизни! — воскликнула вскоре природа.

— Весна дала начало новой жизни! — кричали птицы.

— Она зачала лето!

— Честь ей и хвала!

Среди глембовических полей, покрытых пушистым руном молодых трав, среди расцветающих лесов ездил верхом счастливый майорат, впервые в жизни столь пронзительно чувствовавший красу своей земли и весенней прелести. Неизмеримая радость и упоение владели им, душа полна была мечтаний. До свадьбы оставалось две недели. Вальдемар жил, как в горячке. Никогда еще родные не видели его таким. Торжеством и счастьем сверкали его серые глаза. Давняя ирония и пессимизм сгинули бесследно. Только в губах осталось нечто саркастическое, но в сочетании с энергичными чертами лица это скорее привлекало. Сидя на черном Аполлоне, он думал о Стефе. Любил ее так безмерно, что она стала неотъемлемой частью его души, была в его глазах, его мыслях, его сердце. Кроме медальона и кабинетной фотографии, которые он носил при себе, никогда не расставаясь с ними, над его столом висел ее портрет — в белом обручальном платье и подаренных им жемчугах. Глядя на него, Вальдемар вновь и вновь восхищался ее красотой, радуясь, что вскоре судьба навсегда соединит его с любимой. Он носился на Аполлоне по окрестным полям, чтобы дать хоть какой-то выход буйному темпераменту, с которым не мог справиться. Пускал коня галопом, перелетал рвы и изгороди, взлетал на пригорки, немилосердно шпоря жеребца, чуя кипевшее в крови безумие. Молодая польская кровь с примесью бабушкиного наследства — венгерской — разгулялась в нем; удаль, молодечество, буйные фантазии овладели им.

Аполлон, словно разделяя безумие хозяина, летел сломя голову, пренебрегая любыми препятствиями, черной молнией стелясь над полями, лихими прыжками одолевая рвы, взмывая на дыбы. Казалось, стройные ноги арабского скакуна не касаются земли. Хозяин горячил жеребца, жеребец горячил хозяина.

Однажды на прогулке Вальдемар встретил ехавшую верхом Риту и весело приветствовал ее. Она молча посмотрела на него, потом спросила:

— Сумасбродствуете?

Его белые зубы блеснули в улыбке из-под усов:

— Более того — безумствую!

— Какой вы счастливый! — шепнула она со вздохом. — Когда вы к ней теперь поедете?

— К Стефе? Перед самой свадьбой, через две недели поеду забрать ее из Ручаева.

— Значит, свадьбу играть решено в Варшаве?

— Да, восьмого июня. Завтра я еду в столицу.

— Зачем?

— Купить Стефе бриллианты. Хочу, чтобы она, кроме фамильных драгоценностей, получила что-то от меня лично. А когда ваша свадьба?

— Ох… В июле. Но нашу мы сыграем тихо, в часовенке Обронного. Это ваша прогремит на всю Варшаву…

— Стефа тоже хотела тихой свадьбы, но я ее переубедил, я хочу, чтобы наша свадьба была самой пышной, самой прекрасной…

— Ну, конечно! Чтобы неимоверная пышность вполне отвечала вашему неимоверному счастью… и дразнила аристократию.

— Вот об этом я меньше всего думаю!

— Вы заберете в Варшаву своих коней?

— Да, четыре четверки и кареты. Венчание будет вечером, потом ужин в особняке бабушки Подгорецкой, а назавтра мы возвращаемся в Глембовичи. И будем оба на вашей свадьбе. Как, кстати, поживает ваш жених?

Рита засмеялась:

— Эдвард, как всегда, неподражаем! Хозяйствует в своем Ожарове, приходится его то и дело сдерживать, потому что пускается на всевозможные авантюры — начал устраивать особую конюшню для моих коней, я ведь коней заберу с собой, а Трестка — очень хороший человек, страшно меня любит, это-то меня и утешает.

— Он очень добрый, — сказал Вальдемар. — Да и вы за эти годы много влияли на него к лучшему.

— Спасибо за комплимент! Я и представить не могла, что выйду замуж за человека, на которого придется влиять к лучшему…

— Вы бы с каждым это могли совершить. Панна Рита глянула на него чуточку вызывающе:

— Ну, вас-то нет необходимости улучшать… Он усмехнулся:

— Я попросту никому бы не позволил на меня влиять!

— А Стефе?

— Она на меня влияет другим способом, успокаивает мою буйную натуру, а это совсем другое.

Рита показала на отдаленный лес:

— Смотрите, какая радуга! Я выехала из дому после дождя и еще ее не видела… А вы, похоже, не из Глембовичей едете?

— Из Орлина. Но радугу вижу уже давно.

— Ту, что сияет над вами со Стефой?

— И эту тоже.

— О, к человеческим чувствам вряд ли стоит применять это слово…

— Отчего же нет? Солнечные лучи человеческих чувств преломляются в атмосфере чистоты и нежности на чистых капельках взаимности — вот вам и радуга! А впрочем, вы правы, никогда не стоит разбирать чувства человеческие на атомы. Радуга остается радугой, пока она сияет на небе, но едва вы подвергнете ее холодному анализу — может превратиться в капельку ледяной воды, а там и стать ледышкой, ранящей сердце.

— Вы красиво говорите, — сказала Рита. — Но из нас двоих такая радуга висит над Эдвардом, а не надо мной…

— Он сумеет сделать так, чтобы его радуги хватило на двоих, засмеялся Вальдемар.

— Вот вы говорите — не подвергать анализу, а сами? Вы ее анализировали, но она осталась радугой.

— Я лишь анализировал свои чувства. Сам простер их радугой над нашими головами и безгранично верю этой радуге. То же и вам советую.

— Быть может… Но наша радуга никогда не будет столь яркой и многоцветной.

Они распрощались. Вальдемар помчался галопом. Панна Рита шагом поехала в противоположную сторону, опустив голову к шее Бекингема, прошептала страстно:

— Великолепный всегда! Вокруг него всегда веют эти неуловимые черты… Господи, я готова лежать у его ног, стать его служанкой, невольницей, только бы принадлежать ему…

Бедный Трестка карликом представал в ее глазах.

Вальдемар вернулся в Глембовичи, где царила невообразимая суета. Майорат велел, чтобы парк, сады и террасы стали еще прекраснее, чем в прошлом году. Главный садовник-ботаник, отличный декоратор, работал с рассвета до заката, управляя целой армией садовников и рабочих. Слуги с нетерпением ожидали приезда молодой хозяйки: все ее знали и любили.

В Слодковцах тоже было весело. Пани Идалия вернулась с Люцией из Франции; поездка повлияла на нее к лучшему, она повеселела и, видя, как довольны отец и княгиня, не могла уже смотреть на происходящее с прежней холодностью. Люция писала Стефе пылкие, экзальтированные письма, нетерпеливо ждала свадьбы, обрадованная, что молодые не уедут после венчания за границу. Ривьера девочке вовсе не понравилась — главным образом потому, что она постоянно ссорилась с матерью и не смогла насладиться путешествием. Возвратилась едва ли не больной, с расстроенными нервами. Однако Слодковцы и Вальдемар быстро вылечили ее. Вальдемар стал для нее сущим божеством. Он относился к ней еще теплее, чем раньше, защищал перед матерью, опекал. У Люции вновь оказался друг, которому можно было довериться. В одном из писем к Стефе она похвасталась, как ласков с нею майорат. Стефу это радовало. О Люции она всегда, думала как о сестре. Лишь панн Идалия беспокоила ее.

Но баронесса такой уж уродилась…

XXVII

Стефа жила, словно в горячке. Мысли о предстоящем замужестве вызывали страшные чувства — радость, смешанную с беспокойством, перераставшим порой в опасения, даже в печаль.

Она была невестой майората, но, сколько ни пыталась, не могла представить себя его женой. Счастье было столь велико, что способно было убить. Видя расцветающую весну, она упивалась теплыми цветущими днями, как когда-то в Слодковцах, но уже по-другому. Быть может, еще поэтичнее, но уже не столь свободно, скорее, чуточку печально. Она не понимала причин своей тревоги, удивлялась, пыталась изгнать ее из сердца, но не могла. Неуловимые страхи опутывали ее тончайшей сетью все сильнее и сильнее. Временами в душе рождались смутные предчувствия чего-то ужасного.