Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень со львом

• Название: Дитя Всех святых. Перстень со львом
• Автор: Жан-Франсуа Намьяс
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-14713-6

Европа, XIV век. Под вой волков в последний час ночи Всех святых в одном из французских замков рождается мальчик. По поверьям, дети, рожденные в этот час, перед самой заутреней, получают благословение Всех святых и живут сто лет… В этот же день, 1 ноября 1337 года, в Париже посланец английского короля объявляет войну Франции. Эта война продлится сто лет и войдет в легенды…

---

Отсюда оставался всего один шаг до предположения, что Юг стал плодом противоестественного союза, и шаг этот большинством обитателей Куссона был сделан, когда открылось, на что похож новорожденный. А тот факт, что его мать умерла во время родов, послужил лишним тому доказательством: дескать, Теодора де Куссон совокупилась с волком, вот Бог и покарал ее смертью, когда появился на свет плод ее нечистой страсти.

Как бы там ни было, но ничего чудовищного, кроме диковинной наружности, в Юге де Куссоне не наблюдалось. Пожалуй, даже наоборот: вскоре по всей округе разнеслась молва о его редком благоразумии. Он превратил свой замок в пристанище всяческих искусств, где постоянно толпились труверы[3]. Сам он предавался ученым занятиям в замковой библиотеке. Поговаривали даже — и вот это было, без сомнения, правдой, — что он увлекался алхимией, но в своих изысканиях проник, быть может, в области еще более таинственные…

Юг де Куссон едва достиг возраста тридцати лет, когда разразилась зима 1223 года. Это была самая ужасная зима на памяти людской. Замерзло все: деревья лопались, как стекло; камни рассыпались в прах от малейшего удара; трупы бесчисленных животных сделались хрупкими, словно безделушки тончайшей работы.

Увеличилась смертность и среди людей; в жилищах накапливались тела умерших, поскольку их нельзя было не только похоронить в окаменевшей от мороза почве, но даже поместить в гробы. При столь низкой температуре дерево становилось слишком неподатливым, чтобы из него можно было выстрогать гроб, а гвозди ломались, стоило по ним стукнуть молотком. Поэтому каждый держал своих покойников дома, в самом холодном месте, то есть подальше от очага, и в крестьянских лачугах можно было наблюдать странные ледяные статуи, покоящиеся на земле, словно надгробные памятники в усыпальницах богатых аббатств или в родовых склепах знати.

Казалось, с поверхности земли исчезла любая жидкость. Вода и вино застывали в своих сосудах, и даже помочиться вдали от огня означало подвергнуть себя крайнему риску, ибо струя отвердевала прежде, чем успевала достичь земли. Что касается слез, то они намертво пристывали к щеке, стоило им вытечь, и можно было вырвать глаз, попытавшись убрать их с лица.

Льдом сковало обширнейшие водные пространства. Тяжело груженные повозки могли пересекать реки, озера, даже моря. Поговаривали, что некие путешественники, отправившиеся в северные страны, сумели перебраться на санях из Дании в Швецию.

Во время самых лютых морозов в Куссонской сеньории случилась еще одна нежданная беда: волки, точнее, волк чудовищных размеров. Все свидетели утверждали в один голос: видом и шкурой зверь был точь-в-точь как волк, но раза в четыре, а то и в пять крупнее, ростом примерно с теленка. Человек таких же пропорций походил бы на сказочного людоеда или великана.

Опустошения, которые производил этот невиданный зверь, были ужасны. Нападал он всегда внезапно, не страшась при этом ни оружия, ни количества противников. Растерзав свою жертву, оставлял ее выпотрошенной, с распоротым чревом, с разбросанными вокруг и замерзшими внутренностями. Нападения его сделались столь часты, что к концу февраля количество жертв перевалило за сотню.

Холод ничуть не смягчился. Небо по-прежнему оставалось такого же светлого, ровного свинцово-серого оттенка, как и в тот день, когда ударили морозы; повсюду среди мертвой растительности валялись окаменевшие трупы. И не ощущалось ни малейшего запаха в невообразимой чистоте этой кошмарной зимы.

К Югу явился местный священник и заговорил от имени всей своей паствы.

— Монсеньор, чудовищный волк разоряет и губит ваших подданных. Только вы один можете справиться с ним.

Юг де Куссон пристально посмотрел на священника из-под своей шерсти. Того даже озноб пробрал от пронизывающего взгляда, которым удостоило его существо столь зверской наружности.

— Почему именно я? Я ведь не лучший охотник, чем любой другой.

Но кюре не отступился.

— Монсеньор, мы все уверены, что такого зверя может уничтожить лишь тот… кто сам ему подобен.

Юг де Куссон ничуть не разгневался на эти речи, намекающие на противоестественную страсть его матери. Напротив, он надолго задумался, а потом объявил с самым серьезным видом:

— По моему разумению, сходство должно быть еще большим. Но я выйду завтра.

На сих таинственных словах священник его и покинул.

Утром следующего дня Юг де Куссон действительно отправился на охоту. Несмотря на мольбы своей жены и детей, он никого не взял с собой и выехал, лишь издали сопровождаемый замковой челядью, да еще более издалека — оробевшими поселянами. Но они оказались все-таки достаточно близко, чтобы рассмотреть то, что за этим последовало.

Едва Юг де Куссон оставил позади себя подъемный мост, как чудовище выскочило из леса и бросилось прямо на него. Юг не успел даже выхватить меч: огромный волк опрокинул его вместе с конем и вцепился в горло. Кровь брызнула во все стороны и тут же замерзла. Следуя обыкновению, зверь собрался было распороть ему живот и вгрызться во внутренности, но тут произошла неожиданная развязка.

Внезапно из лесу появился другой волк, такой же огромный и страшный. Он завыл, и чудище, убившее Юга, обернулось на зов. Оба зверя яростно сцепились. Второй волк был гораздо темнее первого, так что спутать их было невозможно. Он сразу же взял верх. Через несколько мгновений он разодрал горло своему сородичу и, оставив его бездыханным на трупе убитого им человека, исчез там, откуда явился. Никто и никогда его больше не видел…

Жители Куссона со священником во главе устроили крестный ход, чтобы отметить избавление от зверя. Несколько дней спустя сам герцог Бретонский вместе с епископом города Нанта почтили своим присутствием похороны героя, поскольку ни у кого это дело не оставляло сомнений: Юг де Куссон знал наверняка (как он сам намекнул в разговоре со священником), что победить чудовищного зверя в силах был не полуволк, каковым он являлся, но волк настоящий, доподлинный. И он добровольно позволил себя убить, чтобы его душа воплотилась в другом волке и вернулась отомстить обидчику.

Именно в память об этой чрезвычайной жертве один из потомков Юга де Куссона и решился изменить родовой герб. Он велел изобразить на щите другие фигуры, напоминающие о событии таинственном и священном, — подобно тому, как изначальные кресты говорили о жертвенной смерти Спасителя. Теперь герб Куссонов выглядел так: «Щит серебряный, и на нем два муравленых волка, хищных и противостоящих», то есть на белом поле два стоящих на задних лапах и обращенных друг к другу зеленых волка.

В тех краях до сих пор рассказывают, что в дни больших холодов выходит иногда из лесу большущий волк. Но те, кому случается видеть его, ничуть не боятся: они-то знают, что это воплощенная душа Юга де Куссона, их господина, отдавшего свою жизнь ради их спасения. Они лишь осеняют себя крестом да обнажают голову в знак признательности. Говорят также, что по весне, в пору волчьей течки, чей-то странный голос примешивается к хору волчьей стаи. Это голос женщины, прекрасный, как голоса певчих в церкви. Но песнь его — песнь адская, ибо это Теодора стенает в ночи о своем нечистом желании и призывает самцов стаи совокупиться с нею…

***

В 1336 году Гильому де Вивре исполнилось восемнадцать лет. В родовом замке он остался один, потеряв свою мать Бланш, когда был еще ребенком, а своего отца Шарля — совсем недавно, при весьма трагических обстоятельствах.

Случилось это в начале года, во время охоты на кабана. Зима тогда, хоть и не такая жестокая, как в 1223 году, выдалась все же очень холодной. Травить кабана по обледенелым тропам было делом отнюдь не легким. Молодой Гильом с трудом поспевал за своим отцом, многоопытным охотником, которому любая чаща была нипочем. Вот и тогда Шарль углубился в непроходимые заросли. Сын безуспешно пытался нагнать его, когда услыхал вдалеке шум борьбы и крик. Вместе с остальными своими людьми он бросился на помощь отцу, но им понадобилось больше часа, чтобы обнаружить его труп.

Шарль де Вивре сумел затравить очень крупного кабана. Человек и зверь, оба раненые, проделали вместе не одну сотню метров. Шарль все еще цеплялся рукой за отрубленную кабанью голову, в то время как копыто животного глубоко вонзилось ему в живот. И тот и другой были уже охвачены трупным окоченением; чтобы снять перстень со львом, Гильому де Вивре пришлось отрезать своему отцу палец. Никому другому он не решился доверить эту задачу, несмотря на глубокий ужас, который сам испытывал, выполняя ее.

Почти не зная своей матери, Гильом де Вивре получил воспитание сугубо мужское. Отец растил его сурово, как будущего рыцаря. Впрочем, достаточно было лишь взглянуть на него, чтобы понять: он создан более для воинских забав, чем для книжной премудрости, скорее для войны, нежели для молитвы. Гильом, хоть и не имевший пропорций своего предка Эда, был, тем не менее, красив и силен, с широкими плечами, мощными руками и ногами. Правда, волосы его были не рыжими, а белокурыми, но зато такого яркого оттенка и такие блестящие, что придавали всему его облику что-то солнечное.