Лаура Паркер - Жар твоих объятий (Отвергнутая)

• Название: Жар твоих объятий (Отвергнутая)
• Автор: Лаура Паркер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-005716-4

Филаделфия Хант, гордая дочь обесчещенного, разоренного отца, бесстрашно бросила вызов жестокому свету и осталась без гроша и будущего, с единственным желанием — любой ценой отомстить Эдуардо Таваресу, демоническому бразильцу, разрушившему ее жизнь. Однако, следуя своим планам мести, девушка постепенно запутывается в сетях магического очарования Эдуардо — и, пытаясь бороться со своими чувствами, пока еще не осознает, что недругу суждено стать для нее возлюбленным, посланным самим небом…

---

Правда. Это слово засело у нее в голове. А что такое правда? Она уже не знала, кому верить. Тайрон был холодным, бездушным человеком, готовым на любой обман. Он назвал ее отца жадным, и даже больше того — человеком, повинным в смерти других. Абсурд. Ее отец был тихим добрым человеком, единственной страстью которого было коллекционирование редких вещей. Но это не делало его алчным.

Однако в глубине души она знала, что Тайрон не лгал, когда говорил о том, что Эдуардо способствовал разорению ее отца. Эдуардо действительно виноват, она это видела по замешательству в его красивых черных глазах. Возможно, самая большая ложь была связана с Эдуардо. Он говорил, что любит ее, но так ли это? Он настолько сильно ненавидел ее отца, что уничтожил его. Затем он перенес всю силу своего чувства на нее и сделал все, чтобы она влюбилась в него. Ставил ли он себе целью, чтобы она предала память отца, попав в руки его врага?

Нет, она не должна верить в это. Все последние месяцы Эдуардо вел себя очень благородно, заботился о ней. В те первые дни в Нью-Йорке он находился рядом с ней в обличье Акбара и делал все, чтобы ей было хорошо. А те несколько недель, когда он разбудил в ней женщину, когда научил ее искусству любви, неужели тоже притворство? Однако если он действительно полюбил ее, то его поведение тем более необъяснимо. Как он мог полюбить дочь своего заклятого врага?

Почему? И Эдуардо, и Тайрон обвиняли ее в том, что она не задала этого вопроса. Чем может быть вызвана такая лютая ненависть одного человека к другому? Тайрон обозвал отца трусом, сказал, что его самоубийство является доказательством отсутствия любви к ней.

Эта мысль испугала Филаделфию. Она должна все хорошо обдумать, прежде чем строить свои подозрения. Воспоминания обступали ее со всех сторон, не позволяя слушать ангельское пение хора. Рождество тысяча восемьсот шестьдесят второго года. Визит Макклауда. Прекрасный голубой бразильский камень. Отец выставил ее из библиотеки, впервые повысив на нее голос.

Филаделфия глубоко вздохнула. Теперь она должна оценить эти годы прошлого с позиции взрослого человека. Что тогда так разозлило отца? И тут она внезапно поняла: сам вид голубого камня. Даже будучи ребенком, она поняла, что это был драгоценный камень. Мог ли он стать причиной раздора между отцом и Макклаудом? Но при чем здесь Эдуардо?

Филаделфия в испуге вскинула голову, когда какой-то джентльмен опустился рядом с ней на колени. Тайрон! Нет, это был совершенно незнакомый человек. Он улыбнулся ей и кивнул, но она быстро отвернулась, недовольная тем, что ее побеспокоили.

Сейчас она начала понимать силу ненависти. Она ненавидела Тайрона и если бы могла, то навредила бы ему. Возможно, что это ей по плечу. Тайрон ищет Макклауда. Что, если она расскажет Макклауду о Тайроне, чтобы расправиться с последним чужими руками?

Она посмотрела в сторону алтаря, где шла служба, и подумала, не накажет ли ее Господь за такие мысли? Конечно, она поступит ужасно, отомстив ему, но этому дьяволу место только в аду.

Дождавшись, когда закончится служба, Филаделфия покинула собор. Она с удивлением обнаружила, что, пока находилась в соборе, прошел небольшой дождь и улицы были мокрыми. Тучи заволокли небо, однако день обещал быть жарким. Филаделфия подобрала юбки и, обходя лужи на тротуаре, направилась в сторону Джексон-сквер, подгоняемая мыслью о том, что она должна спрятаться от Тайрона, который наверняка уже разыскивает ее. А во-вторых, ей надо найти Макклауда.

Она дошла до набережной и остановилась, чтобы купить у уличного торговца пшеничную лепешку с медом и кофе в оловянной кружке. Вид реки успокоил ее. Никому не придет в голову искать ее тут, среди торговых рядов. Она остановилась возле лавки, чтобы навести справки о торговце по имени Макхью, и выяснила, что его здесь все хорошо знают. В считанные минуты после дружеской беседы она узнала его адрес.

— Входите, входите, молодая леди, — приветствовал Филаделфию Макхью, когда она переступила порог его офиса на втором этаже Торговой биржи, расположенной на Ройал-стрит. — Вы мисс Хант, не так ли?

— Да. Филаделфия Хант, — ответила она, пересекая комнату и усаживаясь в кожаное кресло перед его столом, на которое он указал ей.

— Я чрезвычайно счастлив видеть вас у себя, — продолжал Макхью, огибая стол, стоявший возле высокого открытого окна.

Филаделфия проследила за его взглядом и увидела за окном высокие магнолии, за которыми сверкала гладкая поверхность Миссисипи.

— Вам что-нибудь приготовить? — спросил он, указывая на серебряный поднос, стоявший на передвижном столике. — Какао? Cafe an lait? (Кофе с молоком? (фр.).)

— Да. Было бы чудесно выпить чашечку кофе. — Филаделфия оглядела хорошо обставленную комнату, отделанную панелями красного дерева, инкрустированными кедром. Тяжелая мебель здесь соседствовала с легкими столиками в стиле эпохи Людовика XVI. Внимание Филаделфии привлекла великолепная коллекция китайского фарфора.

— Я вижу, вы коллекционер, мистер Макхью, — сказала она, разглядывая стоявшие на каминной полке две статуэтки мейсенского фарфора.

— Я дилетант, — ответил он, протягивая ей чашку кофе.

— Мой отец тоже был коллекционером. Похоже, у вас много общего.

Макхью, не переставая улыбаться, прищурившись, посмотрел на нее.

— Помнится, вы говорили, что он банкир.

— Был. Он умер.

— Примите мои искренние соболезнования, мисс Хант. — Филаделфия невозмутимо разглядывала Макхью.

— Я знаю вас. Вы приезжали в Чикаго, когда я была маленькой девочкой. Вы привезли мне леденцы, мятные лепешки и куклу в платье из шотландки. Это цвета клана Макклаудов?

Макхью вздрогнул. Дрожащей рукой поставил чашку на блюдце, кофе расплескался и обжег ему руку. Он улыбнулся и вытер руку льняной салфеткой.

— Я должен был вспомнить вас. Когда же это было, мисс Филаделфия? Десять лет назад?

— Тринадцать. Рождество тысяча восемьсот шестьдесят второго года.

Оправившись от изумления, он кивнул.

— Роковое время для всех нас. Юг был охвачен войной, промышленность в руинах. — Он печально улыбнулся. — Я по рождению и убеждениям — южанин. Мой дом — Чарлстон. Во время большого пожара человек обязан что-то делать. До войны мы с вашим отцом были друзьями. Мы оба занимались коммерцией.

Макклауд избегал прямого ответа на вопрос, но Филаделфия решила запастись терпением. Рано или поздно он непременно проговорится.

— Вас, наверное, удивляет, почему я изменил свое имя, так же как меня удивляет, почему вы пришли сюда. — Он взял в руки чашку. — Откровенно говоря, найдутся люди, которые бы дорого заплатили за информацию, которой вы владеете.

— За ваше настоящее имя? Почему оно представляет такую ценность?

Макклауд недружелюбно посмотрел на нее, и его лицо моментально сделалось непроницаемым.

— Почему? Потому что Юг проиграл войну, моя дорогая. Победителей часто клеймят как преступников, забывая о доблести, с которой они вели войну. Мне пришлось сменить имя и место проживания. Я должен был подумать о семье. У меня дочь примерно вашего возраста. В войну я потерял двух сыновей и все до последнего цента. Я остался без средств и с разбитым сердцем. Вам не кажется, что на мою долю выпало слишком много?

— Год назад вы писали моему отцу.

Такое грубое вмешательство в его речь смутило Макклауда, но тон его оставался вежливым:

— Писал? Возможно. Ну и что из этого?

— В своем письме вы говорили о смерти мистера Ланкастера из Нью-Йорка.

— Значит, Уэнделл рассказал вам об этом. Вот уж чего я не ожидал от него. Что именно вам известно?

Филаделфия промолчала. Ей нужно многое выведать у Макклауда.

— Мой отец покончил жизнь самоубийством четыре месяца назад, зажав в руке ваше письмо.

— Проклятый дурак! — воскликнул Макклауд, думая о письме. Извиняющимся жестом он поднял обе руки. — Простите за грубость, девочка. Но человек должен научиться жить с грузом совершенных им ошибок, как он живет со своими победами, иначе горе раздавит его. Мне печально слышать, что ваш отец избрал этот путь, чтобы убежать от проблем.

— Почему кому-то понадобилось губить моего отца?

— Что вы хотите этим сказать?

— Моего отца погубили намеренно. Его вовлекли в дело, которое дискредитировало его и разорило банк.

— Вы уверены? — искренне удивился Макклауд. — Многие банки разоряются, спекулируя ценными бумагами. Я это хорошо знаю, так как сам не гнушаюсь спекуляции.

— А вы принимали участие в той афере, которая погубила его?

Густые рыжие брови Макклауда поднялись вверх.

— Нет. Если бы он попросил моего совета, — а он этого не сделал, — то, возможно, мне бы удалось отговорить его от неверного шага. Мы долгое время были большими друзьями и партнерами. С конца сороковых мы не расставались. Он раньше меня стал богатым, но зато потом я догнал и перегнал его. Мы были большими прохвостами, скажу я вам. Мы влезали во все и ничего не боялись. Фортуна улыбалась нам, мисс Хант. В свое время ваш отец был настоящим тигром.