Пуриша Джорджевич - Косовский одуванчик

• Название: Косовский одуванчик
• Автор: Пуриша Джорджевич
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8370-0500-8

Июнь 1999 года. Войска НАТО заняли Косово. Главная героиня – косовская сербка Мария Лепич, – несмотря на опасность, остается в Косове. Зачем? В силу случайности? Чтобы быть пристрастным свидетелем происходящего? Потому что ее родители похищены албанцами? Из любви к британскому офицеру? Или к американскому сержанту? Может ли она сама ответить на этот вопрос? Знает ли хоть один герой правду о происходящем с миром и с ним самим? Остаются ли хоть какие-то надежные вещи, и не хрупки ли они, как одуванчик? Смотри, не растопчи!

Косовские сербы верят: у того, кто растопчет одуванчик, умрет мать. Поэтому бравого британского десантника Гарольда Кина, спустившегося на парашюте на зеленый луг, молодая косовская сербка Мария Лепич первым делом предупреждает: не растопчи одуванчик. Так начинается знакомство и любовь на фоне войны – любовь, которая не может закончиться иначе как трагически.

1999 год, Косово оккупировано войсками НАТО, албанцы упорно вытесняют сербов из Приштины, заставляя их за бесценок продавать свои жилища и бизнес, однако Мария не спешит уезжать. Будучи выпускницей романо-германского отделения университета, она нанимается переводчицей к НАТОвцам и, используя связи, старается помогать знакомым сербам и евреям, которых албанцы не любят. Тем, кто хочет знать, почему она не уезжает в Сербию, Мария говорит, что албанцы похитили ее родителей, и она надеется получить о них сведения. Но что удерживает девушку в Приштине на самом деле – красный берет Кин, решивший дезертировать из войск НАТО, майор Шустер, который имеет большое влияние в городе, или сержант Джон, молодой американец, красавец и начинающий писатель? Этого, похоже, не знает и сама Мария. Возможно, она хочет стать свидетельницей всего того, что творится в родном Косове. И, не исключено, даже погибнуть в нем.

Пуриша Джорджевич - классик югославского кинематографа 1960-х, оказавший немалое влияние на знаменитого Эмира Кустурицу. Побывавший во время Второй мировой войны юным партизаном и узником нацистского концлагеря, Джорджевич в своем творчество особенно часто обращается к военно-партизанской теме. Поэтому параллели между Второй мировой и НАТОвскими бомбежками, многократно проводимые в его романе «Косовский одуванчик», конечно же, не случайны – по его мнению, разница между фашистской и НАТОвской оккупацией Сербии не так уж велика. Более того, в предисловии автор с гордостью вспоминает свое военное прошлое и, предвидя возражения по поводу того, как он изобразил албанцев и НАТОвцев (не самыми симпатичными ребятами), заранее отвечает, что готов к остракизму так же, как был готов к смертному приговору со стороны немцев в 1942 году.

Хотя в его трагикомическом романе Джорджевича активно осуждаются военные действия в Югославии, среди героев нет настоящих злодеев – ни среди албанцев, ни среди сербов, ни даже среди НАТОвцев, кроме разве что Клинтона, Блэра и Олбрайт. Даже албанец Джиновици, открывший антисербскую пиццерию под названием «Хитлери», которую потом переименовали в «Хилари» и канадская журналистка, отсылающая заведомо ложный сюжет об убийстве сербами албанской девочки, но отказывающаяся рассказать миру о притеснении албанцами евреев, потому что это «не актуально», отказываются скорее комическими, чем зловещими фигурами. В конфликтах, подобных югославскому, бессмысленно искать одного виноватого и делать его козлом отпущения. Война – штука сложная, нелепая, гротескная, одновременно и страшная и смешная, и, чтобы в ней разобраться, лучше всего именно так ее и показать. Это и проделывает в своей книге Пуриша Джорджевич.

---

Откуда он, мать его ети, знает, как меня зовут?

– Фройляйн Мария, как жизнь? – продолжил кашемировый свитер по-сербски. – Как дела? Позвольте представиться, майор Карл Шустер, я культуртрегер из КФОРа. Здесь будет кафе-бар, кафе-театр а ля Брехт.

Так говорил майор Шустер. Фрайер ничего себе. Тридцать лет, конечно блондин, но, похоже, крашеный, и свитер этот…

– Кашемировый… – бросает он мне на ходу. – Но в Кашмире нет больше мира, скоро все мы будем носить свитера из Сырогой-ны. Я там был, фройляйн Мария, этносело. Это село своими свитерами весь мир завалило… Да, да, Сырогойно, и знаете, как я эти трудные сербские слова на кусочки разламывал, как лепешку, и вот в один прекрасный момент СЫРОГОИНО, когда я его разломал, превратилось в СЫР-УГОЕН, [1] Сыро-гойно. А ваши стихи вашего Вука, [2] Гете их любил и переводил, и вот там я от души наговорился по-сербски, честно, я знаю, что албанцы говорят по-сербски, но – молчок, – представьте себе, пока я шел в кафану – пардон, в «Бар Кукри», – увидел киоск на главной улице и попросил по-сербски: «Пожалуйста, пачку „Дрины“». Одет я в гражданское, как сейчас, и на мой сербский вопрос из киоска выскочил молодой человек, почти мальчик, и с револьвером в руке. Я кричу: «Хальт! Я майор немецкой армии», – по-немецки, естественно. И ребенок отступил. Я разволновался из-за мальчишки с револьвером и вообще впервые в жизни оказался под прицелом, знаете, дуло пистолета показалось мне больше пушечного жерла, а ведь я почти десять лет в армии! Как вам мой сербский?

– Словно вешние воды, – вздохнула я.

– Тургенев, – поддел меня майор. – Кроме сербского языка, я изучал русскую литературу. Она мне здесь тоже пригодится. Собственно говоря, я – культуртрегер и для русских солдат из КФОРа. Русские любят поэзию, но больше под гитару. Я привез кассеты с этим… Ну, маленький такой, актер?

– Высоцкий?

– Да, Высоцкий. Мне нравится его стихотворение, которое он под гитару поет про солдата, ну, что «он вчера не вернулся из боя».

– Его лучшая песня, наверное, «Физкультура», – здорово подходит для утренних маршей.

– А знаете, о чем я еще здесь мечтаю?

– Надеюсь, о том же, что и я – чтобы вы как можно скорее убрались из Косово.

– Конечно… Но сначала я хотел бы, чтобы моя мечта исполнилась. КФОР добился серьезных результатов в войне и мире, но, знаете, чего у него нет? Нет песни, которую могли бы петь все вместе, мы, из всех девятнадцати стран.

– Объявите конкурс на гимн победителей.

– Нет, нет, фройляйн Мария, такая песня должна родиться сама. Американцы часто поют «Розамунду», но это была их песня времен Второй мировой, и, что интересно, и мы ее пели. Я имею в виду – наши солдаты на русском фронте, а у русских была песня «Широка страна моя родная», мне смешно сейчас об этом говорить, но англичане начинали свои радиопередачи против Гитлера со знаменитых тактов нашего Бетховена – та-та-та-та-а…

– У вас была песня получше, чем у американцев и англичан.

– Что вы имеете в виду?

– «Лили Марлен».

– «Лили Марлен»?

– Вы знаете, откуда взялась эта песня?

– Нет, точно сказать не могу… Знаю только, что у Фассбиндера был отличный фильм «Лили Марлен».

– «Лили Марлен», – торжествующе объявила я немцу, – родилась весной 1943 года, в Сербии, в Белграде. В то время, несмотря на гитлеровскую оккупацию, на радио Белграда был джаз-оркестр под управлением дирижера Фридриха Майера. Ночами они играли для немецких солдат за границей. И вот однажды они исполнили песню «Лили Марлен» совершенно случайно, и со всех фронтов стали приходить солдатские письма с просьбой еще раз передать «Лили Марлен». Если бы они знали, что ее играют в Белграде…

– Сербы, – рассмеялся майор Шустер. – Несмотря на то что вы победили нас в двух мировых войнах, немцы должны вас благодарить за события, которые сербы спровоцировали в Боснии, Хорватии и вот теперь в Косово. Именно благодаря сербам мы опять стали настоящей армией, как и любая другая армия в мире. Теперь мы больше не военные преступники, мы стали составной частью армии мира!

– А также составной частью той армии, которая нас бомбила. Все очень хвалят ваши самолеты «торнадо».

– Фройляйн Мария, вы ведь знаете, что в этом виноват ваш режим, но не ваш народ…

– Майор, я живу в Косово, режим вы не уничтожили, и только ваши бомбежки заставили албанцев бежать отсюда. Под Си-Эн-Эн ваши самолеты из всего режима разбомбили только спальню Милошевича, но попутно уничтожили электростанции, фабрики, дома, мосты, бомбили детей в больницах. Вы разорили страну, но режим и народ остались, впрочем, вам это и при Гитлере не удалось. Когда вы напали на Королевство Югославию без объявления войны. Теперь, говорите, вы – армия мира. А что, вы Боснии мир принесли? Ничего подобного. В Косово от ваших бомбежек албанцы и сербы еще не скоро оправятся, но тем не менее, майор, чтобы вы знали: после этого мы с албанцами будем еще больше ненавидеть друг друга. Здесь по-сербски вы даже сигарет не смогли купить!

Майор Шустер с улыбкой выслушал мою гневную речь, как бы согласившись со мной, но сказал:

– То, что вы говорите, не соответствует действительности.

– Я это не от себя говорила, а только цитировала «Нью-Иорк Таймс» от 12 июня 1999 года. Я сегодня ночью этот номер читала, хозяин кафаны собирал толстые номера «Нью-Иорк Таймс», чтобы ими разжигать камин… Так вот там, под огромной шапкой, было написано: «МЫ ПОБЕДИЛИ, НЕ ТАК ЛИ, так почему же не празднуем?» Может, потому, что никто из девятнадцати наций не написал гимн победителей.

– Мы без него не останемся.

– «Нью-Иорк Таймс» и в этом сомневается. В этой статье дальше вот что было – цитирую: «Посмотрите, в чем наша победа… Мы сохранили лица Клинтону и мадам Олбрайт. Она предсказала эту надуманную войну… Возможно, мы не сохранили им лица, а просто слегка умыли их. Значит, разбомбив напрочь Сербию, мы можем шагать с гордо поднятой головой».

– Я этот номер не читал…

– Майор, вот вы сейчас, пока я говорю, пытаетесь прочитать в моей душе: кто я, что я, почему так говорю, может, меня сам Милошевич нанял, а может, и русские. Нет, я почувствовала, что могу все это вам выложить: мне понравилось, как вы говорите на моем языке, и, не скрою, вы мне понравились как мужчина, не думаю, что мы полюбим друг друга, но, может, карты у гадалки говорят, что мы начнем друг друга колотить… Что же, я и это без труда перенесу, потому что уже потеряла родителей, дом, вас… На улицах Приштины я не то что с сербским языком – даже молча не могу появиться, потому что здесь все меня знают. Албанцы бесенели, когда я переводила полковнику Уэллсу. Только он меня защищал.

Конечно, я все это болтала, чтобы заморочить майора Шустера. Я играла словами, глазами, почесывалась под тонкой рубашоночкой, прихлебывала виски. Я была настоящей общедоступной девушкой за длинной стойкой сербской кафаны, теперь уже бара под названием «Кукри».

– Может, хоть на кухне здесь пристроюсь…

– Зачем на кухне? Вы владеете албанским?

– Да, как сербским и английским.

– О'кей, я возьму вас переводчицей, хотя у меня есть идея поинтереснее. Я готовлю для КФОРа, для офицеров и солдат, «Opening Nights в Баре Кукри», мне нужен кто-нибудь симпатичный с хорошим английским, а это – вы! Завтра я поселю вас в гостинице «Гранд», я там едва успел забронировать апартаменты, потому что все номера штурмом захватили английские парашютисты.

– Красные береты?

– Да, именно они. Сегодня ночью они своей пьянкой никому не давали уснуть, так что я временно перебазировался в палатку.

– Номер в гостинице «Грант», говорите?

– Апартаменты.

– Меня это не привлекает.

– Почему?

– Один красный берет…

– Простите?

– Луг, овцы, парашют, – говорю я со смехом, запутывая майора Шустера.

– Не понимаю…

– Я тоже ничего не понимаю. Я сама понять не могу, как вообще запомнила слова из «Нью-Иорк Таймс», сама понять не могу, зачем он подтвердил Militer Police, что я его переводчица.

– Фройляйн Мария, что с вами? Прекратите пить виски…

– Я должна решиться, но не знаю, на что… А как вы принимаете решения, майор?

– Ну уж не как Гамлет.

– Что значит – «не как Гамлет»?

– Гамлет не умел принимать решения.

– Значит, решение важно само по себе, независимо ни от чего?

– Так точно, фройляйн Мария.

– Хорошо, я буду работать на кухне.

– Прошу вас, не отказывайтесь от Opening Nights!

– С удовольствием поработаю на вас, господин майор.

– Я – Карл.

– Я – Мария.

– Я бы выпил сливовицы, Мария.

– Мария желает виски.

«Значит, так, – думала я. – У меня есть виски, майор Шустер, а в гостинице „Гранд“ – капитан Гарольд Кин. Пока что остановимся на виски. Майор Шустер поможет мне выжить на кухне. Капитан Гарольд наврал в мою пользу. Обманул американскую полицию, сказав, что я работаю у него переводчицей. Этот жест был прекрасен, как и наш диалог на лугу… Ох, и выебут меня сербы за то, что работаю на оккупантов, неважно, будь то майор Шустер или капитан Кин! Да, не приняв решения, остаюсь в клинче. Если Гамлет погиб, потому что не мог решиться, то я зашла куда дальше Шекспира, поскольку у меня есть два решения: майор Шустер и капитан Кин. Мамалыга на кухне может подождать».