Анатолий Азольский - Затяжной выстрел

• Название: Затяжной выстрел
• Автор: Анатолий Азольский
• Жанр: О войне
• Год: 1998

---

3 августа с. г. лейтенант МАНЦЕВ О. П. прибыл с берега в нетрезвом состоянии, распространяя запах муската «Красный камень» и духов «Магнолия», При тщательном осмотре вышеупомянутого лейтенанта МАНЦЕВА О. П. обнаружено следующее: за звездочку левого погона зацепился женский волос, масть которого установить не удалось, равно как и принадлежность; из денег, отпущенных МАНЦЕВУ на культурно— массовые мероприятия, недостает большей части их; структура грязи на ботинках свидетельствует о том, что лейтенант МАНЦЕВ увольнение проводил в районе Корабельной стороны, пользующейся дурной славой.

Подобные нарушения дисциплины могли привести к тяжелым последствиям и возбудить к каюте нездоровый интерес старшего помощника командира корабля капитана 2 ранга Милютина Ю. И.

За допущенные ошибки и потерю бдительности приказываю:

Лейтенанта МАНЦЕВА О. П, арестовать на 3 (три) банки сгущенного молока.

Командир каюты ст. лейт. Векшин.

Из тридцати пяти приказов, оглашенных в каюте, пятнадцать посвящались Манцеву. Особо старательно трудились над шестнадцатым, в поте лица.

18 марта 1953 г. No 036

Бухта Северная.

ПРИКАЗ по каюте No 61 линейного корабля

Содержание: о кощунственном отношении члена каюты МАНЦЕВА О. П. к символам и знакам доблестных Военно— Морских Сил и наказании виновного.

15 марта с. г. лейтенант МАНЦЕВ О. П. с неизвестной целью проник в 23.45 по московскому времени в служебное помещение ресторана при железнодорожном вокзале ст. Севастополь. Благодаря смелости обслуживающего ресторан персонала преступные намерения МАНЦЕВА О. П. не осуществились. Вынужденный обратиться в бегство, преступник нашел укрытие у ст. лейтенанта ВЕКШИНА С. Т., который на предварительном следствии показал, что МАНЦЕВ О. П. осквернил помоями шинель, фуражку и брюки.

Проступок лейтенанта МАНЦЕВА является вопиющим актом легкомыслия, который следует приравнять к диверсионно— террористической деятельности классовых врагов Черноморского флота.

Приказываю: Лейтенанта МАНЦЕВА О. П. за надругательство над святынями ВМС арестовать на две бутылки коньяка и объявить ему выговор с занесением в книгу жалоб ресторана.

Командир каюты ст. лейтенант Векшин.

Приказ, как и все предыдущие, составляли втроем. Втроем же и сожгли: Степа разорвал приказ на части, Борис собрал обрывки, Олег поднес огонь зажигалки.

— Приказ обжалованию не подлежит, — забубнил Гущин, — и будет приведен в исполнение после похода.

О нем, походе, и заговорили. Поход тяжелейший: на флот прибыл адмирал Немченко — главный инспектор боевой подготовки, кислая жизнь обеспечена, командующий эскадрой флаг свой перенесет на линкор.

Лучшее лекарство от всех грядущих бед — заблаговременный сон. Все полезли под одеяла. Олегу не спалось. Долго ворочался, потом привстал, поняв, что и Гущин не спит.

— Мерзость какая— то на душе, — признался он. — Что-то нехорошее со мной происходит. Шинель эта опять же.

— Плюнь, — дал верный совет Гущин. — Все проходит. Все, к сожалению, проходит. Плохо то, что ты начал думать. Не для этого дана голова. Ты подумай — и прекрати думать. — Думать, чтоб не думать?.. Порочный круг. Борис Гущин как— то обреченно вздохнул. — Нет, Олежка. Научиться не думать — это то. для чего мы созданы. Поверь мне.

Три коротких тревожных звонка предваряют возникновение длинного, надсадного, кажущегося бесконечным звука, который проникает во все отсеки, выгородки, кубрики и каюты линкора, несется взрывной волной по верхним и нижним палубам, — и громадный корабль, начиненный динамиками трансляции, на весь рейд ревет голосом старшего помощника командира корабля капитана 2 ранга Милютина: «Учебная боевая тревога!.. Учебная боевая тревога!..»

Тысяча двести человек вскакивают с коек, застигнутые этим ревом, бросаются к дверям, горловинам и люкам, взлетают по трапам вверх, падают вниз, нажимают кнопки, включая тысячи механизмов. Сдергивают брезент с зенитных автоматов, кладут перед собою таблицы и карты, задраиваются в отсеках, казематах и постах, и ручейки команд («Боевой пост номер два к бою готов!») стекаются к командирам дивизионов и начальникам служб. Доклады командиров боевых частей сопровождаются щелчком секундомера старшего помощника. Капитан 2 ранга Милютин замечает время последнего доклада и суховато произносит: «Товарищ командир! Корабль к бою готов!»

Если тысяча двести человек захотели бы вдруг занять свои боевые посты в кратчайшее время, добежав до постов по кратчайшей прямой, то вслед за докладом о готовности корабля к бою, сделанным с большим опозданием, в боевую рубку поступили бы сообщения о потерях в личном составе, о раздавленных пальцах, о пробитых черепах. И чтобы тысяча двести человек — живыми и здоровыми — заняли свои строго определенные расписанием места в строго определенной позе, разработан особо примитивный маршрут бега по всем тревогам: в корму — по левому борту, в нос — по правому, по правобортным трапам — вверх, по левобортным — вниз. Достаточно семистам человекам последовать этому правилу, как остальные пятьсот будут вынуждены подчиниться ему, ибо пробки на трапах рассосутся немедленно — ударами локтей, пинками, окриками.

В офицерской и старшинской кают— компаниях, где плавают еще дымки папирос и лежат на столах неоконченные партии домино и шахмат, разворачиваются операционные; интенданты и писари, курсанты на практике и боцкоманда закрывают кладовые, камбузы, каюты и кубрики, присоединяются к расчетам тех постов, куда их определило корабельное расписание. Люди случайные — береговые или с других кораблей — стараются глубже упрятаться, чтоб не мешать целеустремленному порыву команды линкора в считанные минуты и секунды подготовить себя, оружие и механизмы к бою, которого нет и которого ждут…

— Пятая батарея к бою готова! — доложил Олег Манцев командиру дивизиона, зная уже, что сейчас последует отбой тревоги, а затем новая команда разнесется по линкору: «Корабль к бою и походу изготовить!» Предстоит поход, изнурительный и многодневный, начинаются общефлотские учения.

К бою и походу на линейном корабле Олега Манцева готовили в Ленинграде четыре года, по прошествии которых училищные командиры пришли к выводу, что Олег Павлович Манцев партии Ленина — Сталина предан, морально устойчив, физически вынослив, морской качке не подвержен. Отличными и хорошими отметками преподаватели удостоверили, что обученный ими Олег Манцев знает физику, высшую математику, артиллерийские установки, приборы управления стрельбой и прочая, и прочая, что он умеет плавать кролем и брассом, управлять артиллерийским огнем, определяться в море по маякам и звездам. Общую мысль выразил тот, кто прочитал последнюю автобиографию Манцева, дыхнул на прямоугольный штамп и оттиснул им: «В политико— моральном отношении изучен, компрометирующих данных нет».

Щебечущей стайкой прибывают каждый год на эскадру молодые офицеры, проверенные на все виды искушений, и тем не менее только немногие приживаются, отнюдь не те, кому ротные командиры прочили стремительный взлет или ровное восхождение к сверкающим адмиральским высотам. Однако и среди прижившихся не найти ни дураков, ни лентяев, ни болтунов.

На восьмой день похода эскадра покинула якорную стоянку у мыса Джубга. Всю ночь шла она курсом зюйд— вест. Олег отстоял вахту с нуля до четырех, а потом — по объявленной боевой готовности — поднялся к себе, на правый формарс, в командно— дальномерный пост (КДП). Утром его подменили на завтрак, и Олег успел забежать в каюту, где он не был со вчерашнего обеда, взять пачку папирос. Вновь рывок по трапам фок— мачты до площадки формарса — и в открывшемся люке КДП показался капитан-лейтенант Валерьянов, командир дивизиона, жестом разрешил Манцеву постоять на формарсе, проветриться, осмотреться.

Эсминцы, всю ночь шедшие справа, переместились на корму. Линкор поменялся местами с «Куйбышевым» и шел в кильватер ему. Сзади «Дзержинский», за ним «Ворошилов». Что за «Ворошиловым» — это увидится позже, при повороте. На сигнальных фалах линкора флаги, по эскадре объявлена противокатерная готовность No 1. Безбрежная ширь моря открывалась человеческим глазам, но глаза видели главное — адмиральские фуражки на крыльях флагманского мостика, и, поглядывая на золотое шитье фуражек, Олег Манцев прикидывал. удастся ли ему к концу похода сохранить руки, ноги, голову и плечи с офицерскими погонами. Только что в кают— компании объявили: командир 6-й батареи от должности отстранен, и вся вина его в том, что не знал он какой— то мелочи, пустяка, но незнание обнаружено командующим эскадрой, не кем иным. Адмирал, человек тихий и немногословный, поднялся на ходовой мостик, постоял рядом с лейтенантом, спросил о створных знаках Новороссийской бухты и правильного ответа не получил. И ничего не сказал. Ни словечка. И нет уже командира 6-й батареи, сидит в каюте на чемоданах. Случись такое на офицерской учебе в кают— компании, капитан 2 ранга Милютин врезал бы незнайке пять суток ареста при каюте — в худшем случае, а в лучшем посоветовал бы «славному артиллеристу» пересдать ему лично лоцию. Но незнание выявлено командующим эскадрой — н меры воздействия поэтому другие. И никого не обвинишь ни в жестокости, ни в поспешности. Командующий эскадрой вообще не знает, какие меры приняты и как наказан офицер, которого он ночью и рассмотреть— то не мог. И командир линкора прав, так сурово наказывая, потому что предупреждал ведь, учил, намекал, в лейтенантские головы вбивал те самые пустячки и мелочи, интересоваться которыми так любят адмиралы. Неделю назад, к примеру, поднялся командир на ют, Манцев подлетел к нему с рапортом, а командир оборвал его вопросом: «Инкерманские створные?..» Манцев радостно заорал: «274,5 — 94,5 градуса, товарищ командир!» — "Молодец! "