Жозе Аленкар - Гуарани

• Название: Гуарани
• Автор: Жозе Аленкар
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1989

Жозе де Аленкар — известный бразильский писатель XIX в. 

Индианистский роман «Гуарани» рассказывает о колонизации Бразилии и любви индейца и португальской девушки.

---

Исполнив волю девушки, Пери ушел и вернулся к делу, над которым трудился упорно и непрестанно.

Оставшись одна, Изабел улыбнулась. В этой улыбке было упоение скорбью, та радость страдания, которая перед смертью озаряет лица мучеников и отверженных.

Она вытащила спрятанный на груди стеклянный медальон, в котором хранились волосы ее матери, — посмотрела на него, но потом покачала головой, и лицо ее приняло какое-то странное выражение: она передумала. Тайной, которую скрывал этот медальон, был тонкий порошок, устилавший стекло с внутренней стороны. Но смерть от яда, подаренного матерью, не удовлетворяла девушку: она была бы слишком быстрой, почти мгновенной.

Крадучись, Изабел подошла к комоду и зажгла свечу перед стоявшим там распятием из слоновой кости. Потом она закрыла дверь, затворила и завесила окна и дверь, сквозь которые в комнату мог проникнуть свет. Стало темно. И в этой тьме сияние свечи озаряло только образ Христа.

Девушка опустилась на колени и прочла короткую молитву. Она просила у господа последней милости: просила о вечной жизни в небесах для своей любви, которая на земле была так быстротечна.

Прочтя молитву, она взяла подсвечник, поставила его в головах кровати, отдернула занавеску и стала смотреть на своего возлюбленного.

Казалось, Алваро спал. Его красивое лицо нисколько не изменилось: обратив его в воск и мрамор, смерть, казалось, только сковала его черты; застывшее тело кавальейро можно было принять за великолепную статую.

Изабел отвела от него зачарованный взгляд — она снова подошла к комоду; там, рядом с отливавшими перламутром морскими раковинами, стояла плетенка из цветной соломы.

В этой плетенке были собраны все пахучие смолы, все ароматы, какие источают деревья нашей страны: смола ароэйры, крупицы ладана, застывшие слезинки умбаубы ц капли бальзама — индейского сандала.

Девушка высыпала в одну из раковин большую часть этих ароматических смол и зажгла несколько кусочков ладана; пропитавшее их масло воспламенилось, от него загорелись и другие смолы.

Клубы белесого дыма широкими кольцами потянулись из этой импровизированной кадильницы, разливая вокруг пьянящие ароматы, и заполнили всю комнату прозрачными облаками, колыхавшимися при бледном сиянии свечи.

Усевшись на край постели, сжав в руках холодные руки кавальейро, не сводя глаз с любимого лица, Изабел что-то шептала. То были прерывистые фразы, тайные признания, какие-то непонятные сочетания звуков, которые я есть истинный язык сердца.

По временам ей чудилось, что Алваро все еще жив, что он шепчет ей на ухо слова любви. И она говорила так, как будто ее возлюбленный мог ее слышать; она рассказывала ему все тайны своей любви, изливала всю душу. Ее нежная рука отводила пряди волос с его лба, гладила похолодевшее лицо, прикасалась к застывшим, безмолвным губам, словно моля их улыбнуться.

— Почему ты мне ничего не скажешь? — нежно шептала она. — Ты не узнаешь твоей Изабел? Скажи еще раз, что ты меня любишь! Повторяй почаще эти слова, чтобы душа моя не могла усомниться в своем счастье! Ну, пожалуйста…

Приоткрыв губы, сдерживая дыхание, она настороженно ждала, не зазвучит ли любимый голос, не донесется ли до нее еще раз эхо первого и последнего слова ее печальной любви.

Но кругом была тишина: грудь ее вдыхала только потоки благовоний, которые горячили кровь.

Комната имела фантастический вид. Во мраке выделялось светящееся пятно, окруженное густым туманом.

В этом пространстве, освещенном призрачным сиянием, можно было различить лежавшего на кровати Алваро и склоненную над ним Изабел, которая все говорила и говорила, как будто мертвый мог ее слышать. Девушка уже чувствовала, как что-то сдавило ей грудь. Ей трудно было дышать, и вместе с тем она испытывала невыразимое, пьянящее наслаждение; в одуряющих ароматах, которыми был пропитан воздух комнаты, таилась неизъяснимая сладость.

Не помня себя, в полузабытьи она поднялась, как сомнамбула, грудь ее вздымалась. Горячими губами она прильнула к охладевшим, недвижным губам любимого; это был ее первый и последний поцелуй, поцелуй невесты.

Она погружалась в медленную агонию, в какое-то бредовое состояние, в котором скорбь смешивалась с радостью. Она упивалась своими муками. Смерть, истязая тело, проливала в душу блаженство.

Вдруг Изабел показалось, что губы Алваро оживились, что из груди его, окаменевшей, как мрамор, вырывается едва заметное дыхание.

Она подумала, что ошиблась. Но нет: Алваро был жив, действительно жив; руки его судорожно сжимали руки девушки; глаза его, горевшие странным огнем, глядели на Изабел; губы шевельнулись, и он едва слышно прошептал:

— Изабел!

Девушка вскрикнула; в этом слабом крике были радость, испуг, ужас. Отдавшись потоку бессвязных мыслей, она вдруг задрожала: ей пришло в голову, что это она убила своего возлюбленного, обрекла его на смерть, поддавшись роковому обману. Сделав над собою страшное усилие, она подняла голову; она хотела кинуться к окну, распахнуть, его, впустить в комнату свежий воздух; она знала, для нее смерть неминуема, но, может быть, Алваро удалось бы еще спасти.

Но, пытаясь встать, она почувствовала, что руки кавальейро все крепче сжимают ее руки, притягивая ее к себе; глаза ее снова встретились с глазами любимого.

У Изабел не хватило сил принести эту героическую жертву. Совсем ослабев, она опустила голову, и губы их сомкнулись еще раз в долгом поцелуе, соединившем их души в вечном блаженстве.

Облака дыма от курившихся смол становились все гуще, окутывая, словно саваном, их фигуры.

Около двух часов дня дверь комнаты распахнулась от сильного толчка; оттуда вырвались густые клубы дыма, в которых едва не задохнулись входившие.

То были Сесилия и Пери.

Обеспокоенная долгим отсутствием сестры, Сесилия узнала от индейца, что та у себя в комнате. Однако он не сказал ей всего, и девушка не знала, где находится тело Алваро.

Сесилия два раза подходила к двери, прислушивалась, но ничего не услышала. В конце концов она стала стучать, звать Изабел. Никакого ответа. Она побежала за Пери и поделилась с ним своим беспокойством. Нехорошее предчувствие охватило индейца. Навалившись на дверь плечом, он распахнул ее.

Когда потоком свежего воздуха развеяло скопившийся в комнате дым, Сесилия вошла и увидела все, что мы только что описали.

Она отпрянула назад и, щадя тайну этой глубокой любви, удалилась, позвав с собой Пери.

Индеец снова запер дверь и ушел вслед за своей сеньорой.

— Она умерла счастливой! — воскликнул он.

Сесилия молча посмотрела на него своими большими голубыми глазами.

IX. ВОЗМЕЗДИЕ

День быстро клонился к вечеру; сумрачные тени ложились на темнеющую листву леса.

Прислонившись к косяку двери, рядом с женой, стоял дон Антонио де Марис. Одной рукой он обнимал Сесилию, Отблески заходящего солнца освещали эти три фигуры и окружавший их величественный лесной пейзаж.

Фидалго, Сесилия и ее мать, устремив глаза к горизонту, взирали на этот последний луч, словно навсегда прощаясь со светом дня, с горами и деревьями, с лугами, рекой, со всею природой.

Для каждого из них это вечернее солнце было олицетворением всей их жизни. Заход его означал ее последние дни, сумрак смерти уже ложился вокруг, подобно сумраку ночи.

После сражения, в котором авевтурейро дорого продали свою жизнь, айморе вернулись; распаленные жаждой мести, они ждали только темноты, чтобы снова напасть на дом. На этот раз они были убеждены, что неприятель слишком уже изможден, что ему не выдержать их яростной атаки, и приняли меры, чтобы ни один из белых не мог спастись бегством.

Сделать это было нетрудно; кроме как по каменной лестнице, со скалы невозможно было спуститься — всюду были обрывы, только дерево олео, ветки которого свисали над хижиной Пери, являлось как бы мостом, по которому, обладая силой и ловкостью индейца, можно было переправиться через пропасть.

Дикари не хотели, чтобы от них ускользнул хоть один враг, а тем более Пери; они срубили дерево, отрезав тем самым единственный путь, которым в момент нападения можно было спастись.

При первом же ударе каменного топора по толстому стволу олео Пери вздрогнул и, схватив клавин, прицелился было, чтобы размозжить дикарю голову, но вдруг улыбнулся и спокойно прислонил клавин к стене.

Не обращая ни на что внимания, он делал свое дело и в конце концов свил веревку их волокон пальмы, служившей опорным столбом для его хижины.

У него был свой план. Чтобы осуществить его, он начал с того, что срубил обе пальмы и приволок их в комнату Сесилии; потом он расщепил один из стволов и в течение целого утра вил длинную веревку; она была ему очень нужна.

Пери уже заканчивал свою работу, когда послышался треск дерева, упавшего на скалу; индеец снова подошел к окну, и на лице его изобразилось несказанное удовлетворение. Олео, срезанное под самый корень, лежало над пропастью; высоко вздымались его вековые ветви — каждая была и пышнее и крепче иного молодого дерева.