Жюль Верн - Десять часов на охоте

• Название: Десять часов на охоте
• Автор: Жюль Верн
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1994

---

И вновь заспорили Матифа и Понклуэ по поводу все той же куропатки. На этот раз дело едва не дошло до рукоприкладства. Наконец, через добрый час, мы возобновили свой путь — хорошенько нагрузившись, «смочив горло», как здесь говорят. До обеда настроение было получше. Но, может, нам еще повезет! Настоящий охотник не теряет надежды услышать-таки зов самца куропатки, ищущего подружку.

Собаки ворчали, рычали, продвигаясь вперед. Их хозяева Вопили им вслед нечто такое, что повергло бы в краску даже английских моряков. Признаться, я утомился, утомился настолько, что пустая сумка стала казаться набитой до отказа, а ружье равным по весу пудовой гире. Передоверить бы свое обременительное снаряжение одному из крестьян, насмешливым взглядом как бы вопрошавших: «Скольких же ты прикончил?» Но чувство собственного достоинства не позволило этого сделать.

Прошло еще два убийственных часа. Мы отшагали уже более пятнадцати километров. Очевидным было одно: домой я вернусь с ломотой в суставах, но без добычи. И вдруг какой-то шорох заставил напрячься и прислушаться. На сей раз ошибки быть не могло: над кустами взмыла стая куропаток. О, Боже, какая поднялась пальба! По меньшей мере прогремело пятнадцать выстрелов, включая и мой. Но тут среди дыма и шума кто-то вскрикнул! Я присмотрелся… Из-за куста показалось лицо крестьянина. Его правая щека была раздута так, словно за ней находился орех.

— Поздравляю с несчастным случаем! — вскричал Бретиньо.

— Только этого нам не хватало! — огрызнулся Дювошель.

Вот и все, на что их вдохновило «преступление, состоящее в нанесении побоев и ранении без намерения убить», как значится в уголовном кодексе. Чтобы прикончить несчастных пернатых ударами каблуков, бессердечные люди с ружьями уже бежали к своим собакам, подносившим двух куропаток, еще живых, лишь подраненных. Я пожелал бы этим варварам испытать нечто подобное на собственной шкуре. Пострадавший «туземец» крутился рядом. Раздутая щека не позволяла ему разговориться. Наконец Бретиньо и его компаньоны вспомнили о раненом.

— Ну, как тут наш бедолага? — протянул Максимон покровительственным тоном.

— Черт побери! У него в щеке застряла дробинка, — ответил я.

— Ну, ничего страшного, ничего страшного! — подхватил Дювошель.

— О, как больно! — запричитал крестьянин, желая подчеркнуть ужасной гримасой серьезность полученной раны.

— Так кто же из нас оказался столь неловким и навредил этому малому?

— Скажите, вы стреляли? — спросил меня Максимон.

— Да, стрелял, как и все!

— Ну вот и ответ на вопрос! — резюмировал Дювошель.

— Вы такой же неловкий охотник, как и Наполеон Первый, — заметил Понклуэ, ненавидевший империю.

— Я?! Я?! — от возмущения у меня перехватило дыхание.

— Это могли быть только вы, и никто другой, — сурово сказал Бретиньо.

— Безусловно, этот господин очень опасен! — подчеркнул Матифа. — Коль вы новичок, то благоразумнее было бы отказаться от приглашения поохотиться, даже если оно исходило от друга.

Я понял: раненого единодушно отнесли на мой счет. Ничего не оставалось, как покориться судьбе и предложить мужественному крестьянину десять франков.

— Ну как, получше? — спросил я.

— О-ля-ля! — ответил он, раздувая на сей раз левую щеку. Никаких сомнений, во рту у него был орех.

— Нет! Нет! На первый раз достаточно одной щеки. — И я поспешил удалиться.

VIII

Пока происходили расчеты с хитрым пикардийцем, остальные ушли вперед, давая понять, что трудно чувствовать себя в безопасности рядом с таким неумехой. Даже Друг Бретиньо сторонился меня, будто колдуна с дурным глазом.

Вскоре все скрылись в небольшом лесу, что начинался слева. Правду сказать, я не очень злился на своих «друзей». Бог им судья.

Но что же делать мне одному в центре бескрайней равнины? Угораздило же ввязаться в историю, вместо того чтобы спокойно писать в кабинете, читать или просто валять дурака. Я шел прогулочным шагом без всякой цели, отдавая предпочтение протоптанным дорожкам, близ возделанных земель, отдыхал по десять минут, потом брел дальше. На расстоянии пяти километров не видно было ни единого домика, ни одной колокольни. Настоящая пустыня! Время от времени встречался только столб с надписью: «Охотничий заказник». Ничего себе заказник! Дичью и не пахнет!

Итак, я все шел и шел, мечтая, философствуя, закинув ружье за спину, еле волоча ноги. По-моему, солнце не очень спешило к горизонту. Не новый ли Иисус[6] против всяких законов космографии, остановил его в обычном беге по небу? Закончится ли когда-нибудь этот изнурительный день, именуемый открытием охотничьего сезона?

IX

Но конец есть всему, даже бескрайним полям. Вдали показался лес, пересекающий долину. Не торопясь, я подошел к опушке. Где-то очень далеко раздавались выстрелы, напоминающие фейерверк 14 июля.[7]

— Ну и разошлись, — подумал я. — Эдак никакой дичи не останется к следующему сезону!

В лесу было гораздо уютнее, чем в открытом поле. На верхушках деревьев сидели все те же безобидные воробышки, которых в лучших ресторанах вам улыбаясь подадут на вертелах под видом полевых жаворонков.

Наконец просека вывела меня на большую дорогу. По правде говоря, демон охоты к этому времени завладел всем существом вашего покорного слуги. И теперь я уже не нес ружье на плече, как что-то ненужное, а держал наготове и бросал направо-налево ищущий взгляд. Ничего!!! Воробьи, пренебрегая приглашением на кухню парижского ресторана, притихли на деревьях.

Раз или два мне приходилось вскидывать ружье и опускать. Это был всего лишь шум листвы, не хватало еще стрелять по деревьям. Наступило пять часов вечера. Наверняка минут через сорок покажется харчевня, откуда мы отправимся в Амьен, предварительно хорошенько закусив.

Мой путь пролегал по главной просеке, ведущей к Эрисару. Я был по-прежнему настороже. И вдруг остановился… Сердце учащенно забилось! Буквально в пятидесяти шагах нечто темное, с серебристой кромкой и горящим красным зрачком, глянувшим прямо на меня, промелькнуло в колючих зарослях. Заяц? Фазан? А почему бы и нет! Насколько же я вырасту в глазах честной компании, если вернусь с добычей. Взволнованный, как Дювошель, Максимон и Бретиньо вместе взятые, затаив дыхание, с ружьем на изготовку, в подобающей позе, опустившись на колено, правый глаз открыт, левый зажмурен, я оказался в двадцати шагах от цели и выстрелил.

— Попал! — Радости моей не было границ.

На сей раз никто не посмеет оспаривать столь точный выстрел. И действительно, собственными глазами я видел разлетевшиеся в разные стороны пух, а может быть, даже и перья.

За неимением собаки пришлось самому бежать в кусты к несчастной дичи, не подававшей признаков жизни! Но что это? Вместо фазана жандармская фуражка, окаймленная серебряным галуном, с кокардой, красный цвет которой показался мне глазом.

X

И в это время с земли поднялся владелец простреленного головного убора. С ужасом я узнал голубые брюки с черной окантовкой, темный пиджак с серебряными пуговицами, желтый пояс и портупею Пандора.[8]

— Что, начался отстрел жандармских фуражек? — спросил он тоном, отличающим людей его профессии.

— Господин жандарм, уверяю вас!.. — ответил я заикаясь.

— Однако вы попали прямо в кокарду!

— Господин жандарм… я решил, что это заяц или… Иллюзия, и больше ничего! К тому же я готов уплатить…

— В самом деле? Учтите, это обойдется очень дорого… Тем более что стреляли вы без разрешения!..

Я побледнел, душа ушла в пятки. Именно в этом была вся загвоздка.

— Так есть у вас разрешение? — спросил меня Пандор.

— Разрешение?..

— Именно! Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь!

Ну конечно же ничего похожего у меня не было. Стоило ли обременять себя формальностями ради одного дня охоты. На всякий случай у меня есть оправдание: забыл.

Недоверчивая и ехидная улыбка появилась на лице представителя закона.

— Зато я не забуду составить протокол! — заметил он тоном человека, рассчитывающего на солидную премию.

— Ну зачем же! Завтра я предоставлю вам разрешение, уважаемый господин жандарм, и…

— Да, да! Я все прекрасно понимаю, но протокол все равно придется составить!

— Замечательно, составляйте, раз вы глухи к просьбе новичка!

Что ни говори, сочувствующий жандарм — это уже не жандарм. Слуга закона достал из кармана записную книжку в желтой обложке.

— Ваше имя? — спросил он.

Стоп! Я не мог не знать, что при таком стечении обстоятельств, как правило, указывают имя одного из друзей. Даже если бы в то время я имел честь быть членом Амьенской академии, то не колеблясь назвал бы имя одного из своих коллег. Пришлось остановиться на старом приятеле, выдающемся пианисте.