Барбара Брэдфорд - Женщины в его жизни

• Название: Женщины в его жизни
• Автор: Барбара Брэдфорд
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7027-0151-8

Максимилиан Уэст – миллиардер, промышленный и финансовый магнат, живая легенда, человек, обладающий магической властью и обаянием. Загадка для друзей и родных, не всегда понятный самому себе.

В его жизни было пять женщин, каждая из которых заставляла трепетать его сердце.

Урсула – женщина, давшая ему жизнь.

Теодора – преданная нянька, единственная, кто знала все его секреты.

Анастасия – его первая любовь.

Камилла – верная подруга, тайно любившая его всю жизнь.

Адриана – американская «сирена» – извечная противница днем, которую ночной покров преображал удивительным образом.

---

Больше всего Максиму понравилось, как Ирина обставила свою квартиру, придав ей комфорт и уют, использовав мебель, переданную ей бароном из замка в Блэк-Форест. Пригодились и ее незаурядный талант, способности к дизайну, художественный вкус. Максим обозрел гостиную и заметил кое-что новенькое со времени своего последнего визита: красивые шелковые подушки на большом диване, обтянутом бежевой парчой, и несколько ламп под шелковыми абажурами. Новинками были фотографии его крошки Аликс в рамках на пианино вместе с другими снимками.

Максим подошел к пианино и стал их рассматривать. По одну сторону стояли дубликаты фотографий, любимых им с детства. Их давным-давно Тедди пересняла специально для Ирины: мамочка и папа в вечерних туалетах – знаменитый «портрет», сделанный в 1935 году, и семейный групповой снимок, увековечивший его четвертый день рождения. На третьем фото были изображены мамочка, Тедди и он собственной персоной перед отелем «Плаза Атэн» в Париже в 1939 году. Хорошо была представлена его свадьба с Анастасией. Он взял в руки серебряную рамку с их фото, сделанным в день бракосочетания в Париже, стоял и смотрел восхищенным взором на жену, думая, как она красива в свадебном платье из кружев под летучей белой фатой и веночком из флёрдоранжа.

Он поставил рамку на место и повернулся навстречу Ирине, вошедшей с подносом и двумя стаканами горячего лимонного чая.

Она поставила поднос на кофейный столик перед диваном и, сев, сказала:

– Позавчера я получила довольно приятное письмо от Марго и Александра Деревенко. Они пригласили меня на последнюю неделю сентября к себе на Ривьеру.

– По-моему, следует поехать, пойдет вам на пользу, – посоветовал Максим, садясь на одно из кресел возле дивана.

– Да, я собираюсь принять приглашение. Они приятные люди, и я люблю бывать у них.

– Александр как раз сделал исключительно ценное приобретение – купил на аукционе еще один холст Дега. Я должен сказать, у него собирается впечатляющая коллекция живописи… – Максим осекся, протянул руку к стакану с чаем, поставленным перед ним Ириной, и отпил несколько глотков, после чего сел в кресле поглубже. О чем-то задумался, и в глазах мелькнуло беспокойство.

В этом несколько затянувшемся молчании Ирина пристально всматривалась в него.

– Ты опять думаешь о коллекции живописи Вестхейма? Я права, Максим? – тихо спросила она.

Он кивнул утвердительно:

– Думаю, вряд ли нам когда-нибудь станет известно, что произошло с картинами Ренуара и всеми остальными великими произведениями, собранными моей семьей.

– Боюсь, ты прав… они пропали, исчезли бесследно. Но, Максим, во время войны исчезло великое множество ценнейших полотен, принадлежавших многим людям. Некоторые были уничтожены во время воздушных налетов или конфискованы нацистами. Конечно, более подойдет слово украдены. Я так считаю.

Максим устремил на нее проницательный взгляд своих темных глаз:

– Никогда мне не понять, почему отец не уехал из Германии в начале тридцатых годов, когда уезжало так много евреев.

– Ты говоришь мне это каждый год с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать, и никогда у меня не было для тебя ни подходящего ответа, ни объяснения. Нет его и теперь, и не будет никогда.

– Он был умнейший человек, международный банкир, – тихо проговорил Максим. – И он имел представление обо всем. До конца жизни не смогу взять в толк, почему он тянул так долго, почему все откладывал, покуда не стало поздно.

– Не он один, Максим. Миллионы немецких евреев думали, что ничего с ними не случиться или не может случится, в особенности те, что были богаты или с положением. Слов нет, это был их трагичнейший просчет.

– Я знаю, да и вы говорили это много раз в прошлом. Но я никак не могу понять, как мой отец мог не придавать значения всем признакам…

– Твой отец был не единственный, кто просчитался. Миллионы совершили ту же ошибку. Если б они уехали из Германии, они избежали бы холокоста.

– Да, это мне понятно.

– Когда он решил уехать, вывезти всю семью, мы думали, что время еще есть, Курт и я, Рейнхард и Рената. Мы были вполне уверены, что сможем вас всех переправить в безопасное место при содействии адмирала Канариса и полковника Остера… но я же раньше тебе об этом рассказывала.

– Вы извините меня, что я всякий раз, бывая в Берлине, возвращаюсь к этой теме. По-видимому, просто не могу свыкнуться.

– Я понимаю. Здесь у тебя так много воспоминаний, и ты не можешь не думать о своих родителях. – Взор Ирины перескочил на фотографии на пианино, и она долго не сводила глаз с портрета Урсулы и Зигмунда, затем, слабо улыбнувшись, прошептала: – Ты очень похож на него. Он… – Ирина остановилась. Губы ее задрожали, и глаза наполнились слезами. Она поднесла руку к лицу и отвернулась.

– Тетя Ирина, что с вами? – встревожась, спросил Максим.

Ей не сразу удалось восстановить душевное равновесие. Наконец она снова повернулась к Максиму и заговорила очень тихо:

– Я любила его, ты знаешь. О, ради Бога, не пойми превратно, между нами никогда ничего не было, он не замечал никого, кроме твоей матери. И он ничего не знал о моих чувствах, я их скрывала очень тщательно. – Она помолчала, улыбка слабо теплилась на ее губах. – Мы были очень хорошими друзьями, так он меня и воспринимал – только как друга. Да я и была для него этаким своим парнем. А влюбилась я в него, когда впервые приехала в Берлин и познакомилась с Зиги и Урсулой. Я и ее тоже обожала, она была моя милая, моя дорогая подруга. – Ирина вздохнула и все еще влажными глазами посмотрела на Максима: – Твой отец был единственным любимым мужчиной в моей жизни.

Максим встал и пересел к ней на диван.

– О, тетя Ирина, тетя Ирина, – сказал он спокойно, беря ее руку в свою, глядя ей в глаза. – Почему вы никогда раньше не говорили мне об этом?

– Даже не знаю. Возможно, считала не вполне этичным. И потом все это было так давно…

– Что верно, то верно, – сказал он, держа ее за руку. – Теперь я понимаю, почему вы никогда не были замужем.

– Теперь понимаешь…

Он обнял ее одной рукой и крепко прижал к себе, преисполненный сочувствия к этой женщине.

После ухода Максима Ирина опять села на диван, откинулась на спинку и закрыла глаза в надежде унять сердцебиение.

Каждый год приезжая в Берлин навестить ее, Максим говорил с ней об одном и том же, и каждый раз она отвечала ему одинаково. Ей всегда хотелось найти для него другие, новые ответы, но ничего из этого не выходило. Время не меняло ничего. И видит Бог, она жила с теми же самыми вопросами, и не было такого дня, чтобы она не думала о Зигмунде и Урсуле и об их трагической судьбе: Зиги самым страшным образом был казнен в Бухенвальде, Урсула забита до смерти в Равенсбрюке. Для нее было облегчением знать, что Тедди никогда не рассказывала Максиму правду о том, как умерла его мать. Ирина была благодарна ей за то, что та утаила от мальчика факты. Разве был тогда способен ребенок, а нынче мужчина выслушать этот душераздирающий рассказ и не лишиться рассудка, узнав обо всем?

Ее подруга из группы Сопротивления, Мария Ланген, бывшая в Равенсбрюке с Урсулой и Ренатой, достаточно много порассказала ей, когда ее освободили летом 1944 года. Порассказала такое, что было невыносимо тяжело выслушивать тогда или вспоминать нынче. Язык не поворачивался произносить это вслух. Но помнить она помнила – из головы это не выкинуть.

Мария рассказала ей о стене в Равенсбрюке – карательной стенке. Женщин приводили к ней лагерные надзирательницы и жестоко били, избивали бессмысленно и тупо, и после избиения несчастные должны были стоять у стены, даже если они уже не могли держаться на ногах. Мария рассказывала ей, что их крики, вопли и стоны не стихали у стены дни и ночи напролет и что их там держали и под дождем и в стужу, без пищи и без капли воды.

По словам Марии, Урсулу выводили к той стене много раз и били жестоко и подолгу, и Мария не понимала, как Урсула смогла так долго прожить и не умереть. Рената с Марией приползали по ночам к Урсуле, пытаясь облегчить ее страдания, приносили воды, как могли, перевязывали ее избитое, кровоточившее тело лоскутами, оторванными от своей одежды. За это на другой день их самих выводили к стенке, били и оставляли вместе с Урсулой, но наказания их не останавливали. Они всегда возвращались помочь Урсуле и продолжали это делать до ее последнего дня, когда под той стеной она умерла на руках у Ренаты.

Какие же они были отважные, эти женщины, думала Ирина. Обе были героини и заплатили своими жизнями: Рената – в Равенсбрюке, Мария – вскоре после своего освобождения.

Предсмертные страдания Урсулы и Зигмунда были Ирининым вечным кошмаром. Если он и покидал ее, то ненадолго, и наверняка будет преследовать ее из года в год до самой смерти.

45

В такси по дороге в «Кемпински отель» все мысли Максима были сосредоточены на Ирине. Ее исповедь о влюбленности в его отца насторожила Максима, но затем на него нахлынуло сочувствие к этой женщине. Неразделенная любовь – такое печальное событие в жизни. Он не знал, что ей сказать, как сгладить ее переживания. Похоже, по прошествии стольких лет вряд ли это возможно, хотя, безусловно, за минувшие годы она сжилась со своей болью.