Автор неизвестен - Аспазия

• Название: Аспазия
• Автор: Автор неизвестен
• Жанр: Историческая проза

Доподлинно не известны ни дата ее рождения, ни смерти. В истории она осталась как одна из самых умных и блистательных гетер. Свою карьеру на этом поприще начала в Милете, на родине сказочных мифов и куртизанок. Ее отец-философ по имени Аксиох, увидев, какой красотой наделили боги его дочь, решил, что такая красавица не может составить счастье одному человеку, ее удел — доставлять удовольствие всему человечеству. Поэтому и дал ей солидное образование, соответствующее ее великому, по его мнению, предназначению в этом мире.

Если верить поэтам, в детстве Аспазию (или Аспасию) похитили и увезли в Мегару или Коринф. Здесь она росла в качестве невольницы своих похитителей, постаравшихся развратить ее. Привлекательная и умная девушка сумела очаровать богатого афинянина, который выкупил ее, и она оказалась на свободе.

По другим сведениям, Аспазия до прибытия в Афины никуда не выезжала из Милета, где вела жизнь куртизанки. Но легкие интрижки вскоре надоели — сердце жаждало настоящей (и желательно великой!) любви. В поисках таковой Аспазия перебралась в Афины, неофициальную столицу Эллады. Денег к этому времени она скопила достаточно, поэтому с несколькими подругами купила дом и организовала школу риторики. Многие исследователи настаивают на том, что это был обычный публичный дом — правда, высшего класса, где Аспазия преподавала девушкам историю, философию, политику, а также искусство любви.

«Каждая женщина, — вещала гетера, — должна быть свободной в выборе мужа, а не выходить за назначенного ей родителями или опекунами; муж обязан воспитать свою жену и разрешать ей высказывать свои мысли».

Вскоре «школа» Аспазии стала едва ли не самым популярным местом в Афинах. Пообщаться с красивой и неординарной женщиной, с ее умными прелестницами приходили знаменитые философы: Зенон, Протагор. Врач Гиппократ и гениальный ваятель Фидий сделались завсегдатаями в доме этой гетеры. В Афинах заговорили о том, что в прекрасном теле женщины поселилась мудрая душа Пифагора. Сократ, юноша с пылкой душой, влюбился в Аспазию и не отходил от нее ни на шаг, а позднее, когда стал известным философом, подчеркивал, что обязан этим Аспазии.

Наслушавшись восторженных отзывов друга Сократа, на куртизанку-философа решил взглянуть и правитель города Перикл.

Наверное, это была любовь с первого взгляда… Ему исполнилось сорок — возраст опытного воина. Он обладал силой, своеобразной мужской привлекательностью и пользовался славой лучшего правителя в истории Афин. Аспазия была прекрасна, как пристало подруге правителя, и умна — как положено советнику вождя… Ее салон переместился в дом Перикла. Сам же стратег незадолго перед этим (по другим сведениям, только встретившись с Аспазией) развелся со своей женой и, заботясь о ее будущем, дал ей приданое и вновь выдал замуж, оставив при себе сыновей.

Впервые в истории античной Греции философы и политики выслушивали советы женщины и следовали им. Более того: правитель допустил свою любовницу к принятию политических решений, она составляла речи для его выступлений в народном собрании и сопровождала любимого даже в военных походах. Современники и потомки, как отмечают многие исследователи, неоднозначно оценивали такое «ненормальное» положение дел. Так, поэт Кратинус был уверен: «Распутство создало для Перикла Юнону — Аспасию, его защитницу с глазами собаки». А некоторые историки вообще склонны считать, что гетера и приехала в Афины с единственной целью — покорить Перикла, этого «достойнейшего из эллинов», о котором она столько слышала…

Закон Афин не допускал брака с чужестранкой. И ребенка гетеры, родившегося через пять лет после начала их связи, долгое время считали незаконнорожденным… Только когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, ребенок наложницы был признан наследником.

Аспазия быстро добилась уважения, достойного жены правителя, сохранив при этом свободу, какой могли пользоваться лишь гетеры. Она не чуралась застолий, сама их организовывала, являясь душой и центром увеселений… Более того, позволяла себе принимать посетителей и в отсутствие мужа, развлекала их беседой, угощала вином, что, по афинским обычаям, являлось совсем уж недопустимым.

Многие утверждали, что милетская гетера превратила жилище правителя в дом разврата. На философских пирах непременно присутствовали красивые девушки для вполне определенных целей. Что касается военных походов, в которых верная подруга сопровождала своего супруга и благодетеля, то она делала это не в одиночку: за ней непременно следовал обоз куртизанок из ее школы, и женщины неплохо зарабатывали, ублажая изголодавшихся без любви мужчин.

В конце концов народное собрание обвинило подругу Перикла в сводничестве и развращении юных девушек. Аспазия предстала перед судом. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы защитником не выступил сам Перикл. Великий правитель плакал! «Он бы не пролил столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», — не без иронии подметил Эсхил. Слезы отважного полководца и государственного мужа настолько поразили судей, что те согласились признать невиновность гетеры. Но несмотря на это в появлявшейся череде бесконечных комедийных пьес ее продолжали высмеивать как распутную и продажную женщину.

После суда Аспазия смирилась с традиционной для благочестивых матрон ролью супруги-затворницы. Возможно, наедине с Периклом она продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала правителю советы, но шумные философские пиры в их доме больше не устраивались. История же донесла до наших дней такой факт. Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал: «Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!» Как всякая примерная супруга, она прощала мужу минутные слабости, после которых он все равно возвращался к ней — великой искуснице по части разжигания любовных страстей.

«Каким великим искусством или силой она обладала, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной, — писал Плутарх. — Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспазии была основана скорее на страстной любви. Говорят, что при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал».

Перикл и Аспазия прожили вместе двадцать лет. А потом на Афины с Востока обрушилась страшная эпидемия, которая скосила множество афинян. Не обошла она и дом Перикла. Ушла из жизни его сестра, умерли оба сына от первого брака. Потом наступила очередь самого правителя…

После смерти супруга Аспазия незамедлительно вышла замуж — вернее, перешла на содержание к некому торговцу скотом, бывшему когда-то ее учеником, Лизиклу, решив своими руками сделать из него великую личность. Благодаря ее педагогическим стараниям недавний скототорговец превратился в прекрасного оратора, снискавшего повсеместную популярность в Афинах. Через год его уже избрали стратегом, а еще через несколько месяцев он погиб в одном из сражений…

Пережила Аспазия и смерть еще одного стратега — Перикла-младшего, собственного сына, одержавшего победу над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах. Но, увы, неблагодарные сограждане казнили его в числе других стратегов только за то, что не все трупы погибших в этом сражении афинян были выловлены из бушующих волн и погребены в земле.

Говорят, вскоре после этого и его мать отошла в мир иной…

---

— С воспитанником Перикла, — вскричал Диопит, и его ласковое выражение лица мгновенно изменилось и приняло насмешливое выражение.

Диопит был враждебно настроен против Перикла и всех его близких. Через жрицу Афины Полии, бывшую послушным орудием в его руках, он был в постоянных сношениях с сестрой Кимона и с супругой Перикла, узнавая таким образом все, что происходило в лагере его противников.

Наступил вечер, в который должен был исполниться таинственный описанный нами обычай. Две избранные девушки: Гиппарета и Лизиска были одеты в богатые, украшенные золотом платья, приготовить которые для этого дня было обязанностью их отцов и которые, по обычаю, делались собственностью храма.

Разодетые таким образом обе девушки были отведены в святилище Афины Полии и получили здесь от жрицы в присутствии жреца Эрехтея при различных церемониях два закрытых сосуда, чтобы отнести их по тайной дороге в священный грот. Левой рукой они прижимали сосуд к груди, в правой несли зажженный факел.

Прежде чем они отправились в путь, жрец Эрехтея дал им определенные указания относительно того, что они должны сделать, говоря, чтобы они удержались от всякого святотатственного любопытства узнать, что скрывается в закрытых сосудах и не пугались бы ничего, что могло бы им встретиться по дороге в грот или в самом гроте. Он говорил им, что они находятся под покровительством бога Эрехтея, воспитанника богини росы Герсы, в священный грот которой они должны были спуститься, и что они не должны бояться, даже если бы сам бог в виде змеи, как бывало прежде, появился перед ними. Они могли бояться гнева бога только в том случае, если бы оскорбили его священную тайну, в противном случае они могли ожидать от него только расположения и благополучия.

С детской верой выслушала Гиппарета слова жреца и мужественно отправилась в путь. Лизиска, которая была моложе ее, шла с ней рядом с большим страхом. Таким образом они спустились в подземный ход, в который вело много ступеней.

Лизиска со страхом оглядывалась вокруг. Гиппарета старалась ободрить ее, наконец Лизиска начала спрашивать:

— Что может скрываться в двух священных сосудах и что мы должны принести обратно?

— Я не могу себе представить, — сказала Гиппарета, — что может дать нам богиня росы, как не росу? Вероятно, она даст нам какую-нибудь ветвь или цветок, покрытый росой.

— Но что несем мы? — продолжала спрашивать Лизиска.

— Этого я не знаю, — ответила Гиппарета. — По всей вероятности, мы несем что-нибудь сухое или огненное, так как, если внизу все влажно, то там, на верху скалистой горы, все сухо.

— Нет, — задумчиво сказала маленькая Лизиска, — наверное, мы несем большую сову, каких много гнездится в стенах храма Эрехтея, а назад понесем ужасную змею, так как змеи живут в сырых низменностях.

— Не бойся змей, — сказала Гиппарета, — ты знаешь, что в них скрывается бог Эрехтей, который защищает нас и благословение которого нас ожидает на этом пути.

Наконец дорога была найдена, цель достигнута, и обе девушки вступили в святилище. Грот был освещен лампой, красное пламя которой сверкало перед каменным изображением богини росы. С церемониями, которым их научили, обе девушки поставили сосуды перед богиней и собирались взять уже приготовленные, так же плотно закрытые сосуды, и нести их обратно. В это время взгляды девушек упали на заднюю часть грота; там в полутьме, они увидали громадную фигуру змеи, лежавшей с приподнятой головой. Лизиска испугалась, побледнела, задрожала и хотела бежать, Гиппарета удержала ее, дала ей в руки сосуд, с которым девочка испуганно, не оглядываясь, поспешила обратно. Тогда, Гиппарета, в свою очередь, взяла с земли другой сосуд и приготовилась оставить грот, как вдруг из глубины грота донеслось до нее сильное дыхание, погасившее факел, а вместе с ним и красное пламя лампы, так что девушка осталась в полном мраке. Тогда страх охватил и ее сердце, но в тоже самое мгновение, в глубине грота раздался ласковый голос, говоривший ей, чтобы она не пугалась.

— За твое благородное мужество и благочестивую верность, — говорил голос, — бог дает тебе в награду божественное благословение и величайшее счастье на всю жизнь.

В это мгновение пламя лампы снова загорелось само собой, и бог появился на прежнем месте в глубине грота, но не в ужасном виде змеи, а в виде героя. Он требовал, чтобы девушка подошла к нему. Гиппарета бесстрашно сделала это, он привлек ее к себе и дал ей поцелуй в лоб.

— Слышала ли ты, — продолжал он, — о божественном благословении, делавшемся уделом дочери земли? Слышала ли ты об Алкмене, Сенеле, Данае?

Губы говорившего слегка дрожали, когда он произносил эти слова, его рука также дрожала, когда он гладил ее вьющиеся волосы девушки.

— Слышала ли ты, — продолжал он, — об этих девушках, к которым спускался Зевс и которые не боялись ласкать бога?

Говоря таким образом, он обнял девушку рукой так, что она почти испугалась, но быстро оправилась и продолжала доверчиво слушать, тогда как в ее невинных глазах сверкало только волнение детской души, ожидающей чудесного и прекрасного подарка.

Вдруг, взглянув в темный угол грота, девушка сказала:

— Змея все еще там, только теперь она меньше, гораздо меньше…

Гиппарета сказала эти слова совершенно спокойно, без малейшего испуга. Ее предупреждали, что она не должна бояться по дороге змей, и она их не боялась — она знала, что под ними скрывается только бог Эрехтей. Она не боялась прежней гораздо большей змеи, почему же ей бояться этой, маленькой? Но говоривший с ней бог, испугался, мнимый Эрехтей начал дрожать, боясь гнева настоящего. С испугом взглянул он в угол и увидал, что там действительно лежит, свернувшись, змея. Благочестивый ребенок был убежден, что ему не сделается никакого вреда, что он находится под защитой бога Эрехтея, но сам бог трепетал под своей божественной маской, трепетал от боязни ядовитого жала…

В это мгновение снаружи раздались крики, проходившей мимо грота толпы народа, спешившей к Пирею с радостными восклицаниями:

— Афинский флот входит в гавань!

— Перикл! Да здравствует Перикл-олимпиец.

С мрачным гневом в глазах и гневным дрожание губ поднялся жрец Эрехтея, выдавший себя сначала своим страхом, затем своим гневом. Он поднялся спеша скорей выслать ребенка из грота. Гиппарета спокойно взяла священный сосуд, жрец схватил ее за руку и повлек за собой через темный коридор и оставил лишь на ступенях лестницы, приказав ей молчать обо всем происшедшем в гроте, если она желает чтобы благословение бога не оставило ее.

Гиппарета спокойно вошла в освещенный храм и поставила священный сосуд к ногам богини, затем стала молча обдумывать появление бога.

А Диопит?

Он будет стараться умиротворить оскорбленного Эрехтея и с большим жаром, чем когда-нибудь, проповедовать страх к древним богам…

В то время, как это происходило в вечерних сумерках на тихих вершинах Акрополя, возвратившийся флот вступил в Пирей.

Толпы народа стремились навстречу возвратившимся. Сумерки уже наступили, но гавань была ярко освещена светом факелов, и зрелище вступивших в нее гордых трирем казалось еще величественнее при этом свете.

Когда стратеги вышли на берег, все бросились к Периклу. Толпа приветствовала его громкими восклицаниями, и многие рассыпали по его пути цветы, подносили ему венки. Чтобы уклониться от этих чествований, Перикл принял предложение Гиппоникоса занять место в запряженном благородными фессалийскими конями экипаже, ожидавшем его в Пирее.

Аспазия должна была расстаться с Периклом. Ее ожидали носилки, в которые она вошла наглухо закутанная и в которых возвратилась в город.

Между тем, взошла луна, и свет ее осветил море, гавань и город.

В экипаже Гиппоникоса, Перикл задумчиво вернулся в город, как вдруг, на повороте дороги, бросив взгляд вверх, он увидал перед собой вершину Акрополя. Он смутился, легкая дрожь охватила его. Непосредственно перед глазами он увидел то, что еще раньше увидал вдали в наступающих сумерках: резко отделяясь своей белизной от темного неба, освещенная светом луны, возвышалась мраморная громада с колоннами — это было только что оконченное произведение Иткиноса и Фидия, и то чувство, которое охватывает души тех, которые в первый раз, даже в наши дни, видят Парфенон, на мгновение охватило душу Перикла.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Когда великого человека чтит его родина, когда он повсюду встречает уважение, любовь и восхищение, то всегда, все-таки найдется какое-нибудь место, где его величия не существует, где он не чувствует себя героем, где его встречают холодным или недоверчивым взглядом, и часто это место — его собственный домашний очаг, его дом, его семейство, исходный пункт его деятельности.