Автор неизвестен - Аспазия

• Название: Аспазия
• Автор: Автор неизвестен
• Жанр: Историческая проза

Доподлинно не известны ни дата ее рождения, ни смерти. В истории она осталась как одна из самых умных и блистательных гетер. Свою карьеру на этом поприще начала в Милете, на родине сказочных мифов и куртизанок. Ее отец-философ по имени Аксиох, увидев, какой красотой наделили боги его дочь, решил, что такая красавица не может составить счастье одному человеку, ее удел — доставлять удовольствие всему человечеству. Поэтому и дал ей солидное образование, соответствующее ее великому, по его мнению, предназначению в этом мире.

Если верить поэтам, в детстве Аспазию (или Аспасию) похитили и увезли в Мегару или Коринф. Здесь она росла в качестве невольницы своих похитителей, постаравшихся развратить ее. Привлекательная и умная девушка сумела очаровать богатого афинянина, который выкупил ее, и она оказалась на свободе.

По другим сведениям, Аспазия до прибытия в Афины никуда не выезжала из Милета, где вела жизнь куртизанки. Но легкие интрижки вскоре надоели — сердце жаждало настоящей (и желательно великой!) любви. В поисках таковой Аспазия перебралась в Афины, неофициальную столицу Эллады. Денег к этому времени она скопила достаточно, поэтому с несколькими подругами купила дом и организовала школу риторики. Многие исследователи настаивают на том, что это был обычный публичный дом — правда, высшего класса, где Аспазия преподавала девушкам историю, философию, политику, а также искусство любви.

«Каждая женщина, — вещала гетера, — должна быть свободной в выборе мужа, а не выходить за назначенного ей родителями или опекунами; муж обязан воспитать свою жену и разрешать ей высказывать свои мысли».

Вскоре «школа» Аспазии стала едва ли не самым популярным местом в Афинах. Пообщаться с красивой и неординарной женщиной, с ее умными прелестницами приходили знаменитые философы: Зенон, Протагор. Врач Гиппократ и гениальный ваятель Фидий сделались завсегдатаями в доме этой гетеры. В Афинах заговорили о том, что в прекрасном теле женщины поселилась мудрая душа Пифагора. Сократ, юноша с пылкой душой, влюбился в Аспазию и не отходил от нее ни на шаг, а позднее, когда стал известным философом, подчеркивал, что обязан этим Аспазии.

Наслушавшись восторженных отзывов друга Сократа, на куртизанку-философа решил взглянуть и правитель города Перикл.

Наверное, это была любовь с первого взгляда… Ему исполнилось сорок — возраст опытного воина. Он обладал силой, своеобразной мужской привлекательностью и пользовался славой лучшего правителя в истории Афин. Аспазия была прекрасна, как пристало подруге правителя, и умна — как положено советнику вождя… Ее салон переместился в дом Перикла. Сам же стратег незадолго перед этим (по другим сведениям, только встретившись с Аспазией) развелся со своей женой и, заботясь о ее будущем, дал ей приданое и вновь выдал замуж, оставив при себе сыновей.

Впервые в истории античной Греции философы и политики выслушивали советы женщины и следовали им. Более того: правитель допустил свою любовницу к принятию политических решений, она составляла речи для его выступлений в народном собрании и сопровождала любимого даже в военных походах. Современники и потомки, как отмечают многие исследователи, неоднозначно оценивали такое «ненормальное» положение дел. Так, поэт Кратинус был уверен: «Распутство создало для Перикла Юнону — Аспасию, его защитницу с глазами собаки». А некоторые историки вообще склонны считать, что гетера и приехала в Афины с единственной целью — покорить Перикла, этого «достойнейшего из эллинов», о котором она столько слышала…

Закон Афин не допускал брака с чужестранкой. И ребенка гетеры, родившегося через пять лет после начала их связи, долгое время считали незаконнорожденным… Только когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, ребенок наложницы был признан наследником.

Аспазия быстро добилась уважения, достойного жены правителя, сохранив при этом свободу, какой могли пользоваться лишь гетеры. Она не чуралась застолий, сама их организовывала, являясь душой и центром увеселений… Более того, позволяла себе принимать посетителей и в отсутствие мужа, развлекала их беседой, угощала вином, что, по афинским обычаям, являлось совсем уж недопустимым.

Многие утверждали, что милетская гетера превратила жилище правителя в дом разврата. На философских пирах непременно присутствовали красивые девушки для вполне определенных целей. Что касается военных походов, в которых верная подруга сопровождала своего супруга и благодетеля, то она делала это не в одиночку: за ней непременно следовал обоз куртизанок из ее школы, и женщины неплохо зарабатывали, ублажая изголодавшихся без любви мужчин.

В конце концов народное собрание обвинило подругу Перикла в сводничестве и развращении юных девушек. Аспазия предстала перед судом. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы защитником не выступил сам Перикл. Великий правитель плакал! «Он бы не пролил столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», — не без иронии подметил Эсхил. Слезы отважного полководца и государственного мужа настолько поразили судей, что те согласились признать невиновность гетеры. Но несмотря на это в появлявшейся череде бесконечных комедийных пьес ее продолжали высмеивать как распутную и продажную женщину.

После суда Аспазия смирилась с традиционной для благочестивых матрон ролью супруги-затворницы. Возможно, наедине с Периклом она продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала правителю советы, но шумные философские пиры в их доме больше не устраивались. История же донесла до наших дней такой факт. Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал: «Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!» Как всякая примерная супруга, она прощала мужу минутные слабости, после которых он все равно возвращался к ней — великой искуснице по части разжигания любовных страстей.

«Каким великим искусством или силой она обладала, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной, — писал Плутарх. — Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспазии была основана скорее на страстной любви. Говорят, что при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал».

Перикл и Аспазия прожили вместе двадцать лет. А потом на Афины с Востока обрушилась страшная эпидемия, которая скосила множество афинян. Не обошла она и дом Перикла. Ушла из жизни его сестра, умерли оба сына от первого брака. Потом наступила очередь самого правителя…

После смерти супруга Аспазия незамедлительно вышла замуж — вернее, перешла на содержание к некому торговцу скотом, бывшему когда-то ее учеником, Лизиклу, решив своими руками сделать из него великую личность. Благодаря ее педагогическим стараниям недавний скототорговец превратился в прекрасного оратора, снискавшего повсеместную популярность в Афинах. Через год его уже избрали стратегом, а еще через несколько месяцев он погиб в одном из сражений…

Пережила Аспазия и смерть еще одного стратега — Перикла-младшего, собственного сына, одержавшего победу над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах. Но, увы, неблагодарные сограждане казнили его в числе других стратегов только за то, что не все трупы погибших в этом сражении афинян были выловлены из бушующих волн и погребены в земле.

Говорят, вскоре после этого и его мать отошла в мир иной…

---

Жалобы Телезиппы были прекращены приходом раба, явившегося спросить по поводу какого-то распоряжения. Другие рабы и рабыни возвратились с рынка с купленными припасами для обеда.

Телезиппа пробовала вкус или запах того или другого куска, советовалась с Эльпиникой по поводу свежести провизии и давала повару разные указания.

Покончив с домашними делами, она снова возвратилась к прежнему разговору со своей подругой.

— Я еще не рассказала тебе самого дурного, — сказала она. — Прежде здесь шла хотя и бедная, но мирная жизнь. Все изменилось с тех пор, как Перикл взял к нам в дом своего воспитанника Алкивиада, сироту, сына Кления, чтобы воспитывать его вместе со своими сыновьями. Он сделал это из доброты, но доброта эта относится только к его родственнику, но не ко мне и не к его собственной плоти и крови. Ты знаешь, каковы мои оба мальчика, Ксантипп и Паралос, и как строго я их воспитывала: по целым дням они сидели в уголке. Перикл всегда бранил их за недостаточность подвижности на деле же они были наиболее воспитанные мальчики, каких может только пожелать себе отец. Они умели повиноваться всякому моему знаку, не делали ничего, чего им не приказано, они сидели, ходили, ели или спали, когда я пожелаю. Стоило только сказать: «Паралос, не пихай пальца в рта» или «Ксантипп, не ковыряй в носу» и Паралос сейчас же вынимал палец изо рта, а Ксантипп переставал ковырять в носу. Если же они начинали шалить, то стоило мне сказать, что пришел волк, и они бледнели и становились послушны, как овечки, а теперь, с тех пор, как в доме появился Алкивиад, мальчиков нельзя узнать: вместе с ним шум и гам начался в детской. Прежде всего он забросил в угол старые игрушки Ксантиппа и Паралоса и потребовал деревянную лошадку и экипаж. Перикл подарил ему то, что он требовал, и он начал разъезжать верхом на лошади по перистилю, как будто на Олимпийских играх. Но скоро деревянной лошади сделалось ему недостаточно и он стал запрягать Паралоса и Ксантиппа в свою Олимпийскую победную колесницу, как он называл свой деревянный экипаж. Для разнообразия он ловил в перистиле ласточек, обрезал крылья или пускал летать на длинном шнурке.

Сначала мои мальчики с испуганным удивлением смотрели на поведение своего нового товарища, но вскоре привыкли к этому, стали присоединяться к его злым шуткам и услуживали ему с самым величайшим усердием. К счастью, до сих пор они еще ничего не выдумывали сами, а только верно исполняли то, что им приказывал Алкивиад. Когда я начинала говорить им о волке, то Алкивиад смеялся. Ксантипп и Паралос, видя, что Алкивиад смеется, а волк не показывается, также начали смеяться. Таким образом, я потеряла всякую власть над мальчиками: они меня более не слушаются. Их педагог — раб, состарившийся на службе нашего дома. Он упал с масличного дерева и сломал себе ногу, а Перикл из доброты, чтобы не утомлять его непосильной работой, назначил его присматривать за мальчиками. Теперь в доме нет спасения от ребят: они все портят и ломают, что только можно испортить и сломать, суются всюду, куда только можно, смеются над рабынями, бьют рабов. Стоит мне только захотеть их наказать, как они с быстротой молнии разбегаются в разные стороны и прячутся от меня, а Перикл, если я ему жалуюсь, смеется и всегда защищает Алкивиада…

В эту минуту рассказ Телезиппы был прерван появлением Паралоса, вбежавшего со слезами; два остальные мальчика следовали за ним по пятам.

— Мы играли в бурного Ахилла, — сказал Алкивиад, — который убил несколько человек, потому что принял их за ахейцев, и который был предком нашего дома, как говорил мой отец. Я был Ахиллом, Паралос и Ксантипп представляли его окружающих, и я только слегка побил их.

— Бесчеловечный мальчишка! — вскричала Телезиппа с гневом и позвала Ксантиппа и Паралоса, чтобы утешить их.

Между тем Эльпиника не спуская глаз глядела на маленького Алкивиада.

— Какой очаровательный мальчик! — сказала она. — Как хороши эти чудные, сверкающие глаза, этот ослепительно белый лоб, эти роскошные вьющиеся волосы.

— Он несносный мальчишка! — вскричала Телезиппа, раздраженная похвалами подруги.

Затем она позвала педагога, который, хромая, вошел в комнату.

— Как мог ты позволить Алкивиаду побить мальчиков! — вскричала Телезиппа.

— Он сам был занят в игре, — вмешался Алкивиад, — он стоял, изображая Троянскую лошадь, при помощи которой я хотел после пробраться в Илион.

Телезиппа с удивлением посмотрела на раба.

— Госпожа, — отвечал он, — я не в первый раз принужден исполнять капризы этого сумасшедшего, желающего ездить на моей спине, вчера он укусил меня за руку, как молодая собака…

— Нет! Скажи: «Как молодой лев!», — с досадой вскричал маленький Алкивиад.

— О, Зевс и Аполлон! — простонала Эльпиника.

Затем она ласково подозвала к себе мальчика.

— Ты мужественный ребенок, — сказала она, — и если бы жил во времена великого Кимона, моего брата, то, конечно, помог бы ему разбить Персов, но теперь, дитя, мальчики иначе воспитываются, чем прежде. Подумай только, мой милый, скоро и ты поступишь в школу, будешь учиться грамматике и гимнастике, точно также, как играть на цитре и на флейте…

— Нет! — вскричал Алкивиад, — я не хочу играть на флейте — это так некрасиво, приходится надувать щеки: вот так!

Говоря это, он надул свои щеки, как мог.

— Как он тщеславен! — вскричала Эльпиника и хотела поцеловать мальчика.

Но старым женщинам нет счастья с молоденькими мальчиками. Маленький Алкивиад, чтобы ускользнуть от поцелуя сестры Кимона, выпустил ей в лицо весь воздух, которым надул щеки и с ироническим смехом бросился бежать.

Эльпиника была раздражена. Она вскочила с места, чтобы сейчас же уйти.

— Ты видишь, — сказала Телезиппа, удерживая подругу за руку, — ты видишь, какова моя судьба! Так я живу, с этой обузой на шее, в доме беззаботного мужа, без всякого развлечения, тогда как могла бы быть женой архонта Базилия.

— Мой брат Кимон любил говорить, — возразила Эльпиника, — что «новые времена — злых времена!» Берегись, Телезиппа, и позволь мне сказать тебе, что если бы мы, женщины, соединились, то может быть свет не так скоро клонился бы к упадку.

3

Когда Перикл и его друг Анаксагор оставили дом первого, они пошли по улице, которая вела мимо большого театра Диониса, к подножию Акрополя, затем повернули с нее на дорогу, огибавшую западный холм Акрополя и ведшую в Агору.

Агора, этот центра афинской жизни, лежит как бы под прикрытием афинских холмов: с полуденной стороны ее возвышаются обрывистые скалы Ареогана и Акрополя, с западной стороны — холм Нимф, на котором, на южной стороне его, помещается знаменитая возвышенность Пникса. С полуночной стороны виднеется возвышение, на котором помещался храм Тезея и, наконец, на северо-востоке — возвышенность известного Колопса.

Эти славные, священные вершины как будто глядят на Агору. Среди них помещался жертвенник двенадцати первых олимпийских богов, здесь же возвышались изображения десяти мифических героев Аттического народа, напротив которых помещались статуи девяти архонтов. Здесь же было место собрания совета пятисот.

В этот день народное движение было как-то особенно велико. Через площадь поспешно двигались пританы — принадлежавшие к числу служащих Совета, точно также, как и многие другие знатные люди, на которых, однако, мало обращали внимание.

Но вот появился Перикл и все взгляды устремились на него. Он прощается со своим спутником Анаксагором и идет к пританам: ему нужно посоветоваться о чем-то с этими людьми, часто дающими перевес тому или другому предложению.

В Агоре есть множество красивых храмов и других богатых и изящных построек; веселая зелень платанов действует освежительно на зрение среди этого множества куполов и колонн.

Под навесами, защищенными от дождя и солнца, помещается бесконечное множество лавок с пестрыми и благовонными товарами и всевозможными другими богатствами афинского рынка. Не только афиняне, но и все соседи присылают на афинский рынок все, что у них есть лучшего. Эти благовонные товары пришли из Мегары, эту дичь и редких морских петухов доставляет Беотия. Тот, кто не желает заниматься приготовлением кушаний у себя дома, тот может здесь же на месте удовлетворить все свои желания. Судя по запаху, даже жареный осел, приготовленный здесь, должен быть вкусен, по крайней мере, продавец так расхваливает его, тогда как его сосед употребляет все свое греческое красноречие, чтобы доказать, что его баранье мясо заслуживает преимущества, что оно самое питательное из всех сортов мяса, что оно настоящая пища атлетов. Если ты не желаешь попробовать мяса, которого отведали бы с удовольствием сами Олимпийцы, и хочешь полакомиться более тонкими блюдами или желаешь насладиться чудным благовонием, то тебе стоит только мигнуть стройной продавщице венков или краснощекому мальчику. Афиняне невероятно любят венки, которые сопровождают их от материнской колыбели до могилы. Венками украшают они не только славу, любовь, смерть, радость, но и всякое празднество. Они украшают цветами не только свою голову, но и все тело. Всякий работник надевает венок себе на голову, исполняя свои обязанности; оратор делает то же самое, собираясь говорить на Пниксе перед собранием всего народа. Афиняне вьют свои венки из мирт, из роз, из плюща, гиацинты не редко примешиваются к зелени мирт, но более всего любят они фиалки.