Морье Дю - Козел отпущения

• Название: Козел отпущения
• Автор: Морье Дю
• Жанр: Детектив

---

-- Что удалось? -- спросил я.

-- Возобновить контракт, -- сказала она.

Значит, Жан де Ге ездил в Париж по делу. Я вспомнил, что в бюваре письменных принадлежностей, который был в одном из чемоданов, я видел конверты и папки. Его приятель, окликнувший меня у станции, намекнул, что поездка не удалась. Дело, по видимости, было серьезным, а выражение глаз графини снова напомнило мне слова Жана де Ге о человеческой алчности: . Раз это его кредо, он, несомненно, удовлетворил бы сейчас желание матери.

-- Не волнуйтесь, -- сказал я, -- я все уладил.

-- Ах, -- она облегченно пробормотала что-то, -- тебе действительно удалось столковаться с Корвале?

-- Да.

-- Поль такой болван, -- сказала она, устраиваясь поудобней в кресле, -- вечно брюзжит, вечно недоволен, видит все в черном свете. По его словам, мы полностью разорены и должны прямо завтра ликвидировать дело. Ты уже видел его?

-- Мельком, -- сказал я, -- он как раз собирался в город.

-- Но ты сообщил ему новости?

-- Нет, он спешил.

-- Столько ждал, мог бы и еще подождать, чтобы их услышать, -- ворчливо проговорила она. -- Что с тобой? Ты болен?

-- Я слишком много пил в Ле-Мане.

-- В Ле-Мане? Зачем пить в Ле-Мане? Ты что, не мог задержаться в Париже, если тебе хотелось отметить свой успех?

-- В Париже я тоже пил.

-- Ах! -- На этот раз в ее вздохе было сочувствие. -- Бедный мальчик, -- сказала она. -- Тебе здесь трудно, да? Надо было остаться подольше и позабавиться всласть. Подойди, поцелуй меня снова. -- Она притянула меня к себе, и я опять был погребен под оплывшими складками ее тучного тела. -Надеюсь, ты весело провел время, -- понизив голос, сказала она. -- Весело, да?

Намек в ее голосе был достаточно прозрачным. Но это не вызвало во мне отвращения, напротив, меня позабавило, даже заинтриговало то, что эта чудовищно похожая на меня туша, которая только что молилась вместе с кюре, хочет разделить интимные секреты сына.

-- Естественно, я хорошо повеселился, маман, -- сказал я, отодвигаясь; я заметил, что назвать ее не стоило мне усилий. Как ни странно, это поразило, мало того -- ужаснуло меня больше, чем все, что говорила она сама.

-- Значит, ты привез мне подарочек, который обещал?

Глаза ее совсем утонули в веках, тело напряглось от ожидания. Внезапно атмосфера в комнате неуловимо изменилась, стала накаленной. Я не знал, что ей ответить.

-- Разве я обещал вам подарок? -- спросил я.

Подбородок ее обмяк, челюсть отвисла, глаза глядели на меня с такой жгучей мольбой, с таким страхом, каких я не мог и представить минуту назад.

-- Ведь ты не забыл? -- сказала она.

К счастью, мне не пришлось отвечать -- да и что я мог ей ответить? -так как в комнату вошла Бланш. Мать тут же изменила выражение лица, точно надела маску. Наклонившись к собакам, лежавшим у нее на коленях, она принялась их ласкать:

-- Полно, полно, Жужу, перестань кусать свой хвост, веди себя хорошо, пожалуйста. Отодвинься немного, Фифи, ты разлеглась на обоих коленях. Ну-ка, пойди к своему дяде.

Она сунула мне в руки собачонку, та извивалась и корчилась, пока не вырвалась от меня и не забилась под огромное кресло матери.

-- Что такое с Фифи? -- удивленно сказала та. -- Она никогда раньше от тебя не убегала. Взбесилась она, что ли?

-- Оставьте ее, -- сказал я. -- Она чувствует дорожный запах.

Животное не поддалось обману. Это было любопытно. В чем заключалось мое чисто физическое различие с Жаном де Ге? Графиня снова откинулась на спинку кресла и мрачно смотрела на дочь. Та застыла, прямая, как палка, руки -- на спинке стула, глаза устремлены на мать.

-- Я правильно поняла -- сюда требуют подать два подноса с обедом? -сказала она.

-- Да, -- отрывисто бросила маман, -- Жану приятней обедать тут, со мной.

-- Вы не думаете, что и так уже достаточно возбуждены?

-- Ничего подобного. Я совершенно спокойна, как ты видишь. Тебе просто хочется испортить нам удовольствие.

-- Я никому ничего не хочу портить. Я думаю о вашем благе. Если вы перевозбудитесь, вы не сможете уснуть, и завтра, как уже бывало не раз, вас ждет тяжелый день.

-- У меня будет еще более тяжелый день и тяжелая ночь, если Жан сейчас уйдет.

-- Хорошо, -- невозмутимо произнесла Бланш; говорить сейчас больше было не о чем, и она принялась прибирать разбросанные повсюду газеты и книги; меня вновь поразил ее монотонный, бесстрастный голос. Ни разу за все время она не взглянула в мою сторону, словно меня вообще не было в комнате. На вид я дал бы ей года сорок два -- сорок три, но могло быть и меньше, и больше. Единственным украшением ее одежды -- черная юбка и джемпер -- был висевший на цепочке крест. Она поставила рядом с креслом матери обеденный столик.

-- Шарлотта уже дала вам лекарство? -- спросила она.

-- Да, -- ответила мать.

Дочь села подальше от гудящей печки и взяла в руки вязанье. Я заметил на столе молитвенник в кожаном переплете и Библию.

-- Почему ты не уходишь? -- выйдя из терпения, внезапно спросила мать. -- Ты нам не нужна.

-- Я жду, пока Шарлотта принесет обед, -- последовал ответ.

Они обменялись всего несколькими фразами, и я сразу же встал на сторону матери. Почему -- трудно сказать. То, как она держалась, было не очень похвально, и все же она вызывала во мне симпатию, а дочь -- наоборот. Я подумал: уж не потому ли мне так нравится мать, что она похожа на меня?

-- У Мари-Ноэль опять были видения, -- сказала графиня.

Мари-Ноэль... Кто-то внизу, в гостиной, упомянул, что у Мари-Ноэль температура. Кто она -- еще одна набожная сестра? Я чувствовал, что от меня ждут отклика.

-- Наверно, потому что у нее жар, -- сказал я.

-- Нет у нее никакого жара. Она вообще не больна, -- сказала графиня. -- Просто она любит быть в центре внимания. Что такое ты ей сказал перед тем, как уехал в Париж? Это очень ее расстроило.

-- Ничего я ей не говорил, -- ответил я.

-- Ты забыл. Она без конца твердила Франсуазе и Рене, что ты не вернешься. И не только ты сказал ей это, но и Святая Дева. Не так ли, Бланш?

Я взглянул на молчавшую сестру. Она перевела бледные глаза с пощелкивающих спиц на мать; на мать, не на меня.

-- Если у Мари-Ноэль бывают видения, -- сказала она, -- а я, в отличие от всех вас, в это верю, пора отнестись к ним серьезно. Я уже давно твержу об этом, и кюре со мной согласен.

-- Глупости, -- возразила ей мать. -- Я как раз сегодня беседовала насчет девочки с кюре. Он говорит, что довольно распространенная вещь, особенно среди бедняков. Возможно, Мари-Ноэль наслушалась этого от Жермен. Я спрошу Шарлотту. Шарлотта все знает.

На лице Бланш не отразилось никаких чувств, но губы ее сжались.

-- Не надо забывать, -- сказала она, -- что кюре не делается моложе, он теряется, когда с ним заговаривают сразу несколько человек. Если видения не прекратятся, я напишу епископу. Он найдет, что нам посоветовать, и я не сомневаюсь в том, каков будет его совет.

-- Каков же? -- спросила мать.

-- Он посоветует, чтобы Мари-Ноэль жила среди людей, которые не станут растлевать ее душу, там, где она сможет положить свой дар на алтарь Всевышнего для его вящей славы.

Я ждал, что последует взрыв, но графиня, ничего не сказав, погладила собачонку у себя на коленях и, вынув из бумажного кулька сбоку кресла облитую глазурью конфету, сунула ей в зубы.

-- Ешь, ешь... Вкусно, да? -- сказала она. -- Где Фифи? Фифи, хочешь конфетку?

Второй терьер выбрался из-под кресла и, вспрыгнув ей на колени, стал тыкаться носом в кулек.

-- Ты дурочка, Бланш, -- продолжала графиня. -- Если уж в нашей семье заведется святая, будем держать ее дома. Это открывает большие возможности. Что нам мешает превратить Сен-Жиль в центр паломничества? Естественно, без одобрения епископа и церкви тут не обойтись, но, пожалуй, об этом стоит подумать. Наконец-то появятся деньги, чтобы починить крышу нашей церкви. От общества помощи не жди.

-- Душа Мари-Ноэль важней, чем крыша церкви, -- сказала Бланш. -- Если бы это было в моей власти, она завтра же покинула бы замок.

-- Ты завистлива, вот в чем твоя беда, -- сказала мать, -- ты завидуешь ее хорошенькому личику, ее большим глазам. Наступит день, и Мари-Ноэль забудет обо всех этих видениях, она захочет иметь мужа.

Графиня толкнула меня локтем в бок. Я не удивился, что Бланш молчит.

-- Не так ли, Жан? -- сказала мать.

-- Возможно, -- ответил я.

-- Дай Бог, чтобы я успела увидеть свадьбу. Он должен быть богат...

В комнату вошла Шарлотта с подносом в руках, следом -- маленькая краснощекая femme de chambre [Горничная (фр.).] лет восемнадцати; увидев меня, она покраснела, хихикнула и сказав: , -- поставила поднос с моим обедом на столик. Я тоже пожелал ей доброго вечера. Бланш поднялась, отложив в сторону вязанье.

-- Вы хотите видеть Франсуазу или Рене перед тем, как ляжете спать? -спросила она.

-- Нет, -- ответила ей мать. -- Они обе пили у меня чай. Я буду хорошо спать, раз Жан вернулся, и не желаю, чтобы меня беспокоили, в особенности -ты.

Бланш подошла к матери и, поцеловав, пожелала спокойной ночи. Затем вышла из комнаты, так и не заговорив со мной и ни разу на меня не взглянув. Интересно, что сделал Жан де Ге, чтобы вызвать такую обиду? Я открыл супницу на своем подносе. Запах казался аппетитным, а я был голоден. Маленькая горничная, которую Шарлотта назвала Жермен, вышла следом за Бланш, но Шарлотта осталась и теперь из глубины комнаты наблюдала, как мы едим.