Морье Дю - Козел отпущения

• Название: Козел отпущения
• Автор: Морье Дю
• Жанр: Детектив

---

-- Мадемуазель Бланш наверху у госпожи графини, -- сказала она, и я подумал, уж не почуяла ли она инстинктивно что-нибудь неладное, потому что в глазах ее были любопытство и удивление и она то и дело посматривала через мое плечо на дверь комнаты, из которой я только что вышел.

-- Неважно, -- сказал я, -- увижу ее поздней.

-- Что-нибудь случилось, господин граф? -- спросила она; взгляд ее стал еще более испытующим, а голос звучал доверительно, даже несколько фамильярно, точно я скрывал какую-то тайну, которой должен был поделиться с ней.

-- Нет, -- сказал я, -- с чего бы?

Она отвела от меня взор и посмотрела в конец коридора на закрытую дверь.

-- Прошу прощения, господин граф, -- сказала она, -- просто подумала, раз вы зашли к мадемуазель Бланш, значит, что-нибудь случилось.

Ее глаза снова метнулись в сторону. В ней не было тепла, не было любви, ни капли веры в меня, которые я видел у Гастона, и, вместе с тем, чувствовалось, что между нами есть давняя и тесная связь какого-то малоприятного свойства.

-- Надеюсь, поездка господина графа в Париж была успешной? -- спросила она, и в том, как она это сказала -- отнюдь не любезно, -- был намек на какие-то мои возможные промахи, которые навлекут на меня нарекания.

-- Вполне, -- ответил я и хотел было пойти дальше, но она остановила меня.

-- Госпожа графиня знает, что вы вернулись. Я как раз шла вниз, в гостиную, чтобы сказать вам об этом. Лучше бы вы поднялись к ней сейчас, не то она не даст мне покоя.

Госпожа графиня... Слова звучали зловеще. Если я -- господин граф, то кто же она? Во мне зародилась смутная тревога, уверенность стала покидать меня.

-- Зайду попозже, -- сказал я, -- время терпит.

-- Вы и сами прекрасно знаете, господин граф, что она не станет ждать, -- сказала женщина, не сводя с меня черных пытливых глазок.

Выхода не было.

-- Хорошо, -- сказал я.

Служанка повернулась, и я пошел следом за ней вверх по длинной винтовой лестнице. Мы вышли в точно такой же коридор, как внизу, от которого отходил второй, перпендикулярно первому, и сквозь приотворенную, обитую зеленым сукном дверь я заметил лестницу для прислуги, откуда доносился запах еды. Мы миновали еще одну дверь и остановились перед последней дверью в коридоре. Женщина открыла ее и, кивнув мне, словно подавая сигнал, вошла, говоря кому-то внутри:

-- Я встретила господина графа на лестнице. Он как раз поднимался к вам.

Посредине огромной, но до того забитой мебелью комнаты, что с трудом можно было протиснуться между столами и креслами, возвышалась большая двуспальная кровать под пологом. От пылающей печки с распахнутыми дверцами шел страшный жар; войдя сюда из прохладных нижних комнат, было легко задохнуться. Ко мне, звеня колокольцами, привешенными к ошейникам, с пронзительным лаем бросились два фокстерьера и стали кидаться под ноги.

Я обвел комнату глазами, стараясь получше все разглядеть. Здесь были три человека: высокая худая женщина, которая покинула гостиную, когда я туда вошел, рядом с ней старый седой кюре в черной шапочке на макушке -- его славное круглое лицо было розовым и совершенно гладким, а за ним, чуть не вплотную к печке, в глубине высокого кресла сидела тучная пожилая женщина; ее щеки и подбородок свисали множеством складок, но глаза, нос и рот так поразительно и так жутко напоминали мои, что у меня на секунду мелькнула дикая мысль: уж не приехал ли Жан де Ге в замок, чтобы увенчать свою шутку этим маскарадом?

Старуха протянула ко мне руки, и я, влекомый к ней точно магнитом, непроизвольно опустился на колени перед креслом и тут же утонул в удушающей, обволакивающей горе плоти и шерстяных шалей; на миг я почувствовал себя мухой, попавшей в огромную паутину, и вместе с тем был зачарован нашим сходством, еще одним подобием меня самого, только старым и гротескным, не говоря уж о том, что передо мной была женщина. Я подумал о своей матери, умершей давным-давно -- мне тогда было лет десять, -- и образ ее, туманный, тусклый, с трудом всплыл в памяти, в нем не было ничего общего с этим моим живым портретом, распухшим до неузнаваемости.

Руки ее стискивали меня в объятиях и в то же время отталкивали прочь, она шептала мне в ухо: .

Я отодвинулся и взглянул ей в глаза, почти скрытые тяжелыми веками и мешками внизу; это были мои собственные глаза, погребенные под плотью, мои собственные глаза, а в них -- насмешка.

-- Все, как обычно, были расстроены, что ты не вернулся вовремя, -продолжала она. -- Франсуаза в истерике, у Мари-Ноэль жар, Рене дуется, Поль ворчит. Уф! Глядеть противно на всю эту публику. Одна я не волновалась. Я знала, что ты появишься, когда будешь готов возвратиться домой, и ни секундой раньше.

Она снова притянула меня к себе, тихо посмеиваясь, и похлопала по плечу, затем оттолкнула.

-- Я -- единственная в этом доме, кто не потерял веру, не так ли? -сказала она, обращаясь к кюре.

Тот улыбнулся ей, кивая головой; кивок следовал за кивком, и я понял, что это -- нервный тик, нечто вроде непроизвольного спазма, и вовсе не выражает его согласия. Это привело меня в замешательство, я отвел от него глаза и посмотрел на худую женщину -- сама она ни разу с тех пор, как я вошел, не взглянула на меня; сейчас она закрывала книгу, которую держала в руках.

-- Вы не хотите, чтобы я дальше читала вам, маман, я не ошибаюсь? -сказала она; голос у нее был бесцветный, тусклый -- мертвый голос.

Из слов служанки я понял, что это -- мадемуазель Бланш, в чью комнату я зашел ненароком, следовательно, она -- старшая сестра моего второго .

Графиня обернулась к кюре:

-- Поскольку Жан вернулся, господин кюре, -- сказала она учтивым и уважительным тоном, ничуть не похожим на тот, который звучал у меня в ушах, когда она, тихо посмеиваясь, обнимала меня, -- как вы думаете, очень невежливо будет с моей стороны, если я попрошу вас освободить меня от нашей обычной вечерней беседы? Жану надо так много мне рассказать.

-- Разумеется, госпожа графиня, -- сказал кюре, благодаря благожелательной улыбке и беспрерывным кивкам -- само согласие, вот отказ на его губах, верно, будет звучать неубедительно. -- Я прекрасно знаю, как вы соскучились по нему даже за это короткое время; у вас, должно быть, отлегло от сердца, когда он вернулся. Я надеюсь, -- продолжал он, поворачиваясь ко мне, -- в Париже все прошло хорошо. Говорят, что уличное движение стало просто невозможным: чтобы добраться от площади Согласия до Notre Dame [Собор Парижской Богоматери (фр.).], уходит не меньше часа. Мне бы это вряд ли понравилось, но вам, молодежи, все нипочем.

-- Зависит от того, -- сказал я, -- зачем ты приехал в Париж: по делу или для развлечения.

Если я вовлеку его в разговор, я буду в безопасности. Мне вовсе не улыбалось остаться наедине с моей мнимой матерью, без сомнения, она инстинктивно почувствует, что тут что-то не так.

-- Именно, -- сказал кюре, -- и я надеюсь, что вы соединили одно с другим. Что ж, не буду вас дольше задерживать...

И, неожиданно соскользнув с кресла на колени, он закрыл глаза и стал быстро- быстро шептать молитву; мадемуазель Бланш последовала его примеру, а графиня сложила ладони и опустила голову на массивную грудь. Я тоже стал на колени; фокстерьеры подбежали ко мне, втягивая носом воздух, и стали теребить карманы. Глянув уголком глаза, я заметил, что служанка, приведшая меня сюда, также преклонила колени и, крепко зажмурившись, произносит нараспев ответствия на вопросы в молитве кюре. Тот дошел до конца своего ходатайства перед Богом и, воздев руки, осенил всех присутствующих крестом, затем с трудом поднялся на ноги.

-- Bonsoir, Madame la Comtesse, bonsoir, Monsieur le Comte, bonsoir, Mademaiselle Blanche, bonsoir, Charlotte [До свидания, госпожа графиня, до свидания, господин граф, до свидания, мадемуазель Бланш, до свидания, Шарлотта (фр.).], -- сказал он, перемежая поклоны и кивки, его розовое лицо расплылось в улыбке.

Перед дверьми кюре и мадемуазель задержались, так как, состязаясь в учтивости, настойчиво пропускали друг друга вперед; наконец кюре вышел первым, сразу же следом за ним, низко опустив голову, как церковный прислужник, мадемуазель Бланш.

В углу комнаты Шарлотта смешивала какие-то лекарства. Подойдя к нам со стаканом, она спросила:

-- Господин граф тоже будет здесь обедать, как обычно?

-- Разумеется, идиотка, -- сказала графиня. -- Я не собираюсь пить эту дрянь. Выплесни ее. Пойди принеси подносы с обедом. Ступай!

Она нетерпеливо указала рукой на дверь, лицо ее сморщилось от раздражения.

-- Подойди ко мне. Ближе, -- сказала она, подзывая меня и указывая рукой, чтобы я сел рядом; собачонки вспрыгнули ей на колени и улеглись там. -- Ну как, удалось тебе? Ты договорился с Корвале?

Это был первый прямой вопрос, заданный мне в замке, от которого я не мог отшутиться или отделаться какой-нибудь незначащей фразой. Я проглотил комок в горле.

-- Что удалось? -- спросил я.

-- Возобновить контракт, -- сказала она.

Значит, Жан де Ге ездил в Париж по делу. Я вспомнил, что в бюваре письменных принадлежностей, который был в одном из чемоданов, я видел конверты и папки. Его приятель, окликнувший меня у станции, намекнул, что поездка не удалась. Дело, по видимости, было серьезным, а выражение глаз графини снова напомнило мне слова Жана де Ге о человеческой алчности: . Раз это его кредо, он, несомненно, удовлетворил бы сейчас желание матери.