Карел Чапек - Как я был великаном (сборник рассказов)

• Название: Как я был великаном (сборник рассказов)
• Автор: Карел Чапек
• Издательство: Мир
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1967

---

— Как видите, ничего особенного. Похож на любой сейсмограф на Земле. Отраженные лучи увеличивают амплитуду малейшего колебания, которое тут же регистрируется. Самописец прибора чертит линию на равномерно движущейся бумажной ленте. Взглянуть на сейсмограмму можно наверху.

— Говорят, некоторые из этих приборов настолько чувствительны, что могут зарегистрировать даже биение человеческого сердца, — заметил Родин.

— Могут, если стоять вблизи аппарата и на твердом основании. Сейсмограф реагирует не на звук, а на колебания. Правда, каждый звук — это механическое колебание, но не каждое колебание сопровождается тем, что мы привыкли называть звуком.

Наверх поднимались молча.

— А вот здесь вычерчивается сейсмограмма. — Селенолог осветил бумажную ленту, и они увидели волнистую черту. У самого кончика самописца волны как бы лихорадочно заметались.

— Что это значит? — доктор дотронулся до защитного стекла.

— Прибор зарегистрировал наши шаги. А возможно, биение сердца.

— Несмотря на ковер?

— Да, несмотря на то что лестница и пол изолированы.

— Я с сожалением констатирую, — Родин на секунду замолчал, но морщинистое лицо селенолога было непроницаемым, что мы не очень-то продвинулись вперед в расследовании дела. Мы хотели бы кое-что уточнить.

— Понятно. Вас интересует, не я ли убийца Шмидта.

Позже, вспоминая этот драматический момент, доктор Гольберг заметил: «Я был потрясен, майор, но вы даже глазом не моргнули. Это было великолепно — наблюдать, как вы оба соревнуетесь в выдержке».

— Совершенно верно. — Родин поудобнее уселся в кресле. Не трудно ли вам объяснить, почему вы не могли быть убийцей?

— На родине моих предков сохранилось много пословиц. Разрешите привести одну из них: «Тигр не допрыгнет до орла».

— То есть вы хотите сказать, что в момент смерти Шмидта были далеко от него?

— Наслаждение — купаться в росе, но еще большее наслаждение — говорить с человеком, который понимает тебя. Именно это я и имел в виду.

— В момент, когда раздался сигнал тревога…

— …я был здесь. Именно на этом месте. Еще точнее — я только что вернулся.

— Могу ли я узнать, откуда именно?

— Снизу. Из шахты. Ежедневно до обеда я спускаюсь вниз, проверяю приборы и делаю об этом отметку.

— Значит, в критический момент вы спускались по лестнице, какое-то время проверяли сейсмограф и снова вернулись. Правильно?

— Абсолютно правильно.

— Сейсмограммы сохраняются?

— Вы хорошо знаете свое дело, полковник!

— Майор, с вашего позволения.

— Простите. Вы неплохо ориентируетесь в незнакомой обстановке. С вами приятно побеседовать.

Юрамото поднялся и подошел к ящику у стены.

— Здесь находится субботняя сейсмограмма.

Наклонясь над развернутой лентой, Родин внимательно слушал объяснения селенолога. Юрамото достал другие сейсмограммы, и майор начал сравнивать их между собой.

— Не объясните ли…

— С удовольствием. Я пришел сюда в 10.31 утра. До 10.49 (с точностью до секунд) сейсмограф ничего особенного не зарегистрировал, так как я сидел за столом и писал. Вот здесь сейсмограмма начинает отмечать мой спуск, пребывание внизу, подъем наверх. Вот это — удар дверей в шлюзовой камере, а что означает эта линия, вы наверняка угадаете…

— Удаляющиеся шаги.

— Да, когда я бежал к базе. Эти вот незначительные, неравномерные отклонения я бы отнес за счет людей, бежавших к радиотелескопу, и переполоха, вызванного первым убийством на Луне.

Родин поднял глаза и посмотрел на Гольберга — в глазах доктора мелькнули изумление и растерянность. Он снова повернулся к Юрамото.

— Это похоже на алиби.

— Нет, — улыбка селенолога была очень дружелюбной, но в ней чудилось сочувствие, — это и есть алиби.

— Вы так думаете?

— Твердо знаю.

— Я буду откровенен, профессор, вы, вероятно, поймете меня. Мне нужна полная ясность. А что, если это не субботняя сейсмограмма? Что, если на ней заранее или позднее было что-нибудь подрисовано?

— Должен вас разочаровать, майор. Мое алиби неоспоримо. Я уже говорил, что ленту обычно меняю в полдень. На это уходит немного — всего две-три минуты. Но это значит, что мы ежедневно теряли бы эти несколько минут. Во избежание потери времени с 10.50 до 12.10 самописцы одновременно записывают сейсмограмму на две ленты.

Селенолог развернул перед майором обе ленты. Он прав. В этом не оставалось ни малейшего сомнения. На субботней ленте действительно были зарегистрированы те же колебания. Они неопровержимо доказали алиби Юрамото.

— Еще два вопроса, если позволите, — устало сказал следователь.

— Кто даст напиться путнику, сам не будет страдать от жажды. Но у верного ли вы источника, майор?

— Не сомневаюсь. Итак, первый вопрос: почему на сейсмограмме не зарегистрирована тревога? Точнее, выстрел из ракетницы?

— Потому что сейсмограф не реагирует на свет.

Снова этот скрытый сарказм в словах Юрамото. «Не начинают ли у меня сдавать нервы, не поддаюсь ли я раздражению?»

— А ударная волна распространяющихся газов, возникшая при выстреле, была слишком слабой, — продолжал селенолог. — Что же касается сотрясения, которое приборы отметили в критический момент, то это, возможно, отдача. Тело перенесло этот, разумеется, ослабленный толчок на лунную поверхность.

— А почему вы говорите — возможно?

— Потому что отклонение слишком сильное, а радиотелескоп сравнительно далеко. Скорее это все-таки удар или прыжок вблизи от базы. Я затрудняюсь это объяснить.

— Вы сказали — прыжок?

— Да, прыжок или падение с большой высоты.

— Благодарю вас. И последнее — почему вы решили, что Шмидт убит?

— Совестно признаться, майор, но я понял это довольно поздно. Лишь увидев доктора, бегущего к радиотелескопу, я подумал, что, похоже, вы пытаетесь воссоздать картину убийства, и тут я прозрел. Как это сразу не пришло мне в голову! Ведь будь это самоубийство, в скафандре Шмидта не могло быть двух пулевых отверстий. Первый же выстрел оказался бы для него смертельным. И тогда я вам сказал, что преступник мог не бежать по серпантину, а спрыгнуть.

— Вам не приходит в голову, кто мог быть в этом замешан?

— Не имею ни малейшего представления, майор. Могу сказать лишь одно: кто бы ни был убийца, нервы у него железные. Ведь, как только вы прилетели, он должен был понять…

— Вспомнил! — Следователь резко повернулся к доктору. Вспомнил, о чем я подумал, когда мы были у Маккента. Но эта мысль тут же выскочила у меня из головы и я никак потом не мог ее воскресить. «Вы кружитесь около виновного, — сказал Маккент, рассуждая о нашей работе, — а он об этом не знает. А может быть, и знает… нет, не хотел бы я быть в его шкуре — круг сужается». Но, очевидно, вас это совсем не интересует. — Родин обернулся к селенологу.

— Жаль каждой росинки, которая не освежит цветка.

— Хорошо. Что мы выигрываем, делая вид, что речь идет о самоубийстве? Ничего, больше того, проигрываем. Ведь преступника не обманешь. Скрытность — на руку убийце. Я скажу об этом всем утром. Не буду навевать страшных снов.

Юрамото проводил гостей до дверей шлюзовой камеры.

— Гости из дому — печаль на порог.

Снаружи было тихо, холодно, неприветливо.

— Кажется, мы безнадежно влипли. — Вопреки отпечатанной и собственноручно подписанной инструкции «Как обращаться со скафандром» доктор отфутболил шлем в угол комнаты. — Смотрите, — с горечью добавил он и перечеркнул последнюю фамилию в своем блокноте. — Так! А теперь, быть может, пройти весь список заново?

— А почему бы и нет? — Родин сунул руку в карман, но тут же безнадежно махнул рукой: что за идея — запретить на Луне курить!

— Начнем с Глаца. С 9.00 до объявления тревоги он находился на командном пункте, у стены с телеэкраном.

— Дальше!

— Что касается инженера Мельхиада, то Глац, Ирма Дари и Рея Сантос подтвердили его алиби около 10.50.

— Перейдем к самой Ирме. До 10.50 она была у Глаца, потом вернулась на узел связи и наладила радиосвязь с Землей. Ее корреспондент утверждает, что около 11.00 она отвергла его радиокомплименты. Следовательно, в этот момент она не могла быть у радиотелескопа.

— Ланге?

— Тот, кто вознес человека до уровня бога! У него алиби примерно с 10.30, когда он вошел в фотолабораторию.

— Маккент?

— Биолог оказался у входа первым. По-видимому, он появился там в 11.01, не позднее. За две минуты, он не мог добежать от радиотелескопа до базы, даже если бы прыгнул с обрыва.

— Кто же остался?

— Нейман, который за несколько минут до тревоги включил прожектора ракетоплана. Это подтвердила Сантос. Никого, кроме этих восьми, здесь не было. И тем не менее Шмидт убит.

Четверг: завтра наступит рассвет

Родин и Гольберг пришли к завтраку последними. Им достались места в конце стола.