Андрей Неклюдов - Золото для любимой

• Название: Золото для любимой
• Автор: Андрей Неклюдов
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2007

Новая книга петербургского писателя Андрея Неклюдова, автора «Нефритовых снов» – это современная любовная история.

Главный герой романа отправляется в так называемую Русскую Бразилию – богатый золотом и самоцветами край, надеясь в старательских трудах стереть из памяти недавно пережитую личную драму. Но оказывается, помочь ему в этом может только женщина…

Интимные отношения героев, как романтически светлые, так и полные драматизма и страданий, разворачиваются на фоне подпольной добычи золота и беспощадной борьбы за желтый металл. Захватывающая интрига, почти документальный реализм изображаемых сцен, яркий колорит быта местных жителей и природы Южного Урала – все это создает эффект «присутствия», личного участия в описываемых событиях.

---

По вечерам я ужу рыбу на дамбе. Или пилю с Мишкой дрова. Или таскаю от реки из колодца воду. Или вожусь с образцами пород. Или записываю что-нибудь в своем блокноте. Таким образом, я занят допоздна. Но это не всегда спасает. Память довольно коварная штука и иногда, в самый неожиданный момент, вдруг выбрасывает из своих недр порцию раскаленной магмы.

…В комнате общежития за столом трое – я, Аня и мой приятель Макс. Разговариваем, пьем шампанское. Я слежу, чтобы Анин фужер не пустовал. Перед тем я поспорил с приятелем, что Аня разденется при нем. Зачем мне это? Продемонстрировать другому мою власть над ней? Или чтобы еще раз убедить себя, что мне неведома ревность?

Аня уже достаточно захмелела, и я уговариваю ее, ласково глажу по волосам, мимоходом расстегиваю кофточку. Она же то всхлипывает, то смеется. «Ты меня не любишь! Ты готов отдать меня любому!» Но вдруг решительно сбрасывает с себя одежду и проходит по комнате с полнейшим бесстыдством.

– Ты этого хотел?! – выкрикивает с пьяным захлебом. – Ты хочешь видеть меня шлюхой? Пожалуйста. Можете трахнуть меня вдвоем!

Пари выиграно. Макс уходит явно не в себе, спотыкается в дверях, забывает шарф и шапку.

Интересно: когда он их забрал? Что-то не припомню…

Глава 11. ЛЕТНЯЯ КУХНЯ

По вечерам все собираются в летней кухне.

И именно с кухни, как вскоре до меня доходит, следует начинать поиски золота.

Кухонька эта занимает часть длинного дощатого сарая, ограничивающего двор с противоположной дому стороны. Впервые в жизни я увидел здесь, на этом сарае, земляную крышу. Она представляет собой толстый слой земли, пышно поросший поверху сорняками (в основном полынью), а с краев – коротким зеленым мхом, каким покрыты обычно пни и камни в дремучем лесу. И словно под тяжестью этого пласта, серая щелястая стена сарая сильно накренена внутрь, так что чудится, будто все строение вот-вот сложится подобно карточному домику.

Внутри кухни постоянно топится потресканная, не имеющая дверцы и поддувала печка, непрерывно кипят чайники, всегда пахнет каким-нибудь варевом, водяным паром и древесными угольями. Хозяйничает здесь старик Бурхан – стряпает что-либо в черных чугунных казанах, жарит на большущей сковороде лепешки. За день он сжигает неимоверное количество дров, которые мы с Мишкой в поте лица пилим и колем ежевечерне. За умеренную плату Бурхан подвизался готовить и на нас. И замечу, вполне справляется со своей задачей, хотя говорить о чистоте и опрятности в подшефной ему кухне-столовой не приходится. Столом здесь служат широкие нары из черных и липких от многолетней грязи досок, расположенные между печью и накрененной наружной стенкой (от печи их отделяет лишь узкий проход). На них режут хлеб, и сидят, и даже ходят в сапогах: если края нар уже заняты едоками, Тагир, не снимая обуви, пробирается по ним в угол на свободное местечко. Когда ни зайдешь, на этом столе-топчане вечно – горы грязной посуды, куски хлеба, рассыпанный сахар, пролитое молоко (молоко мы покупаем в соседнем хуторе Вишняковском). И все это густо облеплено мухами. Ими же облеплены почерневшие ветки и прогнувшиеся под тяжестью земляного пласта жерди, заменяющие потолок.

Удивительно, что не только хозяев, но и моих коллег такой быт, похоже, вполне устраивает. Они преспокойно кромсают хлеб на голых досках топчана и воспринимают как излишество разостланную мной на этом «столе» плотную крафтовую бумагу, которая, впрочем, уже на другой день становится неотличимой от самих нар.

Да и в доме нас окружает такой же хаос в виде наваленных вдоль стен баулов, мешков с камнями, рулонов бумаги, чьих-то портянок и распотрошенных коробок с консервами. Чай, карандаши, аптечку вероятнее всего найти на полу, а примус «Шмель», гвозди, стельки сапог – на столе. Несколько раз я пытался навести здесь хоть какой-то порядок, но в конце концов махнул рукой.

Помнится, совсем иначе нечистота и беспорядок воспринимались мной во времена первых в моей жизни экспедиций. Нырнешь, бывало, после маршрута в ледяную бурную речушку и сидишь после на берегу, окруженный комарами, любуясь, как по телу, онемевшему от холода, сбегают грязные струйки. Я находил в этом даже некий шик. Ведь то была особая – экспедиционная!– грязь.

Здесь же, в деревенском доме – грязь и беспорядок человеческого жилья, романтики в них никакой.

Хотя, быть может, все дело во мне самом, в том, что после разрыва в Аней все мне видится в мрачноватом свете…

Наиболее тягостное впечатление производит на меня наше жилье после дождя. По двору тогда расползаются мутные молочно-серые лужи, которые отвязанная на ночь лошадь истопчет, измесит, завалит навозом. По этой каше, с трудом волоча ноги, бродит Тагир в чудовищных ботах – сапогах сорок шестого размера с отрезанными голенищами; разгуливают перепачканные куры; словно поросенок, лежит в грязи подле своей будки, уткнувшись носом в кучу конского навоза, пес Барсик.

В такие дни единственным пристанищем служит все та же летняя кухня, где можно обсушиться, согреться у открытого огня печи, выпить горячего чаю с лепешкой, побеседовать, послушать разговоры.

Вот эти-то разговоры наших хозяев и их гостей и привлекли мое внимание. Правда, приходится просеивать в голове все, что там говорится, чтобы извлечь из словесной шелухи интересные для меня сведения, подобно тому как среди песка и глины я пытаюсь высмотреть крупицы драгоценного металла.

К сожалению, чаще бывает так, что весь вечер просидишь и ничего особенного не услышишь.

Вот Тагир рассказывает брату, как он обнаружил гнездо шершней.

Тагир: Слышу: там гул в дубе, в дупле.

Радик: Какой дуб?!!

Тагир: Ну в этом, в тополе. Ты что, не понял?

Радик: Дуб! Ты хоть видел дуб?

Тагир: Ты что, тугой?

Радик: Ты дуб видел?

Бурхан, который до этого молчал, помешивая в кастрюле варево, взрывается:

– Что насел на парня?! Ты сам видел дуб? А?!

Радик: Видел. А ты видел?

Бурхан: У нас их нет.

Радик: Нет. Хорошо. А кедр ты видел?

Бурхан: У нас кедр не растет.

Радик: А я вот тебе принесу кедровых шишек, что скажешь тогда?

И тому подобная пустая болтовня…

Наши, как обычно, обсуждают дела, причем Виктор Джониевич, по своему обыкновению, изъясняется загадками:

– Владимир Кириллович, какой нам еще нужен инструментарий, чтобы выйти из пике?

Колотушин отвечает в том же духе:

– Нужна, по инструкции, джига. Джиги у нас нет, поэтому джигой придется назначить Мишку.

– Двойной оклад! – хихикает промывальщик.

(«Джига» в данном случае – не танец, а прибор для промывки проб, более совершенный, чем лоток.)

Хозяева параллельно ведут беседу о покосах.

– А что, много животным сена надо? – встревает Колотушин.

– Сена? Корове – тонны четыре, ну и коню шесть, – отвечает брат Бурхана Гайса, помятый и заспанный с похмелья (у него в хозяйстве есть, видимо, и корова).

– Да-а-а?! – удивляется Кириллыч. – А я всегда думал, что лошадь меньше ест, чем корова.

– Ест много, ага, – подтверждает Бурхан. – Зимой что? Стоит и ест. Есть надо, да… Это корова целый день жвачку жует.

– Коню тоже надо жвачку купить, – советует Мишка. – «Стиморол» какой-нибудь.

– С той она телегу не потянет, – усмехается Радик.

Колотушин в разговорах с башкирами часто переходит на какое-то странное наречье, с восточным акцентом, говорит громче обычного, с паузами и подвываниями, как если бы ему приходилось общаться с иностранцами или умалишенными.

– Зарэжим барашка? – восклицает он, вскрывая банку тушенки.

Однако его своеобразный юмор мало кто понимает (разве что Сыроватко).

– Ну как же! – еще громче взвывает Володька. – Свинину мусульманам кушать нельзя. Тушенка свиная. Мы назначим ее барашком.

Хозяева из вежливости улыбаются. Затем снова обращаются к теме покосов и урожая картофеля.

Порой, потеряв терпение, я пытаюсь незаметно направить беседу в нужное русло.

– Бурхан говорит, что раньше здесь бор был красивый, – обращаюсь я к Радику.

– Был, да, – подтверждает Радик, пуская сигаретный дым в подпираемую ногой приоткрытую дверь кухни. – Извели. Перекопали все. Речку заилили. Раньше в ней купались, на лодке плавали, рыбу лучили, а теперь не подойти – болото… Только у дамбы и осталось еще местечко.

– Как это – заилили? – как будто не понимаю я.

– Хвосты спускали. Старатели.

– А теперь? Почему перестали мыть? Золото кончилось? – шучу я, ненароком подступая к интересующей меня теме.

– Нет, золота много, – заверяет Радик. – Невыгодно стало: налоги большие, золото забирали, а деньги по году не выплачивали. А за технику рассчитываться надо? Рабочим платить надо? Я в артели работал, знаю: золотишко тут есть, – повторяет он убежденно.

– Я видел камень в воде в Юльевском карьере, – решаюсь сообщить я, – и гальку перемытую. Кто-то все же моет…