Андрей Неклюдов - Золото для любимой

• Название: Золото для любимой
• Автор: Андрей Неклюдов
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2007

Новая книга петербургского писателя Андрея Неклюдова, автора «Нефритовых снов» – это современная любовная история.

Главный герой романа отправляется в так называемую Русскую Бразилию – богатый золотом и самоцветами край, надеясь в старательских трудах стереть из памяти недавно пережитую личную драму. Но оказывается, помочь ему в этом может только женщина…

Интимные отношения героев, как романтически светлые, так и полные драматизма и страданий, разворачиваются на фоне подпольной добычи золота и беспощадной борьбы за желтый металл. Захватывающая интрига, почти документальный реализм изображаемых сцен, яркий колорит быта местных жителей и природы Южного Урала – все это создает эффект «присутствия», личного участия в описываемых событиях.

---

– Раньше тут бор был, – вспоминает старик чуть погодя.

И мне как будто видится тот бор. И так спокойно и благостно-печально на душе…

Но я знаю, что эйфория эта ненадежна.

Случается, пробудившись среди ночи (оттого что спящий рядом Мишка, подкатившись вплотную, начнет хрипеть и кашлять в лицо), я лежу и слушаю храп. Храпят коллеги, лежащие на полу в ряд, храпят башкиры за перегородкой. Каждый храпит на свой лад: кто басисто и как будто сердито, кто тоненько, словно жалуясь на что-то или кого-то оплакивая, кто-то с подвываниями, всхлипами и бульканьем. Другой бы на моем месте расхохотался (да и сам я прежде). Я же досадую и ворочаюсь без сна. В такие вот минуты и лезут в голову всякие мысли, картинки из пережитого. И я их иногда, затеплив свечку, помещаю в блокнот. Как в темницу.

Вот, к примеру (из грустного).

Путешествуем с Аней на прогулочном катере по каналам. День ясный, хотя и ветреный. Стоим на верхней палубе, любуемся видами. Рядом пристраивается лучащийся улыбкой и лысиной мужичонка. Интересуется доброжелательно:

– Вы не брат и сестра?

– А что? – откликаюсь без энтузиазма.

– Вы так похожи друг на друга. Муж и жена?

– Почти.

Замечаю Анин удивленный взгляд: даже «почти» из моих уст – это уже непомерно много.

– А дети есть? – наседает интервьюер.

– Нету.

– У вас непременно будут красивые дети. Вы такая чудесная пара!.. Такие как вы должны производить как можно больше детей – четверо, пятеро… Красивых здоровых детей. Это, можно сказать, ваш долг перед природой и обществом.

Аня улыбается, но я-то уже изучил все ее улыбки. Эта – перед слезами.

Она тогда уже знала, что детей у нее не будет (после злополучного аборта, к которому я не причастен).

Попутчик между тем явно приготовился к долгой задушевной беседе о наших гипотетических детях. Тогда я вежливо оттесняю его в сторонку и тихо сообщаю кое-что на ухо.

– Что ты ему такое сказал? – недоумевает Аня после того, как доброжелателя точно волной слизнуло.

– Да так, ничего особенного.

На самом же деле я шепнул ему, что у нас с моей подругой у обоих СПИД.

Такие у меня тогда были шутки.

Днем я маршручу, таская с собой в рюкзаке обернутый мешковиной черный пластиковый лоток, ожидая удобного случая, чтобы пустить его в ход. Однако удобных случаев пока нет, поскольку уже неделю мы ходим в маршруты втроем – Сыроватко, Колотушин и я. Виктор Джониевич оправдывает это тем, что нам якобы необходимо приучиться смотреть на вещи «одними глазами». Пока что этого не получается. Видимо, у всех троих глаза устроены по-разному.

Остановимся иной раз перед глинистым обрывом, поковыряемся в нем остриями молотков, разотрем белую липкую массу в пальцах, Кириллыч еще и лизнет.

– Обычная глина, – нарушаю я общее глубокомысленное молчание. – Каолиновая, судя по всему.

– Типичная кора выветривания, – изрекает Володя.

– Да вы что, шутите? – набычивается Джониевич. – Это же стопроцентные туффизиты! Ендовкиным здесь закартировано тело туффизитов. Вот и кварцевые прожилки, о которых он говорил. Это же как выпить и закусить!

– В коре выветривания могут сохраняться кварцевые прожилки, – не сдается Колотушин (наверное, ему тоже надоели маршруты втроем).

– Тем более что это, скорее всего, не прожилки, а просто песок, попавший в трещинки, – добавляю я.

– Мы пришли на заданную точку и обязаны взять тут пробы. Какие вам еще убеждения? – пресекает дискуссию Сыроватко. – Доставайте мешки, этикетки и хватит демагогии.

Надо отметить, что отобранные пробы (по сорок килограммов каждая) мы таскаем на себе. К дамбе. Это единственное место в округе, где можно подойти к речке, не увязнув в иле и не заплутав в дебрях камышей. Тут у Мишки лаборатория под открытым небом. На плоской галечной косе под откосом насыпи расставлены тазы и ведра с раскисающей в воде глиной, на разостланных обрывках полиэтилена просушивается на солнце и ветру проситованный и затем промытый в лотке материал – отдельно по фракциям: щебенка, крупнозернистый песок, средне – и мелкозернистый и так далее. Из тела дамбы торчат две горизонтальные широкогорлые железные трубы, и из них вполсилы льется вода из подпруженной части реки. «В одной – холодная, в другой – горячая», – шутит Мишка. Под струей громоздятся вложенные друг в друга ящики-сита – от крупноячеистого к мелкоячеистому (сооружение это называется шейкером). Вода, таким образом, выполняет часть Мишкиной работы.

Сам Мишка, в развернутых на всю длину болотных сапогах, в темно-сером блестящем резиновом фартуке, стоит рядом в позе повелителя, слегка покачивая всю колонну сит.

– По фррракциям!.. ррраз-делись! – потрясая бородой, приказывает он пробам.

Нередко Виктор Джониевич с Кириллычем, доставив очередные пробы, присаживаются на корточки возле просыхающих песчаных и щебенистых кучек и по часу изучают их содержимое в лупу, бормоча названия минералов.

– Джониевич, альмандин видел?

– Альмандина тут достаточно, ты бы мне пироп показал…

– Оливин тоже бы не худо найти.

– Вы мне скажите: хоть один алмаз тут кто-нибудь находил? – задает крамольный вопрос Мишка.

– Не лезь не в свое дело! – затыкают его.

– Работать надо – и будут алмазы! – ворчит шеф.

Однажды я не удержался…

Доставая этикетки для проб, я случайно обнаружил в кармашке доставшегося мне старого дырявого рюкзака огарок темно-красной свечки. Не долго думая, я отковырнул крупицу, положил на ладонь и слегка припорошил песочком.

– Володя, а ну-ка глянь: что это? – с озадаченным видом подошел я к начальнику.

– Ну! Молоток! Где нашел? – подскочил сразу же и Сыроватко.

– Из вашей же пробы.

– Хм… И что ты мыслишь?

– То же, что и вы. Подозреваю пироп алмазной ассоциации, – отрапортовал я.

– Вот что: не будем прежде времени делать выводы, – сурово проговорил Джониевич, хотя глаза его заблестели, как после стакана водки.

– Какой-то он аморфный, – скептически пробормотал Колотушин, рассматривая крупицу под лупой. – И блеск слабоват. Сомневаюсь, что бы это был пироп.

– Анализ покажет, – сдержанно заключил Сыроватко. – Ты его смотри не потеряй, заверни во что-нибудь и отметь в своей пикетажке, – указал он мне.

Я же отвернулся и стиснул губы, чтобы не заржать.

Сам я тоже порой вооружаюсь лупой и рассматриваю на ладони странно увеличенные песчинки – желтоватые, бурые, черные, – тайно надеясь обнаружить хоть пылинку желтого металла.

Однако не всегда удается себя отвлечь. А стоит только расслабится – и я опять у прошлого в плену.

…Иду под руку с подружкой Ани. Время от времени приостанавливаюсь, чтобы шепнуть ей на ушко что-нибудь потешное и бесстыдное. Мы громко смеемся, игриво поглядывая друг на друга, и снова шепчемся. А сзади, шагах в десяти от нас плетется Аня. В ее глазах – застывшая мука, в походке – обреченность приговоренного к казни. Но мне весело. К тому же я убежден, что для Ани это полезно: она не должна воспринимать меня как свою собственность. Я – существо вольное, мы вместе до тех пор, пока нас тянет друг к другу, и не должно между нами быть никаких долговременных обязательств. Именно поэтому мы не станем никогда расписываться…

Для чего я это делал? Испытывал ее? Или, может, себя?

А через два дня, когда Аня была в институте, эта ее подружка постучалась в дверь.

– А Ани разве нет? – с натурально изображенной наивностью спросила она, при этом лучезарно мне улыбаясь.

Пока я раздевал ее, она вдохновенно убеждала меня, что ей очень стыдно, что ее будет мучить совесть оттого, что она предает подругу. И от этого ощущения стыда она, похоже, уже заранее получала кайф. «Мне так стыдно… – шептала она, подставляя моим губам свои плечи и груди. – Какая я дрянь…»

«Мы оба дряни», – хотелось добавить мне. Нас обоих жалила совесть, взвинчивая до предела эмоции.

А вечером я с тем же горько-сладким чувством вины обнимал Аню. Она же – по запаху или по моим предательским глазам – без труда определила недавнюю измену (она всегда это угадывала). И тем не менее, после скорбных и разгневанных взглядов, после слез и ударов кулачками мне в грудь, отдалась. Отдалась исступленно, даже более страстно, чем всегда…

Глава 9. РЕЛИКТ

Вскоре было решено, что Кириллыч станет проводить рабочий день в Мишкиной «лаборатории», методично просматривая и документируя промытые пробы.

Сыроватко же продолжает таскать меня с собой.

Удивительно, как изменилось мое восприятие окружающих. Этот же Виктор Джониевич, с которым шесть лет назад, студентом, я попал в экспедицию на Верхоянский хребет, вызывал у меня искреннее восхищение своей суровостью, напором, способностью бесшабашно пить водку, а потом вкалывать с фанатичной одержимостью. Теперь же, глядя на его широкую медвежью спину, на тяжелую, немного косолапую твердую поступь, на всю его грузную фигуру в бывалом, почти добела выгоревшем геологическом костюме, с компасом и гигантским зачехленным ножом на поясе, я ощущаю как будто неловкость за него. Он – словно ожившее окаменелое ископаемое прошлых геологических эпох.