Александр Бабийчук - Человек, небо, космос

• Название: Человек, небо, космос
• Автор: Александр Бабийчук
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

За время Великой Отечественной войны автор прошел путь от старшего врача авиационного полка до главного врача 4-й воздушной армии Он участвовал в битве за Кавказ, в освобождении Крыма и Белоруссии, мобилизуя медиков на обеспечение активной боевой деятельности авиационных частей. После войны А. Н. Бабийчук возглавлял медицинскую службу ВВС. Работая над диссертацией он внес большой вклад в развитие космической медицины, а также в практику отбора и подготовки космонавтов.

---

— У нас сутки для подготовки к боевым полетам, — сказал капитан, положив трубку. Находившиеся в хате командиры эскадрилий и штурман полка молча кивнули.

Фронт проходил примерно в двадцати пяти километрах западнее Лисичанска. Как говорили Бочаров и Доленко, в аэронавигационном отношении район боевых действий оказался несложным. Надежными ориентирами в полете будут служить река и железная дорога Купянск — Ворошиловград.

Но легко представить себе, как волновались неопытные летчики 18 января, когда впервые увидели под крылом самолета передовую, озаряемую всплесками разрывов, трассами ракет и трассирующих пуль. За ней лежала территория, занятая гитлеровцами. Требовалось собрать свою волю в кулак, чтобы отыскать нужную цель, как можно точнее сбросить бомбы, не угодить в лучи прожекторов и не попасть под огонь вражеских зениток.

Возвращения экипажей с первого боевого задания ждут все. Ночь звездная, морозная. Под ногами гулко поскрипывает снег. Брови и ресницы у всех заиндевели. Уже не спасают от холода ни полушубки, ни меховые куртки. Но никто не уходит.

Стрекотание У-2 услышали задолго до появления их над аэродромом. Вскоре одна за другой машины стали садиться. Кинулись к ним, чтобы поздравить летчиков и штурманов с боевым крещением. Первый полет потребовал от них огромного нервного напряжения. Доложили командиру полка, что задание выполнено. Бочаров, не стеснявшийся проявлять эмоции, каждого потискал в своих объятиях. Штурманов он сразу повел в штаб, чтобы подробно расспросить о полете и посмотреть карты. Все остальные поспешили в клуб послушать рассказы летчиков обо всем виденном.

В последующие две ночи боевое крещение приняли все остальные экипажи. Полеты за линию фронта постепенно становились менее напряженными, более привычными. Экипажи совершали теперь по два и три боевых вылета за ночь. Многие из них открыли свой боевой счет. За несколько ночей наши легкие бомбардировщики уничтожили пять артиллерийских батарей противника, около десяти автомашин, разбомбили несколько казарм. Лейтенант А. И. Попов, выполняя полет на разведку, обнаружил немецкий аэродром и на нем четыре «хеншеля». Об этом он сразу же сообщил в штаб армии. Рано утром на штурмовку цели были посланы истребители. Они сожгли вражеские самолеты на земле.

Днем в клубе или какой-нибудь натопленной хате (с дровами было плохо, и топить печки удавалось не везде) летчики разбирали каждый полет, обменивались мнениями о способах и методах прицельного бомбометания, приемах стрельбы из пулемета.

А положение в полку сложилось довольно тяжелое. Из Новочеркасска на Лесную дачу на самолетах вместе с летчиками прибыло всего пять техников. Остальной технический состав, работники штаба, все службы с имуществом должны были приехать в Лисичанск по железной дороге. Прошли все сроки, а нашего эшелона не было. Потом узнали: железная дорога три дня не имела возможности его сформировать. Его отправили в путь только в ночь на девятнадцатое. Тринадцать дней эшелон тащился через Шахты, Звереве, Лихую, Ворошиловград, Старобельск и Валуйки. В Лисичанск ему не удалось пробиться, и он вернулся в Старобельск. Там простоял еще несколько суток…

Командир полка потерял и сон и аппетит, ходил мрачнее тучи. Не знал покоя и комиссар, хотя все его видели неизменно бодрым, улыбающимся. Шуткой и теплым словом он подбадривал каждого.

Оставшись без аэродромной техники и с небольшим количеством специалистов, летчики сами разогревали масло в бочках — «гончарках», заправляли самолеты вручную, бомбы подвозили на лошади, которую удалось раздобыть в деревне, или на салазках, сделанных из самолетных лыж.

Излишне говорить о том, что я участвовал в этих работах. Одновременно следил, чтобы вспотевшие люди не расстегивались, не ели снег, не обмораживали лица и руки, долго находясь под открытым небом. Но ведь не все можно было делать в рукавицах. А термометр, как назло, изо дня в день показывал тридцать градусов мороза.

К вечеру 20 января небо прояснилось. Экипажи возобновили боевую работу.

Но около полуночи на аэродром внезапно опустился густой туман. Не стало видно сигнальных огней, даже звуки увязали, словно в вате. Бочаров принял решение временно прекратить полеты.

На аэродром не вернулись командир первой эскадрильи капитан Кузнецов со штурманом Шурыгиным, летчики Шаповаленко и Красненков со штурманами Гончаром и Щелкуном. Они улетели еще при хорошей видимости.

Всю ночь ждали какого-нибудь сообщения о них. Радиостанций У-2 не имели. Если летчики благополучно посадили машины в расположении наших войск, они непременно из ближайшей воинской части свяжутся по телефону со штабом армии, а оттуда позвонят нам.

Я ни на минуту не выходил из комнаты командира полка. Смотрел на телефон, а сам думал о своих трудностях. БАО еще не подтянулся; где его лазарет, неизвестно; медикаментов в моем медпункте осталось мало, хирургических инструментов совсем нет. Немного утешало то, что я успел разузнать, где находится ближайший медсанбат.

Вид санитарной сумки с красным крестом, которую я положил на один из столов, видимо, раздражал Бочарова, иногда он бросал на нее сердитые взгляды. Заметив это, я ее убрал. Савенков заглянул на минуту к командиру и снова ушел: видимо, направился к летчикам, собравшимся в клубе.

Только утром стало известно, что Шаповаленко и Красненков при слепой посадке в степи поломали свои машины. Хуже сложились дела у Кузнецова: его самолет был подбит, сам капитан ранен в руку. Перетянуть через передний край ему удалось, но при приземлении уже на нашей стороне, он угодил в занесенную снегом балку. Машина разбилась, комэск и штурман получили тяжелые ушибы.

Узнав об этом, я попросил у командира полка разрешения отправиться в тот медсанбат, куда пехотинцы доставили летчиков.

— Вы уже сутки на ногах, Александр Николаевич, отдохните, — попытался отговорить меня Савенков. Но, подумав немного, сказал: — Степанов и Пахомов пусть собираются к Шаповаленко и Красненкову. А вы поезжайте к Кузнецову и Шурыгину.

Через несколько минут я с двумя воентехниками отправился к шоссе, чтобы поймать попутную автомашину. Подкинуть нас по воздуху Бочаров не мог: днем наши У-2 не летали. На этот счет был строгий приказ командующего ВВС армии.

Нагруженные вещмешками с инструментами, воентехники на ходу совещались, чем можно заменить сломанные деревянные лонжероны в грузовой части фюзеляжа. Если им удастся это сделать, то поврежденные самолеты можно будет ночью перегнать на свой аэродром.

Я же размышлял о другом: в каком состоянии Кузнецов и Шурыгин, смогу ли забрать их из медсанбата? Если у комэска ранение легкое, обеспечу уход за ним в своем медпункте. Если же он попадет в эвакогоспиталь, то по выздоровлении может и не возвратиться в родной полк.

На шоссе остановили полупустой военный грузовик. Командир в белом полушубке, сидевший рядом с водителем, разрешил залезть в кузов. Километров через двадцать я сошел с машины, а воентехники поехали дальше.

Деревня, в которой размещался медсанбат, показалась мне слишком разбросанной. Словно ее только начали строить, и с разных концов. Но, увидев развалины на месте некоторых домов, сообразил, что почти половина населенного пункта разрушена. Должно быть, ее бомбили летом или осенью прошлого года.

Во дворах стояли побеленные для маскировки санитарные автобусы, двуколки и длинные фуры. Из хаты в хату перебегали медсестры в накинутых на плечи полушубках. По улице строем шла команда пожилых красноармейцев с топорами и пилами.

Мне указали хату, где можно узнать о доставленных ночью раненых летчиках. После долгих переговоров хмурый военврач 2 ранга велел молодому военфельдшеру проводить меня к Кузнецову и Шурыгину. И тут же заметил: у капитана раздроблена плечевая кость, о его перевозке из медсанбата не может быть и речи. Лейтенанта же, если не подтвердится, что у него сотрясение мозга, можно будет отпустить. Но не раньше, чем через три дня.

В хате, где находилось хирургическое отделение, лежало кроме наших товарищей еще пять раненых.

Капитан был бледен, ночью он потерял много крови. Левая рука уложена в шину, забинтована. У лейтенанта лицо в ссадинах. Когда он откинул одеяло и поднял нижнюю рубаху, я увидел на теле его кровоподтеки.

— Двигаться могу, да вставать не велят. Что-то меня все время подташнивает, — сказал штурман.

— А я из-за сломанной руки, кажется, надолго выбыл из строя, — уныло произнес командир эскадрильи.

Я пробыл в палате часа полтора. Капитан продиктовал мне рапорт командиру полка о ночном происшествии. Его заботило, будет ли вывезена разбитая машина. Возможно, ее еще удастся восстановить.

Пообещав через три дня снова приехать, я зашел еще раз к хмурому военврачу 2 ранга и отправился в обратный путь.