Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

• Название: Пятый сон Веры Павловны
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Жанр: Боевик

Боевик с экономическим уклоном – быстрый, с резкими сменами места действия, от Индии до русской провинции, написанный энергичным языком.

---

А лето.

А тепло.

А времени свободного хоть завались.

Санькин дом на отшибе. Во дворе пахнет сладкой травой.

Забор глухой, высокий, с улицы во двор заглянуть не просто.

Вечером, когда прохладнее, когда не сильно досаждают комары, когда совсем не видно вблизи прохожих, можно искупаться в грязноватой запруде – поблизости. Но лучше просто валяться на траве и думать.

Думать Колян любил.

Когда тебе за тридцать, есть о чем подумать.

К тридцати годам у человека много скапливается материала для раздумий.

Хорошо думается о самых разных вещах, даже о таких, какие раньше в голову не приходили. Ну, скажем, о коммунистических фалангах. Или о всеобщем счастье. Или о жизни, в которой делай, что хочешь, всё в жилу и никто тебе не указ.

И Саньку интересно послушать.

Он нытик, но жизнь знает, просто не везет ему.

Первую ходку в зону Санька совершил случайно: за плохо вымытый железный ковшик. За колючку обычно садятся по делу, а Санька сел за плохо вымытый железный ковшик. Сварил ханку, а ковшик помыть не успел. Тут менты и нагрянули. Привет, мол, Санёк, как жизнь? Неужто хреново? Ничего, утешили, будет хуже, посуду вовремя мой, паскудник!

И вторую ходку Санька объяснял непрухой.

Шел по улице и нашел будто бы пакет с травкой.

Ну, сухая травка, ничего особенного, он понюхал, запах целебный. Кто ж ее знает? Санька не старик-шептун и не знахарь. Разболелись ноги в тот день, он подумал, может нагреть воды да попарить найденной травкой ноги? Так и подумал: приду домой, ноги попарю. А тут, как в страшной сказке, набежали менты. Привет, мол, Санёк, как жизнь? Да неужто хреново? Ничего, утешили, будет хуже, всякую травку не подбирай, паскудник!

Опять поворот судьбы.

После нехорошей перестрелки, приключившейся летом в Томске, Колян прятался у Саньки почти полтора месяца. Слышал, что одна из пуль, выпущенных им из «Макара», попала в человека. Даже не в человека, а в бабу. При этом в бабу богатую.

То-то и плохо, что в богатую. Значит, теперь на него, на Коляна, спущена не одна стая легавых. Значит, у каждого мента на транссибирской магистрали имеются в кармане его фотки. Самое время отсиживаться за тесовым забором, тихонько сосать пивко, но Санька прав – бабки кончились. Все, что было при Коляне, все кончилось, а капусту он бросил в Томске. И пушку бросил. Все не по-людски получилось. Думал свалить из Томска богатым, в вагоне СВ, может, с кудрявой подружкой (обязательно с кудрявой!), думал купить в глубине России в уединенном райцентре небольшой домик с удобствами, а вот никуда теперь не едет, от всех прячется. И, прежде всего, от отца Дауна, обещавшего счастливую жизнь.

Вспоминая об отце Дауне, Колян нервничал.

Хорошо, что (пока были бабки) Санька выправил ему справку о досрочном освобождении. Понятно, липа, и выписана на имя какого-то Кобелькова, но все-таки документ. Только раздражало Коляна, почему, твою мать, Кобельков? Почему не Кобелев хотя бы? И вот в Томске, все вспоминал он, в тот вечер все должно было получиться иначе, но почему-то остервенились менты. Может, на непогоду – высыпали на улицу, как горох. Или ловили кого-то?

Может, меня ловили?

Такая дурная мысль уже приходила Коляну в голову.

Не нравилась Коляну эта мысль, портилось от нее настроение. Но ведь может и правда, его ловили? Почему нет? Уж как-то понятливо кинулись на него менты. Пришлось стрелять. Последнее дело.

Колян сплюнул.

В жизни не бывает так, чтобы все шло ровно и гладко.

Утром вот тоже пообещал Саньке: «Вернусь с бабками». Подумав, пояснил: «Еще недельку перекантуюсь, а потом съеду. Сам вижу, что приелся тебе». Санька, понятно, возразил: «Да живи, мне-то что. – Даже пошутил: – Соседка опять заглядывала через забор».

«Кто такая?» – насторожился Колян.

«Да так, сучка, – объяснил Санька. – Прописана по соседству, живет у родной тетки. А работает в собесе, нужный для местных старух человек. Языком, правда, любит молоть, тетку жалеет. Знает, что с теткой когда-то жил. Прикрикну на нее, она зашипит, как змея: сядешь, мол! А я рублю: „Отсижу, выйду честный, тебя задавлю“. У нее вообще-то, что ни глаз, то рентген. – И спросил: „Может, правда, тебе свалить из Тайги?“

«Да свалю, свалю. Недельку перекантуюсь и свалю».

«Куда?»

«На Кудыкину гору. А может, в Мариинск. Мне зиму пересидеть надо. Где-нибудь в котельной на Пихтаче, а лучше на пихтоварке за Яей. Ближе к весне можно будет подумать об остальном. Мне один человек крупно должен… – намекнул Колян, с внутренним содроганием припомнив отца Дауна. – Очень крупно… Вот должок с него слуплю и с тобой, Санёк, рассчитаюсь. А сейчас пойду, накопаю бабок».

Колян не знал, где накопает бабок, но был уверен, что накопает.

Тайга город большой, тихий. В таком большом тихом городе много чего накопилось за годы советской власти. Из такого города даже перестройка всего сразу не вытряхнет. Колян знал, где искать живые бабки – у сберкасс или на вокзале, а то на рынке. Самые те места. А потом снова залечь. Хотя бы на недельку. Ведь лето, ведь облака в небе. Хорошо валяться на травке, болтать с разговорчивым корешом и с запойной собачкой Зюзей. Она пьющая, не сбрехнет.

Перейдя железнодорожный виадук, прислушиваясь к отдающей эхом скороговорке диспетчеров, Колян спустился в старый центр города.

Скрипучие тротуары…

Темные колодезные срубы с навесами…

Темные деревянные дома, обнесенные палисадами, почерневшими от времени и непогоды…

В таком древнем городе много пенсионеров, подумал Колян, а каждому пенсионеру у нас выдают пенсию. Пусть за май, пусть даже за апрель, да даже за март, но выдают, а ему, Коляну, абсолютно все равно – майская пенсия или выдана за апрель…

Решив лично пронаблюдать, как в городе Тайга идет выдача пенсий, Колян неторопливо поднялся в первую попавшую по пути сберкассу.

Но ловить там оказалось нечего.

В темноватый коридор второго этажа, душный, обшитый некрашеными досками, выходили три двери и все три по случаю упомянутой духоты были распахнуты настежь. Одна вела в пустую сберкассу, другая в такую же пустую ремонтную контору, а третья к нотариусу. У нотариуса, усатого, сильно морщинистого, совсем облысевшего и чем-то недовольного человека, два пожилых гегемона оформляли доверенность. А в сберкассе, чтобы, значит, не затруднять людей, висела приметная табличка: «Денег нет».

Такие таблички злили Коляна.

Куда в большой стране вдруг подевались деньги?

Колбасы и выпивки сколько угодно, а денег, хоть умри, нет.

А ведь были времена, вздохнул он, когда добывать деньги было несложно. При этом деньги приличные. Такие, что он покупал билет на скорый поезд и отправлялся отдохнуть, нервы привести в порядок. Валяйся в вагоне СВ, поезд сам домчит тебя до Сочи или до Риги. А теперь: «Денег нет».

Пройдясь по коридору, Колян сердито спустился по деревянной скрипучей лестнице. Похмельная боль пульсировала в левом виске. Слаб что-то стал я на левую сторону, сердито отметил про себя Колян и, найдя в затененном сквере скамейку, закурил. Пыль перед скамьей казалось жемчужной. Три белых курицы неподалеку купались в жемчужной пыли, счастливо раскидывая встопорщенные крылья. И бетонный солдат с автоматом застил вид на пустую площадь. Вот не скажешь ему: «Отсунься!»

В глубоком раздумье Колян выкурил сигарету.

А когда бросил сигарету, когда уже вдавил ее пяткой в жемчужную пыль, подошли два мордоворота в пятнистых комбинезонах. Глаза бледные, но убедительные, как кипяток. Таким ребятам абсолютно все равно, сразу тебя убить или мучить до вечера. Один все время молчал, только всей пятерней закидывал длинные жидкие волосы за нагло оттопыренные уши, а другой, поплотнее, но чуть пониже, с каким-то противным бабьим волосяным хвостиком на затылке, строил из себя вежливого человека.

«Вот вы пятнадцать минут тому назад были у нотариуса».

«Да не был я, только заглядывал», – неохотно согласился Колян, держа руку на левом виске.

«Зачем?»

«А опохмелиться хочется, – честно признался Колян. Он знал, что честность редко, но помогает. – Голова трещит. Думал, встречу знакомых, вдруг кто пенсию получил».

«А здесь что делаете?»

«А здесь курю».

Оказывается, быть честным совсем не трудно: на каждый вопрос Колян отвечал сразу, без раздумий, и никаких встречных вопросов не задавал. Так сложилась жизнь, что в последние годы вопросы чаще задавали ему, вот и сложилась полезная привычка – не торопиться со встречными вопросами. Правда, на какое-то мгновение Коляну стало обидно: вот, не дай Бог, пойдут насмарку все его беганья. Заберут в ментовку, а тогда ни собачка Зюзя больше с ним не выпьет, ни кореш Санька не сбегает за разливным пивом.

Ладно, решил, глаза у мордоворотов, как кипяток, но терпеть можно.

«Имя?»

«Мое?» – Колян даже обернулся, как бы недоумевая: его ли спрашивают? Но в пыльном сквере было пусто, да и мордовороты не собирались шутить, хмурые оказались типы. Колян подумал было назваться Кобельковым, как значилось в липовой справке, но, глядя на мордоворотов, раздумал.