Тит Ливий - История Рима от основания Города

• Название: История Рима от основания Города
• Автор: Тит Ливий
• Жанр: Античная литература

Тит Ливий (Titus Livius, 59 до н. э., Патавий, ныне Падуя – 17 н.э., там же) – один из самых известных римских историков, автор чаще всего цитируемой «Истории от основания города» («Ab urbe condita»), несохранившихся историко-философских диалогов и риторического произведения эпистолярной формы к сыну.

Oсновоположник так называемой альтернативной истории, описав возможную борьбу Рима с Александром Македонским если последний прожил бы дольше. Образцами совершенного стиля Ливий называл Демосфена и Цицерона.

Ливий происходил из состоятельной семьи, в ранней молодости приехал в Рим, где получил хорошее образование, после чего занялся философией, историей и риторикой. Хотя близкие отношения связывали его с Августом, Ливий не принимал деятельного участия в политической жизни. После 27 до н. э. Ливий начал работать над фундаментальной работой по истории Рима в 142 книгах, в которой верил в нравственные ценности и в которых видел залог возрождения Рима и в то же время, разделяя взгляды стоиков, верил в фатум. В сохранившихся книгах помещено около 40 речей исторических и полулегендарных фигур. Хронологически ливиев стиль представляет собой промежуточный этап между классическим и так называемой латынью серебряного века Империи. О Ливии с уважением отзывались оба Сенеки, Квинтиллиан и Тацит, а труды использовали Валерий Максим, Анней Флор, Лукан и Силий Италик.

Николо Макиавелли написал «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия».

Единственный сохранившийся труд Тита Ливия «История Рима от основания города» охватывает события римской истории от легендарных её истоков до гражданских войн и установления империи, т. е. эпохи современником которой был автор.

Из 142 книг до нашего времени дошло 35 книг – с первой по десятую и с двадцать первой по сорок пятую, освещающие события до 293 и с 219 до 167 г. до н. э.О содержании других книг известное представление дают созданные ещё в древности краткие их изложения – «периохи», или «эпитомы». Перевод их также включен в настоящее издание.

Настоящее издание подготовлено коллективом переводчиков – филологов-классиков и историков античности.

Содержит обширную пояснительную статью Г. С. Кнабе.

---

48. (1) Чем дальше был бы отогнан Антиох, тем необузданнее господствовали бы галлы в Азии, и всеми землями, сколько их есть по сю сторону Тавра, вы увеличили бы галльские владения, а не собственные. (2) „Пусть это так, – возразят нам, – но некогда галлы разграбили даже Дельфы134 – общий оракул всего рода людского, средоточье земного круга, и даже за это римский народ не объявил им войну и не начал ее”. (3) Но я считал, что есть какая-то разница между тою порою, когда Греция и Азия еще не знали вашего права и вашей власти, (4) когда вас не заботило происходящее там, и нынешним временем, когда гору Тавр установили пределом для римской власти, когда вы даете городам свободу и жалуете им освобождение от повинностей, когда земли одних расширяете, других наказываете отъятием части владений, на некоторые налагаете дань, увеличиваете и сокращаете царства, дарите, отнимаете – считаете своим делом печься о том, чтобы они пользовались миром и на море, и на суше. (5) Неужто, не выведи Антиох гарнизонов, спокойно сидевших в своих крепостях, вы не считали бы Азию освобожденной, а если бы войска галлов так и бродили то здесь, то там, то все считали бы действительными ваши пожалования царю Эвмену, считали бы существующей свободу, предоставленную городам? (6) Но что это я так забочусь о доказательствах? Разве я не нашел, а сделал галлов врагами? (7) Я взываю к тебе, Луций Сципион, – став преемником твоей власти, я молил бессмертных богов, чтобы они дали мне унаследовать твою доблесть вместе с удачей. Взываю я и к тебе, Публий Сципион: состоя легатом при брате-консуле, ты по величию своему был сотоварищем и в его глазах, и в глазах войска. Так известно ли вам, что в войске Антиоха были легионы галлов135? (8) Видели ли вы их в его строю, на том и другом флангах – ведь они-то, казалось, и были главной силой всего войска136? Сражались ли вы с ними, как с признанными врагами? Убивали ли их? Снимали с них боевые доспехи? (9) С Антиохом же, говорят мне, не с галлами, и сенат решил, и народ повелел вести войну. А ведь тем самым они, я полагаю, решили и повелели вести войну и со всеми, находившимися на его стороне. (10) Кроме Антиоха, с которым Сципион пришел к соглашению о мире и с которым (именно с ним) поручили вы составить и заключить союзнический договор, все те, кто поднимал оружие против нас на стороне этого царя, оставались врагами137. (11) И хотя в таком положении оказались прежде всего галлы, а также некоторые царьки и тираны, я тем не менее и с некоторыми из них договорился о мире, заставив их, согласно с достоинством вашей власти, искупить свои прегрешения, да и сердца галлов постарался я испытать: усиливаясь, нельзя смягчить их прирожденную дикость. (12) Лишь после этого, видя, что они неукротимы и непримиримы, я счел необходимым усмирить их силой оружия.

(13) Теперь, сняв с себя обвинение в том, что начал войну, я должен дать отчет в том, как я вел ее. И тут я был бы уверен в успехе моего дела, даже если пришлось бы его защищать не перед римским, а перед карфагенским сенатом, где, как говорят, распинают на кресте полководцев за плохой замысел военных действий, если даже исход их и был хорошим138. (14) Но я ведь не там, а в таком государстве, где потому-то и призывают богов при начале и завершении всякого дела, что ничьей хуле не дано умалить уже одобренного богами, и где среди торжественных слов постановления о благодарственном молебствии или о триумфе есть и такие: (15) „За то, что хорошо и счастливо вел государственные дела”. Если бы здесь я даже и не хотел, если бы чванством считал гордиться собственной доблестью, а только за счастье мое и войска, мне вверенного, за дарованную нам победу над таким народом, да еще без всяких людских потерь, – (16) если бы вот за это потребовал я воздать надлежащие почести бессмертным богам и позволить мне взойти с триумфом на Капитолий, с которого я и отправлялся в поход, произнеся положенные обеты, то неужели вы отказали бы в этом мне и – со мною – бессмертным богам?

49. (1) Я, говорят мне, сражался в невыгодном для того месте. Так скажи мне, где оно, более выгодное, в котором я мог бы сражаться! Враги уже овладели горой и держались там в укрепленном месте; разумеется, должен я был подойти к врагу, если хотел его победить. (2) Ну а будь у них в этом месте город, укройся они за его стенами? Разумеется, нужно было б идти на приступ. А при Фермопилах разве в удобной местности сражался Маний Ацилий с царем Антиохом? (3) А Филиппа, занявшего горные вершины над рекою Аой, разве не так же точно сбросил с них Тит Квинкций? Да, уж до сих пор не могу я понять, каким они воображают себе или каким хотят вам представить врага! (4) Если выродившимся, расслабленным прелестями Азии, то что же опасного было напасть на него, хоть бы и при неблагоприятных условиях? Если же он внушает страх и свирепостью, и телесной силой, то почему вы отказываете в триумфе за такую победу? (5) Отцы-сенаторы, зависть слепа, и умеет лишь унижать доблести и умалять награды за них. (6) Прошу вас, отцы-сенаторы, извинить меня, если бы я был чересчур многословен в своей речи; не страсть к самохвальству тому причиной, но необходимость защищаться от обвинений. (7) Да и в моей ли власти было во Фракии раздвинуть теснины, разгладить кручи, а дикие леса обратить в ухоженные рощи? Как я мог предотвратить засаду фракийских разбойников в никому, кроме них, не известных дебрях, (8) устеречь от них все узлы из обоза, всех мулов и лошадей из такой длинной колонны; мог ли я сделать, чтобы никто не был ранен и чтобы не умер от раны Квинт Минуций Терм, храбрый и решительный воин? (9) Они привязались к этому случаю, к злополучной гибели такого доблестного согражданина. (10) А о том, что в лесистой теснине, в местности неудобной и незнакомой, где вдруг напал на нас враг, оба отряда воинов – передовой и замыкающий, – действуя сразу с обеих сторон, окружили войско варваров, застрявшее в нашем обозе, о том, что многие тысячи их в тот самый день, (11) а еще много больше несколько дней спустя было перебито и взято в плен139, забыли? Неужели не понимают они, что если умолчат о том сами, то вы об этом узнаете, когда свидетелем моей речи будет все войско? (12) Да не обнажай я вовсе меча в Азии, не встречайся я там с неприятелем, я и тут как проконсул заслужил бы триумф в двух сражениях, выигранных во Фракии. Но уже достаточно сказано. (13) А за то, что я утомил вас речью более многословной, чем мне бы хотелось, прошу прощения вашего, отцы-сенаторы, и хотел бы его от вас получить140 ».

50. (1) В этот день обвинения одержали бы верх над защитой, не затянись прения допоздна. Сенаторы расходились с заседания в таком расположении духа, что, казалось, намерены были отказать в триумфе. (2) На другой день родные и друзья Гнея Манлия сделали все, что могли, и возобладало влияние старейших сенаторов, (3) утверждавших, что никто не вспомнит такого примера, чтобы полководец, который, победив врагов, завершил порученную ему войну и привел войско обратно, вступил бы в Город без триумфальной колесницы и без лаврового венка, как частный человек, ничем не отмеченный. Такие чувства восторжествовали над злобой, и большинство высказалось за триумф.

(4) А потом все разговоры об этом споре были оставлены и забыты – все заслонила начавшаяся борьба с более великим и более славным мужем. (5) Публия Сципиона Африканского, как рассказывает Валерий Антиат, потребовали в суд два Квинта Петилия. Об этом толковали кто как – каждый в меру своего ума и душевного склада. (6) Одни порицали не народных трибунов, но государство в целом за то, что оно могло допустить такое. (7) Два величайших города всей земли, говорили они, почти в то же самое время оказались неблагодарны к своим вождям, и Рим – неблагодарнее; Карфаген, будучи побежден, отправил в изгнание побежденного Ганнибала, а здесь победоносный Рим изгоняет победителя Сципиона Африканского. (8) Другие на это возражали: «Ни один отдельный гражданин не должен стоять так высоко, чтобы его нельзя было, согласно законам, призвать к ответу. Ничто так не отвечает равенству и свободе, как возможность привлекать к суду любого, и даже самое могущественное лицо. (9) Что же (не говоря уже о высшей должности в государстве) можно было б без страха кому бы то ни было поручить, если бы не нужно было отчитываться в своих действиях? Кто не может сносить равенства перед законом, к тому можно применить силу, и это не несправедливо». (10) Таковы были споры и толки, а между тем подошел день, назначенный для суда. Никого и никогда прежде, даже того же Сципиона в бытность его консулом или цензором, не сопровождала на форум более многочисленная толпа всякого рода людей, чем провожавшая в тот день подсудимого. (11) Когда ему велено было ответить на обвинение, он, даже не упомянув о нем, начал речь о своих деяниях, столь блистательную, что стало ясно: никого и никогда не хвалили лучше и справедливее. (12) Ибо говорил он с тем же умом, с той же силой духа, с какими он все совершил, и слушали его с неослабным вниманием, ведь это была защитительная речь, а не простое похвальное слово.