Тит Ливий - История Рима от основания Города

• Название: История Рима от основания Города
• Автор: Тит Ливий
• Жанр: Античная литература

Тит Ливий (Titus Livius, 59 до н. э., Патавий, ныне Падуя – 17 н.э., там же) – один из самых известных римских историков, автор чаще всего цитируемой «Истории от основания города» («Ab urbe condita»), несохранившихся историко-философских диалогов и риторического произведения эпистолярной формы к сыну.

Oсновоположник так называемой альтернативной истории, описав возможную борьбу Рима с Александром Македонским если последний прожил бы дольше. Образцами совершенного стиля Ливий называл Демосфена и Цицерона.

Ливий происходил из состоятельной семьи, в ранней молодости приехал в Рим, где получил хорошее образование, после чего занялся философией, историей и риторикой. Хотя близкие отношения связывали его с Августом, Ливий не принимал деятельного участия в политической жизни. После 27 до н. э. Ливий начал работать над фундаментальной работой по истории Рима в 142 книгах, в которой верил в нравственные ценности и в которых видел залог возрождения Рима и в то же время, разделяя взгляды стоиков, верил в фатум. В сохранившихся книгах помещено около 40 речей исторических и полулегендарных фигур. Хронологически ливиев стиль представляет собой промежуточный этап между классическим и так называемой латынью серебряного века Империи. О Ливии с уважением отзывались оба Сенеки, Квинтиллиан и Тацит, а труды использовали Валерий Максим, Анней Флор, Лукан и Силий Италик.

Николо Макиавелли написал «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия».

Единственный сохранившийся труд Тита Ливия «История Рима от основания города» охватывает события римской истории от легендарных её истоков до гражданских войн и установления империи, т. е. эпохи современником которой был автор.

Из 142 книг до нашего времени дошло 35 книг – с первой по десятую и с двадцать первой по сорок пятую, освещающие события до 293 и с 219 до 167 г. до н. э.О содержании других книг известное представление дают созданные ещё в древности краткие их изложения – «периохи», или «эпитомы». Перевод их также включен в настоящее издание.

Настоящее издание подготовлено коллективом переводчиков – филологов-классиков и историков античности.

Содержит обширную пояснительную статью Г. С. Кнабе.

---

50. (1) В этот день обвинения одержали бы верх над защитой, не затянись прения допоздна. Сенаторы расходились с заседания в таком расположении духа, что, казалось, намерены были отказать в триумфе. (2) На другой день родные и друзья Гнея Манлия сделали все, что могли, и возобладало влияние старейших сенаторов, (3) утверждавших, что никто не вспомнит такого примера, чтобы полководец, который, победив врагов, завершил порученную ему войну и привел войско обратно, вступил бы в Город без триумфальной колесницы и без лаврового венка, как частный человек, ничем не отмеченный. Такие чувства восторжествовали над злобой, и большинство высказалось за триумф.

(4) А потом все разговоры об этом споре были оставлены и забыты – все заслонила начавшаяся борьба с более великим и более славным мужем. (5) Публия Сципиона Африканского, как рассказывает Валерий Антиат, потребовали в суд два Квинта Петилия. Об этом толковали кто как – каждый в меру своего ума и душевного склада. (6) Одни порицали не народных трибунов, но государство в целом за то, что оно могло допустить такое. (7) Два величайших города всей земли, говорили они, почти в то же самое время оказались неблагодарны к своим вождям, и Рим – неблагодарнее; Карфаген, будучи побежден, отправил в изгнание побежденного Ганнибала, а здесь победоносный Рим изгоняет победителя Сципиона Африканского. (8) Другие на это возражали: «Ни один отдельный гражданин не должен стоять так высоко, чтобы его нельзя было, согласно законам, призвать к ответу. Ничто так не отвечает равенству и свободе, как возможность привлекать к суду любого, и даже самое могущественное лицо. (9) Что же (не говоря уже о высшей должности в государстве) можно было б без страха кому бы то ни было поручить, если бы не нужно было отчитываться в своих действиях? Кто не может сносить равенства перед законом, к тому можно применить силу, и это не несправедливо». (10) Таковы были споры и толки, а между тем подошел день, назначенный для суда. Никого и никогда прежде, даже того же Сципиона в бытность его консулом или цензором, не сопровождала на форум более многочисленная толпа всякого рода людей, чем провожавшая в тот день подсудимого. (11) Когда ему велено было ответить на обвинение, он, даже не упомянув о нем, начал речь о своих деяниях, столь блистательную, что стало ясно: никого и никогда не хвалили лучше и справедливее. (12) Ибо говорил он с тем же умом, с той же силой духа, с какими он все совершил, и слушали его с неослабным вниманием, ведь это была защитительная речь, а не простое похвальное слово.

51. (1) Народные трибуны, чтобы правдоподобнее выглядели внезапные обвинения, вспомнили и о старых – насчет роскоши зимней стоянки в Сиракузах141, напомнили и о мятеже в Локрах142, вспыхнувшем из-за Племиния; подозрениями – не доказательствами – обосновывали они обвинение во взяточничестве143. (2) «Сын его, взятый в плен,– говорили они,– был возвращен ему без выкупа, да и во всем прочем Антиох чтил Сципиона так, будто бы в его только власти были и мир, и война с Римом. (3) В провинции был он для консула не легатом, а диктатором, и если он туда и отправился, то лишь затем, чтобы Греции, Азии, всем восточным царям и народам внушить то, в чем в Испании, Галлии, Сицилии и Африке уж давно уверились: (4) что один человек – и глава, и опора владычества римского, что Сципион осеняет собой государство, владычествующее над всем земным кругом, что мановенье его может заменить и постановления сената, и повеленья народа». Человека безупречного обвинители порочили, как могли. (5) Речи продлились до ночи, и день суда был отложен. (6) Когда он настал, трибуны с рассветом расселись на рострах144. Обвиняемый, вызванный в суд, с большой толпой друзей и клиентов прошел посреди собрания и подошел к рострам. В наступившей тишине он сказал: (7) «Народные трибуны и вы, квириты! Ныне годовщина того дня, когда я счастливо и благополучно в открытом бою сразился в Африке с Ганнибалом и карфагенянами. (8) А потому справедливо было бы оставить на сегодня все тяжбы и ссоры. Я отсюда сейчас же иду на Капитолий поклониться Юпитеру Всеблагому Величайшему, Юноне, Минерве и прочим богам, охраняющим Капитолий и крепость, (9) и возблагодарю их за то, что они мне и в этот день, и многократно в других случаях давали разум и силы достойно служить государству. (10) И вы, квириты, те, кому это не в тягость, пойдите также со мною и молите богов, чтобы и впредь были у вас вожди, подобные мне. Но молите их об этом, лишь если правда, (11) что оказывавшиеся вами мне с семнадцати лет и до старости почести всегда опережали мой возраст, а я своими подвигами превосходил ваши почести». (12) От ростр он отправился на Капитолий. Вслед за Сципионом отвернулось от обвинителей и пошло за ним все собрание, так что наконец даже писцы и посыльные оставили трибунов. С ними не осталось никого, кроме рабов-служителей и глашатая, который с ростр выкликал обвиняемого. (13) Сципион, сопровождаемый римским народом, обошел все храмы не только на Капитолии, но и по всему Городу. (14) Этот день – благодаря народному сочувствию и заслуженному признанию величия Сципиона – стал для него едва ли не более славным, нежели тот, когда он вступил в город, справляя триумф над царем Сифаком и карфагенянами145.

52. (1) Великолепный тот день воссиял для Сципиона последним. Предвидя в будущем силу зависти и борьбу с трибунами, он, когда день был надолго отсрочен, удалился в свое литернское имение с твердым намерением в суд не являться. (2) Слишком гордый – и от природы, и от привычки к большим успехам, – он знал, что не сможет мириться с положением подсудимого и смиренно выслушивать судей. (3) Когда наступил день суда, и он туда не явился и его стали вызывать, Луций Сципион оправдывал его неявку болезнью. (4) Трибуны, потребовавшие Публия в суд, этого извинения не принимали и обвиняли его в том, что он не явился на суд от той же надменности, с какой оставил суд, народных трибунов и народное собрание и совершил триумф над самим римским народом в сопровождении тех, (5) кого он лишил права и свободы изречь над собой приговор, влача их за собой, будто пленных, и увел в этот день собрание от народных трибунов на Капитолий146. «Итак, – говорили они, обращаясь к народу, – вот вам расплата за безрассудство! (6) Под его водительством, по его указанию вы нас оставили, а теперь он самих вас покинул. (7) С каждым днем мы слабеем духом: за тем же человеком, за которым семнадцатью годами раньше147, когда он имел и войско, и флот, мы посмели послать в Сицилию народных трибунов с эдилом – схватить его и привезти в Рим, а ныне за тем же человеком, теперь уже частным лицом, не дерзнем послать, чтобы его вытащили из усадьбы и заставили говорить в суде». (8) Коллегия народных трибунов, к которой воззвал Луций Сципион, постановила так: «Если подсудимый извиняет себя болезнью, то мы решаем уважить эту причину, и пусть сотоварищи наши назначат ему другой срок». (9) В то время был народным трибуном Тиберий Семпроний Гракх148, у которого были ссоры с Публием Сципионом. Когда он запретил приписать свое имя к постановлению сотоварищей, все ожидали, что его предложение будет еще суровее, но он решил так: (10) «Раз Луций Сципион извиняет неявку брата болезнью, то и нам надо счесть это объяснение удовлетворительным. Я не допущу, чтобы кто-либо обвинял Публия Сципиона до его возвращения в Рим; и даже тогда я, если он обратится ко мне за помощью, освобожу его от явки в суд149. (11) Своими деяниями, почестями, полученными от римского народа, Публий Сципион, с согласия богов и людей, вознесен так высоко, что зазорно ему стоять подсудимым под рострами и слушать попреки юнцов, а для народа римского это было б еще постыднее».

53. (1) К этому своему решению он добавил негодующую речь: «Неужели, трибуны, у нас под ногами будет стоять Сципион, покоритель Африки? (2) Для того ли четырех знаменитейших пунийских полководцев разбил он в Испании, четыре их войска обратил в бегство? Затем ли он взял в плен Сифака, покончил с Ганнибалом, Карфаген сделал нашим данником? (3) Затем ли отбросил Антиоха (ведь и эту славу разделяет он с братом Луцием Сципионом) за Тавр, чтобы стать жертвой каких-то двух Петилиев? (4) А вы, трибуны, домогаетесь славы победителей Публия Сципиона Африканского? Неужели никакие заслуги славного мужа, никакие почести, оказанные ему вами, квириты, не обеспечат ему безопасного, можно сказать священного, убежища, где бы он мог провести свою старость если и не в почете, то хоть в покое, без оскорблений?» (5) Решение и присоединенная к нему речь Семпрония Гракха подействовали не только на всех присутствующих, но даже и на самих обвинителей; они сказали, что поразмыслят о том, чего требуют от них их право и долг. (6) Потом, когда народное собрание было распущено, началось заседание сената. Тут все сенаторское сословие, особенно бывшие консулы и старейшины, рассыпались в благодарностях Тиберию Гракху за то, что он поставил общее выше личной вражды. (7) Петилиев всячески порицали за то, что они хотели блеснуть, очерняя других, ища себе славного триумфа за победу над Сципионом. С той поры о Сципионе больше не говорили. (8) Он провел конец жизни в Литерне, не скучая по Городу. Умирая в деревне, он, как рассказывают, велел там же похоронить его и воздвигнуть там памятник, не желая себе похорон в неблагодарном отечестве150. (9) Достойный памяти муж! Он более знаменит своими военными подвигами, чем какими-нибудь делами на мирном поприще. Притом первая половина его жизни была славней, чем вторая, потому что всю молодость свою он провел в войнах, а с наступлением старости слава его подвигов увяла, пищи же для ума не представилось. (10) Чем, в сравнении с его первым консульством, было второе, даже если добавить к нему цензуру? Что значила служба легатом в Азии, и бесполезная из-за нездоровья, и омраченная несчастным приключением с его сыном151, а после возвращения необходимостью либо явиться в суд, либо, избегая его, оставить заодно и отечество? (11) Но главная слава завершителя Пунической войны, самой значительной и самой опасной из всех, что вели римляне, принадлежит ему одному.