Евгений Комарницкий - Эныч

• Название: Эныч
• Автор: Евгений Комарницкий
• Издательство: Фабула
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-86090-161-5

«Эныч» — пример блистательной эклектики и нового слова в литературе; в нем сосуществуют самые различные художественные приемы, повороты, находки, используемые авторами по мере надобности в них.

Хулиганство, детектив, эротика, фантастика, чернуха, трансрелигиозность, пара- и не парапсихология, социология, садизм и замаскированный благотворительностью мазохизм, нарождающиеся акулы «совкового» межконтинентального бизнеса, философия космического прорыва путем технологического использования давно заброшенного сценического хлама — весь этот далеко не полный перечень буйным тропическим потоком обрушивается на главного героя романа и окружающих его персонажей в процессе ошеломляющей феерической мистерии. Плюс ко всему этому — гипертрофированное раскрытие идеи человеческой природы и ее бытия.

Авторы, словами одного из своих героев, как бы говорят читателю: «…если ты о чем то подумал, знаит, это можно осуществить».

---

Генерал бросает взгляд на часы.

— Вы готовы, товарищ Ландсгербис? В десять пятьдесят вам надлежит подключиться к проведению операции. Капитан Дельцин рассчитывает на вас… Да, нелегко сейчас капитану.

Степанчук регулирует резкость изображения. Замечает:

— Надо полагать, им долго придется ждать. Трамваи сюда редко заглядывают.

Джугашхурдия поглаживает усы.

— Товарыш Стэпанчук, пока оны стоят, нэлзя лы уточныт, что там проызошло с паматныком?

Степанчук, не отрываясь от экрана, вызывает «девятого». Уточняет подробности. Джугашхурдия сосредоточенно выслушивает сообщение. Резюмирует:

— Осквэрнэныэ сватын — это наыболээ коварный удар по го-сударствэнным ынтэрэсам страны.

— Вернемся-ка к предыдущему сообщению, — вынув изо рта авторучку, тихо говорит Ландсгербис. — Я о событии на привокзальной площади, у другого памятника, где ваш сотрудник, находясь под гипнозовлиянием, совершил нападение на заслуженную скотницу…

— Неприятный момент, — генерал гасит сигарету, складывает руки на груди. — Майор Денисов — наш старейший, самый опытный специалист-эпизодник. За все время работы не имел ни одного провала, а тут…

— Хорошо — жив остался, — говорит Степанчук. — Если б интимный резервуар у Новодворской оказался чуть больше, голова бы вошла целиком, и тогда уж… Кстати, принцип все тот же — что с трубой, что с Тульским, что здесь — ничего ниоткуда не извлекается.

— Особенно обращает на себя внимание демонстративно-извращенный характер вражеских акций, — произносит Ландсгербис. — Очевидно, по их расчетам, подобные эффекты должны создать в городе трудноконтролируемые эмоциональные всплески.

— Нэ забывайтэ, что пострадавшаа ны кто ынаа, как дэпутат мэстного совэта, да к таму же наш внэштатный сотруднык… Сначала оны… эта… мэстнаго, а потом и Вэрховнаго захотат!

— Не позволим, — твердо говорит генерал. — Мда-а, серьезную игру затеяли, ребята…

— Я вот что хотел у вас спросить, товарищ Плухов, — постукивает блокнотом по спинке кресла Ландсгербис. — Много ли в вашем городе иностранцев?

— Майор, дайте, пожалуйста, распечатку, — распоряжается Плухов.

— Пожалуйста, Петр Сергеевич, — мгновенно откликается Степанчук. — В городе на сегодняшний день один иностранец. Болгарин. На монгола очень похож.

— Ыз соцыалыстычэского лагэра? — удивляется Джугашхурдия.

— Все они одним миром мазаны, — машет рукой генерал. Наблюдает в мониторе действия объекта: «Чугун» скребет спину. Плухов почесывает нос. — А кто у нас, Эдуард Иванович, за этим братцем-помидорщиком приглядывает?

— Как он год назад появился, я к нему сразу младшего лейтенанта Якоря прикрепил, — улыбается Степанчук.

— Есть ли здесь связь?.. — генерал задумывается. — Ну, хорошо, майор, запросите санкцию прокурора на арест. Про запас.

— Это мы хоть сейчас оформим, Петр Сергеевич. Прокурор всегда у нас в дежурной части торчит. В го играет. Бланки с печатями у меня в сейфе. Только фамилию вставить… Его не то Ангел Дядю Сынов, не то Сын Дядю Ангелов величают…

— Ишь ты, — генерал хмыкает. — Сынок Дядин! Как их только с такими именами к нам впускают.

— А им тут у нас быстрее атеистами сделаться, — говорит Степанчук, регулируя контрастность изображения.

— Да. Займытэс ыностранцэм, — говорит Джугашхурдия. — Толко нэ забывайтэ, что сэйчас нэ тэ врэмэна. Процэс общэвро-пэйской квартыры.

— Шутки шутками, но надо учитывать, — вновь слышится тихий голос Ландсгербиса, — что, как к иностранному, так и к имеющему выход за рубеж отечественному материалу, подход требуется крайне осторожный. Наши противники по каждому пустяку шумиху поднимают. Любой наш шаг вызывает нежелательный резонанс. Необходимы четкость и внимательность. Мне, к примеру, довелось одним батюшкой заниматься, имевшим имидж гонимого за веру. Он свою службу в антисоветские сборища превращал. Пришлось его брать: Ох как на Западе раздуделись! Мы думали, как до суда дойдет, так без международного скандала дело не обойдется. Хотели сначала составить обвинение по статье о гомосексуализме. Но я с ним две недели поговорил по душам — о Дяде, о вере, о добре, немножко о жизни нашей земной — он и осознал свои прежние заблуждения. Публично покаялся. Мы таким образом убили сразу двух зайцев — и человека спасли, и Запад на место поставили.

— Умно, — генерал протирает увлажненный дыханием Ландсгербиса затылок.

— Трамвай, — говорит Степанчук.

Подергивая корпусом, к остановке подползает полинялый вагончик. Проглатывает Эна Эновича, Колю и Гену. Тащится в угол экрана и скрывается из виду. Степанчук выключает монитор.

— Ну, что же, майор, — Плухов встает, разминает затекшие ноги. — Распорядитесь-ка насчет чайку. Будьте добры.

«Чайку захотелось? — Степанчук нажимает кнопку. — С сахаром? А ничего не слипнется?» Плухов идет к столу.

— Итак, подведем итоги…

— Это же надо! — возмущается прижатый к кассе Коля. — Сколько эту каракатицу прождали! Лучше б пешком пошли. Через ракетный завод… Полегче наваливайся!.. Я там дырку в заборе знаю… Черт-те что!.. Давайте ваши три копейки… Держите билет.

Эныч и Гена отделены от Коли несколькими спресованными телами пассажиров. Из середины салона несется тоскливо-плачущий мужской голос:

— Ну, куда я подвинусь… Ну куд… д-да… Ведь весь зажат… Е… бн… в… в конце-то концов!

— Эныч! — кричит Коля. — Ну, как вы там устроились? Кишки не полопались? Генка! Чемодан не потерял? Держись, земеля! Это тебе не в поезде проводницу барахтать!

Коля смеется.

— Весело вы тут живете, — выдергивая пиджак из-под ног пассажиров, говорит Гена. — Задержаться что ли у вас в городе?.. Вот только с работой у вас как?.. Ты где работаешь, Эныч?

— На чугунке, — отвечает Эныч. — Раньше на танковом вкалывал. На конвейере. Ушел.

— Что? Платили мало?

— Да. И людей там давят. Как мух.

— Эныч! — кричит Коля. — Вы о чем там шепчетесь? Без меня хотите кирнуть?

— Без тебя попробуй кирни, — отзывается Эныч.

— А на чугунке что у тебя за работа? — интересуется Гена.

— Как и везде, — говорит Эныч. — Бери больше, кидай дальше. Отдыхай пока летит.

— Граждане! — орет Коля. — Минуту внимания! Среди нас под видом простых трамвайных зайцев, едут два выдающихся представителя рабочего класса. Эныч, передай свой автограф вон тому лысому, на задней площадке, а мне три копейки подкинь на фонд будущих детей-инвалидов.

Довольный своей шуткой, Коля гогочет.

— Я-те подкину, — огрызается Эныч.

— Эй, лысый! — продолжает Коля, обращаясь теперь к гражданину на задней площадке. — Ты что это гражданочку в угол зажал? Думаешь, не видим? А ну руки покажи!.. А вы, гражданочка, не краснейте! Может, вы с ним заодно?.. Эх, везет же этому лысому!

— Долго нам ехать, Эныч? — спрашивает Гена, ощупывая ногой чемодан.

— Так, — говорит Эныч. Загибает пальцы. — «Артиллерийская», «Пролетарская», «Краснобогатырская», «Силикатная», «ЖБК», потом «Магазин „Колобок“», и наша.

— «Колобок» давно снесли, — подсказывает кто-то из пассажиров. — Там теперь редкие газы выпускают. А остановка называется «Мазилово».

— «Партизан» не снесли? — беспокоится Эныч.

— Пока стоит, — охотно отвечает пассажир. — А там: кто ж может заглянуть в пучину моря жизни?.. Кстати, я здесь старожил. Могу на любой вопрос ответить.

Трамвай дрожит, скрипит, резко останавливается. Передняя площадка стонет. Открываются двери. Народ устремляется к выходу.

— Граждане! — кричит Коля. — Куда же вы? Не все сразу! Двери-то хоть пожалейте.

— Что это с ними? — спрашивает Гена. — Куда они ломанулись?

— Видите дом? — старожил указывает на серое здание с бойницами. — Это наш знаменитый театр Мимики и Жеста. Сзади него кости иногда выкидывают. Безо всякого блата приобрести можно.

Полуопустевший трамвай трогается. Коля перебирается к друзьям. Становится, потирая бока, рядом с Энычем.

— Да, неплохое у вас в городе обеспечение. Наверно, останусь, — Гена отряхивает пиджак. — Как ты посоветуешь, Коля?

— Мне не жалко, — говорит Коля. — Оставайся. Житуха — сам видишь!..

— Хороший город. Охрово-бордовый. Обязательно оставайтесь, — советует старожил. — Не пожалеете. По количеству добываемой радиации значительно уступает Талды-Курганским открытым урановым карьерам. Плюс там пыли и копоти много, а у нас только чуток свинца и ртути в воздухе. Оно и полезно для здоровья. И море есть свое — солончаковозаасфальтировавшееся. Маленькое, правда, искусственное, но свое. Возле испытательного термоядерного полигона раскинулось.

— Бывали в Талды-Кургане, папаша? — удивляется Гена.

— Упаси Дядя, — смеется старожил. — На дядька мне это надо? Смотрите телепередачу «Клуб кинопутешественников» — во всех местах побываете… Ну, чем еще интересуетесь? Спрашивайте, а то мне сейчас выходить.