Евгений Комарницкий - Эныч

• Название: Эныч
• Автор: Евгений Комарницкий
• Издательство: Фабула
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-86090-161-5

«Эныч» — пример блистательной эклектики и нового слова в литературе; в нем сосуществуют самые различные художественные приемы, повороты, находки, используемые авторами по мере надобности в них.

Хулиганство, детектив, эротика, фантастика, чернуха, трансрелигиозность, пара- и не парапсихология, социология, садизм и замаскированный благотворительностью мазохизм, нарождающиеся акулы «совкового» межконтинентального бизнеса, философия космического прорыва путем технологического использования давно заброшенного сценического хлама — весь этот далеко не полный перечень буйным тропическим потоком обрушивается на главного героя романа и окружающих его персонажей в процессе ошеломляющей феерической мистерии. Плюс ко всему этому — гипертрофированное раскрытие идеи человеческой природы и ее бытия.

Авторы, словами одного из своих героев, как бы говорят читателю: «…если ты о чем то подумал, знаит, это можно осуществить».

---

— Капитан! — зовет Авангардия крепкожилый, с коричневой бородой авангардник с по-пиратски повязанным пионерским галстуком на голове, держа один из канатов. — «Абитурьент» к полету готов!

— Ой, Виктор! — звучит восторженный писк-колокольчик Александры. — Какую прелесть пошили эти мальчики! Вот на какой воздушной лодочке я бы с удовольствием покаталась!..

— Заткнись, дура!! — рявкает на нее неожиданно-бешено Молекула. Выскочив из кресла-ракушки, он жадно впитывает в себя общую панораму поднявшего своей узорчатой головой брезентовые своды Парусов шара и, вцепившись в запястье Авангардия, улыбается ему схваченной за хвост птицей какаду.

— Еще один звоно-о-о-ок, — и смолкнет шум вокзала-а-а-а, — завывает он, подергиваясь и подплясывая, — и поезд полети-и-ит в си-и-иреневую даль… — оборвав свои завывания, говорит — Ты полагаешь, что обманул и себя и других, Авангардий? Нашел, наконец, ход, как сбросить с себя все земное, стать чистеньким и провозгласить нам всем Новую Истину? Ха-ха-ха-ха!.. Перестань, дурашка, это уже не смешно. Спектакль закончился. Занавес опущен. Отсюда нет выхода!.. Ка-а-андуктор не спеши-и-и… — вновь затягивает Виктор Вильямович и, выбив короткую звонкую чечетку, хлопает по Авангардиеву плечу. — Опомнись, старина!

Авангардий медленно смотрит на бледное, покрывшееся испариной лицо Молекулы.

— Я это и пытаюсь сделать, Молекула, — кивает он, — и думаю, что и у других тоже есть такая же возможность. — Сделав своей команде знак небольшой задержки, капитан авангардного судна обращается к народу. — Всем нам на этой Земле, ребята, уже невыносимо тесно стало друг от друга и от творимого нами. Не надо быть пророком, чтоб понимать и видеть, что совсем скоро, вот-вот, наш до предела переполненный человеческим ядом голубой шар с треском разлетится во все стороны. И никакой НТП, никакая колонизация других планет, никогда не избавит и не спасет нас от главной молекулы добро зла — самого себя. — Падают косматыми кометами в заполненный вакуумной тишиной зал слова Авангардия. — Этот полет — здоровая, нешизоидная попытка попробовать избавиться, наконец, от рамкизирующих нашу волю и ум законов земной материи, попытка освободить, насколько это возможно, свой личный макрокосмос от нашей земной человеческой субстанции. И даже если для всех в этом зале, наш полет — полный абсурд и бред сивой кобылы, мы можем сказать вам на это только одно: если человек о чем-то подумал, значит это можно осуществить.

Закончив прощальную речь, капитан Авангардий поворачивается лицом к Молекуле и освобождает свое запястье.

— Лука! — бросает сквозь зубы Молекула гоняющему взгляд от курсантов к шару Волохонскому. — Скажите и вы этому Икару помешанному, что он неправ! Что он совершает непоправимую, трагическую ошибку!.. Ведь я реально, без дураков, могу направить его куда ему только заблагорассудится! Куда ему и не снилось!.. Любая синекура — его! Любая верхотура — не проблема! Вплотьдо назначения главой Объединенной Европы! Объясните вы ему это!.. И то, наконец, что я его все-таки люблю, дуралея безмозглого!

Лейтенант ощупывает расческу, строго движет губами.

— Да, Виктой Вильямович! Вы пьявы! Это уже не игья, а самая обыкновенная хулиганская выходка со всеми вытекающими из нее последствиями. — по-прокураторски поднимает он подбородок. — Наш зашалившийся дъюг-пъиятель совейшенно не понимает, что за такой его изобъязительный пьемысел спьесится с живых людей.

Светло улыбнувшись, Авангардий смотрит на искрящуюся в лепестковогранном разноцветье розу ветров.

— Пора.

Уверенно, размашисто и легко капитан идет к своему кораблю.

— Свихнувшийся бездарь-неудачник! Крыса катакомбная! Созидатель-недоносок! — сорвавшимся на дискант голосом кричит Виктор Вильямович. — Давай-давай, сматывайся со своими блаженными ублюдками отсюдова! Бескопейники! Дерьмо на палочке! Все ваше протухшее творчество, все ваши говенные фантазии сегодня и даром никому не нужны! Не умеете жить как надо, так и не суйтесь! Дармоеды помойные! Быдло! Опарыши!

Под аккомпанемент молекуловской канонады, под поскрипывание кожи ждущих команды перчаток и под неопределенный ропот толпы Авангардий подходит к корзине и одним прыжком присоединяется к своим товарищам.

— Руби канаты! — говорит он.

— Держи придурков! — орет своим приспешникам стремительно вскочивший на кресло перекошенногнсвый Молекула. — Хватай их за бороды! Не давай им тронуться!.. Убью, с-с-собаки, если упустите!

Лопаются разрубаемые тросы. Взвихривается сцена.

Не дожидаясь своей минуты, самостоятельно рвется нетерпеливый последний канат. Бросившиеся к корзине перчатки хватаются за борта, пытаясь остановить поднимающийся корабль, и падают тяжелыми литыми грушами на крякающие доски эстрады. Пробко-подпрыгнувший со своего пластмассового постамента лейтенант Волохонский усиленно, в открытую, подает сигналы не отрывающим свои взоры от шара курсантам. Тихо, под шумок, короткими перебежками устремляется к винной колонне Коля.

Корзину ведет в сторону, и она, задев своим углом протестующе-скрипящий шалаш, разносит в прах лукианское капище. С гуканьем прорезая воздух, падает чугунное древко и, под пронзительное верещание кинувшейся в открытую пасть сетчатого питона морской свинки, приземляет свой ромбовидный наконечник на возвысившегося над толпою Виктора Вильямовича Голицина-Молекулы.

Вышедший из транса Федор, издав гортанный звук, забыв о своих товарищах, бежит, не разбирая дороги, вслед уплывающей корзине. Крылатоногим Персеем запрыгнув на спортивную спину гимнастическим козлом склонившегося над падшей молекулой Шуйцы и, получив дополнительное ускорение, он в последний миг ухватывается забинтованными пальцами за нижнюю ступеньку веревочной лесенки. Рассекая воздух ногами и подтягиваясь по лесенке к протянутой ему руке с браслетом, Архитектор мыском ботинка задевает винный штабель.

Колонна-идол, молчаливо накренившись, замирает, принимая пизанскую позу, и, рухнув на глазах у потрясенного общества квадратным Александрийским столпом, взрывается, разбрасывая вокруг себя тысячу розовых искрящихся петергофских фонтанчиков.

Летающей рыбкой, растопыривая отсутствующие жабры, Коля шлепается животом на грязную сцену, прижимая к себе единственный недоперевернувшийся ящик.

— Федой! Федой, — кричит вслед улетающему взъерошенный, забрызганный с головы до ног портвейном дядя Лука. — Запомни фьязку мою! Ту самую! Для того, чтоб давать, Федой, нужно бъять!

Сухой треск — и через разорванные своды Парусов сияющий яркотелый «Абитурьент» легко уносится прочь.

Генерал смеется. Роняет стакан.

— Гно, говоришь? Все футболисты — гно?.. Теперь мне ясно, куда они подевались! А мы-то со Степанчуком головы себе ломали! Ха-ха-ха-ха-ха-а! Говори в таком случае: все спортсмены — гно.

— Все спортсмены — ГНО, — Эныч падает с кресла. — Давай, Сергеич, еще по стакану…

— И я на пол сяду! — кричит генерал. — Это ты здорово придумал! Ближе к земле-матушке!.. Давай из горла! Не посрамим, Эныч, земли русской!

Эныч берет с пола бутылку, отбивает горлышко и вливает в рот ее содержимое. Генерал пытается повторить номер. Обрезает губы, язык, подбородок. Отбрасывает бутылку. Ругается. Кровь капает на мундир.

— Ну, — свирепеет генерал. — Ну, сволочи… За это… За это… Всех подряд! Где мои списки?

Плухов вытаскивает из-под себя помятые листы. Сует их Энычу.

— Читай вслух все, что здесь написано.

Эныч подносит листы к самому носу. Медленно, по слогам, читает:

— Аб-ба-ты, аб-ба-тис-сы, а-ка-де-ми-ки, ас-се-ни-за-то-ры, ак-ти-вис-ты, ад-ми-ра-лы — это…

Эныч на секунду задерживается, потом громко выпаливает ругательство, следующее в списке за словом «это».

— Правильно, — генерал размазывает кровь по лицу и мундиру. — Дальше.

— Ав-стра-лий-цы, анг-ли-ча-не, а-ле-у-ты, а-ды-гей-цы, а-ра-бы…

Плухов пробует связаться по рации с Волохонским.

— Третий, — рычит он. — Третий! Ты где? Выходи на связь! — генерал в бешенстве стучит передатчиком об пол. — Третий! Где ты, паразит, — три звездочки!

Рация оживает. Звучит пьяный голос Волохонского:

— Мы здесь, Петй Сейгеевич. Ждем дальнейших пьиказаний.

— Где здесь, болван?

— В гойоде.

— Где в городе, идиот? В каком месте?.. Эныч, читай! Ты что остановился?

— На центъяльном пьеспекте, — у Волохонского заплетается язык. — Недалеко от обкома.

— Что нового? Ничего не замечаешь?

. — Изъедка встъечаются кое-какие стьянности. Вот, напъимей, сейчас из здания обкома выходят и напъявляются к чейной «Волге» два каких-то подозъительных чудовища с пойтфелями из кье-кодиловой кожи. Постовой дежуйный милиционей как-то им непь-явильно честь отдает: клювом об асфальт щелкает. Похоже, что находится в нетьезвом состоянии.