Гамильтон Гибб - Арабская литература

• Название: Арабская литература
• Автор: Гамильтон Гибб
• Жанр: Культурология
• Год: 1960

Настоящее издание включает перевод двух работ крупнейшего английского арабиста Г. Гибба: "Арабская литература" (Arabic literature. An introduction) и "Мусульманская историография" (Ta'rikh).

Предлагаемый читателю очерк Г. Гибба "Арабская литература" хронологически охватывает всю историю арабской литературы, с древнейших времен до появления современной новоарабской литературы, которой автор касается лишь в заключении. Ей он впоследствии посвятил отдельный очерк. Главное внимание в своем очерке Г. Гибб уделяет истории поэзии и художественной прозы, касаясь других отделов и видов арабской литературы лишь в той степени, в какой это необходимо для воссоздания более или менее цельной картины развития литературы на арабском языке.

С богатейшей исторической литературой на арабском языке знакомит предлагаемый в настоящем издании перевод работы Г. Гибба "Мусульманская историография", написанной в 1938 г. для дополнительного тома "Энциклопедии ислама". При известном схематизме и некоторой абстрактности построения этот очерк Г. Гибба по сей день остается наиболее удачной попыткой представить общую картину развития мусульманской историографии на арабском и персидском языках более чем за девять столетий ее истории.

---

Первое робкое пробуждение духа исследования началось среди арабов уже в первые десятилетия мусульманской эры. Возможно, что в результате христианской полемики в Сирии движение сначала сосредоточилось вокруг конкретного вопроса — о реальности человеческой свободы (кадар) в противовес ортодоксальной доктрине о предопределении. Когда чужеземные влияния усилились, движение приняло более широкий размах и объединилось со школой, именуемой ал-му'тазила ("отпавшие" или "нейтральные"), с которой слилась кадаритская школа. Ортодоксальные богословы пытались изгнать дьявола. Подобно Тертуллиану и отцам римско-католической церкви они с самого начала отнеслись к философии подозрительно и заблаговременно предали ее анафеме. Однако не в их силах было запретить ее изучение или же направить его в нужное русло. Просвещенное общество, воспитанное на аристотелевой логике и преклонявшееся перед чудесами греческой науки, с готовностью принимало ее предпосылки, что все сильнее разжигало его любознательность. Но пока эти занятия носили академический характер и оставались достоянием лишь узкого круга людей, опасность была невелика. {46}

Положение радикально изменилось, когда ал-Ма'мун публично высказался за му'тазилитское учение и подверг гонениям ортодоксов. Поддержанный светской властью, му'тазилизм забыл об осторожности, и его вожди стали выдвигать теории, одна другой революционнее.

"Они испытывали идеи Корана интенсивным растворителем греческой диалектики и получали результаты самого фантастического, невероятного характера. Брошенные в вольный океан греческой мысли, они перестали ощущать под ногами почву обыденной жизни с ее разумными возможностями и смело пустились в безумную погоню за конечной истиной, вооружившись дефинициями и силлогизмами"**. Мы не будем здесь упоминать их имена и сочинения; ортодоксы позаботились о том, чтобы от них ничего не уцелело, и значение му'тазилитов для арабской литературы исчерпывается влиянием, оказанным ими на оппозицию. Чем дерзновеннее становился му'тазилизм в своих нападках на ортодоксию, тем упорнее сопротивлялись ее защитники. Гонения лишь еще более ожесточили их. Отвергая все, что отзывалось ненавистной ересью, отказываясь даже вступать в спор, они вернулись к Корану и преданиям и на все вопросы отвечали лишь "Била кайф" — "Не спрашивай: "Как?"". Главным поборником их дела и кумиром багдадской толпы был Ахмад ибн Ханбал (ум. в 855 г.), виднейший традиционалист своей эпохи.

______________

** D. В. Macdonald, Development of Muslim Theology, London, 1903, p. 140.

С чувством облегчения переходим мы от этих разногласий к немногочисленному кружку людей, которые беспристрастно, как этого требует предмет, делали греческую науку и философию доступной людям, читавшим на арабском языке. Переводческая деятельность имела место и прежде, но только при дворе ал-Ма'муна, специально для этой цели основавшего библиотеку и обсерваторию, она достигла своего расцвета. Первым крупным переводчиком был Куста ибн Лука из Ба'албека (ум. ок. 912 г.), который не только сделал переводы из Аристотеля и многих более поздних сочинений, но и сам написал много работ по математике, астрономии и другим предметам. Его славу затмил Хунайн ибн Исхак (ум. в 873 г.), переводчик Платона и Галена, {47} изучавший греческий язык в Анатолии и в эпоху ортодоксальной реакции ставший придворным врачом халифа (в течение нескольких поколений это место удерживала семья Бухтйашу'). Иногда переводчики усердствовали не в меру. Некоторые из «Эннеад» Плотина появились под названием "Теология Аристотеля"; подлинность авторства Аристотеля не подвергалась сомнению, и книга внесла новую путаницу в беспорядочное смешение философских учений, которое мусульмане тщетно старались привести в систему. Первым учеником греков, который приобрел известность в арабской философии, был ал-Кинди (ум. ок. 870 г.), чье чисто арабское происхождение снискало ему звание "философа арабов". Однако труд его отличался от трудов его арамейских современников лишь тем, что он сделал попытку осветить сразу все области греческой науки. Ему приписывают не менее 265 трактатов на такие разнообразные темы, как музыка, астрономия и медицина, а также заслугу согласования аристотелевой и платоновой систем. В период зарождения арабской математики виднейшее место принадлежит ал-Хваризми. Поощряемый ал-Ма'муном, он изучил не только греческие сочинения по математике и астрономии, но также индийские работы, которые за несколько лет до этого были переведены на арабский язык. Введением индийских цифр он произвел целый переворот в арифметике, и именно из латинских переводов его трудов по алгебре и астрономии Европа заимствовала десятичную систему счисления ("арабские цифры"), которая называлась его именем ("Algorism") в течение всего средневековья. Не менее знамениты были астрономические труды его современника ал-Фаргани ("Alfraganus") и ученика ал-Кинди Абу Ma'шара ("Albumaser", ум. в 886 г.).

В то время как историческая наука в этот период почти не развивалась, потребности управления страной обусловили появление первого арабского географического сочинения. Как и в античном мире, почтовая служба мусульманской империи находилась в ведении правительства. По всей видимости, арабы почти целиком заимствовали римскую и персидскую системы, сохранив даже прежнюю техническую номенклатуру. Стремление к централизации заставило Аббасидов особенно заботиться о средствах сообщения, и первый указатель: до-{48}рог был составлен в 844 г. Ибн Хурдазбихом, почтовым служащим в новой столице Самарра. Для каждой провинции он отдельно указал все почтовые станции и расстояния между ними, а в конце обозначил таможенные сборы, взимаемые с каждой области.

Величайшим писателем этой эпохи и, пожалуй, наиболее выдающимся представителем арабской литературы в целом, родоначальником арабского прозаического стиля был внук негритянского раба 'Амр ибн Бахр, по прозвищу ал-Джахиз ("Пучеглазый"). Он умер в 868 г., прожив более девяноста лет. Обладая недюжинными способностями, он проложил себе дорогу из самых низов; филологию изучил в школе у себя на родине, в Басре, богословие — под руководством знаменитого му'тазилитского вероучителя ан-Наззама, и глубоко заинтересовался греческой философией и наукой. Человек его склада не мог поступиться независимостью: он отказался от официального поста через три дня после своего назначения, и даже в богословии основал собственную школу. Хотя он и был му'тазилитом, но обладал таким умом и широтой взглядов, что, по словам современников, "был высоко чтим как среди му'тазилитов, так и вне их круга, — всеми просвещенными лицами, которые разбирались в людях и были способны судить о делах", и даже фанатичный ал-Мутаваккил назначил его воспитателем своих сыновей. Писал он в легкой беззаботной манере, то серьезно, то легкомысленно, то возвышенно, то экстравагантно. Его остроты были непринужденны и порой язвительны, его работоспособность огромна. Он написал бесчисленное количество трактатов и очень много читал: предание гласит, что он нередко снимал книжные лавки, чтобы иметь возможность читать всю ночь напролет.

Из его сочинений до нас дошли, не считая теологических трактатов и большого труда по риторике, еще несколько небольших произведений и собрание очерков, озаглавленное "Книга о животных". Сами названия его произведений свидетельствуют о его оригинальности — "Гордость черных перед белыми", "Достоинства тюрков", "Похвала торговцам и хула чиновникам", "Превосходство речи над молчанием" и т. п. "Книга о животных" — его шедевр — состоит из семи томов и имеет лишь косвенное отношение к зоологии. Большое преди-{49}словие включает, в частности, раздел о ценности книг и о происхождении письма. Первые два тома посвящены собакам. Материал расположен свободно в форме полемики между «птицеводом» и "владельцем собаки", дурные и хорошие свойства собак подтверждаются цитатами из преданий, стихотворений, пословицами, анекдотами и даже выдержками из Корана. Приводятся и народные суеверия: о том, как собака почиталась верховым животным джинна, о ее месте в науке предсказания и о том, как бешенство, вызываемое ее укусом, излечивается кровью царей и знатных вельмож. В остальных томах более кратко, но так же сумбурно рассказывается о других животных и насекомых, известных древним арабам. Позже эту манеру заимствовали многие плагиаторы, и до нас дошло произведение одного из таких псевдо-Джахизов, трактующее о различных физических и моральных качествах, — "Книга красот и противоположностей".

3. (847–945 гг.)

Предшествующий период завершился приходом к власти халифа ал-Мутаваккила (847–861). За столетие своего существования Аббасидская династия истощила свои силы и с этого времени целиком и полностью зависела от своих защитников, явившихся извне либо по приглашению, либо самовольно. Подобно всем мусульманским династиям, она лишь в дни своей молодости и силы оказывала широкое покровительство всем, кто занимался наукой и литературой; придя в упадок, она сильнее ощутила необходимость примирения с могущественной властью богословов. Их поддержка обошлась недешево; но богословы были пока не в силах одолеть дух исследования и скрытый гений мусульманской общины, хотя позже они без труда подавляли всякую оппозицию. Ал-Мутаваккил сделал все, что мог: он дал ортодоксии поддержку светской власти; он заставил замолчать ал-Мухасиби, самого выдающегося суфийского проповедника в Багдаде; он объявил вне закона шиизм, ввел в принудительном порядке строгие законы против роскоши, ограничил гражданские права христиан и иудеев. Чернь его поддерживала, и всякий поэт или писа-{50}тель, который обнаруживал малейшую независимость, подлежал расправе самосудом как му'тазилит.