Айван Моррис - Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

• Название: Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
• Автор: Айван Моррис
• Издательство: Серебряные нити
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-89163-003-6

Книга А.Морриса — это сборник новелл из японской истории, посвященных людям, которые доказали «что в жизни существует нечто гораздо более значимое, чем материальное изобилие и преследование собственных эгоистических интересов». Этот трагический образ обреченного на поражение героя, демонстрирующего величие духа в безвыходной ситуации, является частью великой древневосточной культуры.

---

Культ Сайго привел к возникновению целой серии легенд о чудесном спасении, в соответствии с которыми герой не погиб в Кагосима, но бежал за границу, и вскоре должен вернуться на родину. Теории спасения общи для многих героев в Японии и других странах.[564] Примечательно то, что такие невероятные легенды возникали в отношении исторического персонажа из недавнего прошлого, умершего через несколько лет после Дизраэли. Первая теория, получившая хождение вскоре после его гибели, состояла в том, что он бежал на корабле с Кюсю и достиг некого «индийского острова», откуда вернется, чтобы спасти свою страну.[565] В 1891 году эти легенды стали особо популярными в связи с предстоящим визитом российского наследника престола. Распространялась молва, что Сайго, бежав с Кюсю в Россию, вскоре вернется в Японию на русском военном корабле в компании наследника росийского престола.[566] Прибыв в Токио, он вычистит авгиевы конюшни коррумпированной администрации Мэйдзи, пересмотрит неравноправные договоры с западными державами и возглавит вторжение в Корею.[567] Одна из предприимчивых газет воспользовалась массовым возбуждением для проведения примитивного опроса общественного мнения:

Жив Он, Или Мертв?

Читатели — и те, кто твердит, что [Сайго Такамори] жив, и те, кто считает, что в действительности он умер, приглашаются заполнить опросный листок, написав свое мнение и перечислив соответствующие причины. Листки следует опускать в ящик редакции или посылать по почте не позднее 15 числа сего месяца… Лицо, чей ответ будет самым близком ко мнению, выраженному большинством респондентов, получит Первый Приз в виде трехмесячной подписки на [газету] «Хокусин Ньюс»…[568]

Сайго родился в Сацума — гордой, драчливой провинции, славной своей прекрасной дикой природой, в провинции, чье отношение к Японии в чем-то напоминает отношение Ирландии к Великобритании. Хотя ее население не представляло собой отдельной нации, такой как Кельты, они с гордостью придерживались своего родного диалекта, практически невоспринимаемого прочими японцами, а в период быстрых перемен упрямо сохраняли свои традиционные наклонности. Одна из причин этого заключалась в географической изоляции Сацума, ее отделенности от политического и культурного центра страны. Даже сегодня поездка из Токио до центра провинции Кагосима на самом скоростном экспрессе занимает почти двадцать четыре часа; во времена же Сайго самым быстрым видом транспорта был корабль, и путешествие из Осака обычно требовало около десяти дней. Сацума была второй крупнейшей провинцией Японии и, несомненно, самой независимой, закрытой и клановой. Симадзу — ее наследственные правители — были потомками тех, кого победили Токугава в решающем сражении 1600 года, и Сацума традиционно являлась самым яростным противником правящего сёгуната. Хотя они и были вынуждены признать режим Токугава в Эдо как главную политическую силу Японии, Симадзу держали свою провинцию в стороне почти два века; даже после Реставрации Мэйдзи, когда Сацума была преобразована в префектуру Кагосима, во многом она осталась полу-независимым уделом, где зачастую сохранялись старые феодальные замашки и игнорировались такие инновации, как реформа налогообложения, запрет на ношение мечей и новый западный календарь.[569]

Жалкое положение крестьянства в Сацума усугублялось еще и тем фактором, что необычно большую пропорцию населения составляли самураи — около сорока процентов из шестисот тысяч жителей и более семидесяти процентов в родном городе Сайго — Кагосима.[570] Ради того, чтобы содержать этот многочисленный и в высшей степени непроизводительный слой, работников полей подвергали жестокой эксплуатации в форме налогов и барщины. Расхожим выражением в Сацума того времен было «от крестьян требуется тридцать пять дней общественных работ (хоко) каждый месяц».[571] Чтобы избежать столь тяжкой судьбы, они часто стремились бежать в соседние провинции, но их практически всегда ловили и жестоко наказывали.

Бедность вовсе не была характерной чертой одного класса крестьянства. Большинство самураев, за исключением высших чинов, жили в спартанских условиях, и их экономическое положение почти не отличалось от соответствующего у фермеров в более процветающих районах Японии. Они переносили лишения, опираясь на чувство гордости своей древней воинской традицией, прививая своим сыновьям понятия ценностей хаято — идеального самурая из Сацума, в котором благородная умеренность сочеталась с доблестью, ловкостью и независимостью.[572]

Именно в такой военной семье в конце эпохи Токугава и родился Сайго Такамори и на протяжении всей жизни никогда не забывал о своем статусе самурая из Сацума. Он был старшим из семи детей.[573] Его отец, незначительное официальное лицо клана,[574] служивший у Повелителя Сацума главой отдела расчетов, был известен своей неподкупной честностью. В социальной иерархии самураев семья Сайго занимала низкое место;[575] они были бедными даже по умеренным стандартам хаято Сацума. Как это было принято в Сацума среди мелких самураев, его отец, по рассказам, пополнял свои доходы сельскохозяйственными работами, в чем ему помогали Такамори и трое других сыновей. Когда Такамори исполнилось шестнадцать, он закончил учебу в школе клана и немедленно начал работать в качестве клерка-ассистента удельного магистрата, пополняя семейный бюджет своим скромным заработком. Острое чувство бережливости и долга было привито будущему герою с раннего возраста.

Одним из самых известных фактов относительно Сайго Такамори, являются его размеры. Его фигура была бы впечатляющей в любой стране, а уж для Японии XIX века он представлял собой настоящего Гаргантюа. Много уважительных (а часто — фривольных) анекдотов обыгрывали его тучность, из-за которой, как говорили, он не мог сесть на лошадь; также известен был его аппетит. Такамори наследовал свое сложение от нескольких поколений семьи Сайго, его отец был крупный мужчина выше 180 см роста и мощный борец «сумо». По рассказам, Такамори был большим ребенком с широко поставленными глазами, и уже в школе знаменит своей грузностью. Во взрослом возрасте его рост составлял почти 180 см, а вес — 96 кг. У него была бычья шея (размер воротника — 19 дюймов) и неимоверно широкие плечи. Встречавшиеся с ним люди неизменно поражались его большими, пронизывающими глазами (британский дипломат Сэйтоу описал его так: «у него были глаза, блиставшие как большие черные бриллианты[576]») и большими, кустистыми бровями. Современник-биограф добавляет, что он также был наделен огромными гениталиями (идай нару коган), хотя источник этих сведений не установлен.[577] Для страны, исторические фигуры которой стремились размерами соответствовать среднему уровню, он представляется в некотором смысле больше самой жизни. Эта необычная физическая величина Великого Сайго позже стала ассоциироваться с определенными внутренними качествами, и прежде всего — с сильным, нонконформистским характером, особо почитаемым в Японии по причине своей редкости.

На протяжении почти всей жизни, этого бегемота с Запада переполняла ярость. В школе, где он приобрел клички удо (остолоп) и омэдама (выпученные глаза), он был сильным драчуном; позже он использовал свой вес, как борец сумо, а в свои последние годы на Кюсю вырабатывал свою физическую энергию, без устали бродя по окрестным холмам со своими собаками. Одним из неприятных последствий его веса была малоизвестная болезнь, происходящая от ожирения. Во время ее сильных приступов Сайго был вынужден очищать себя весь день, не выходя из дома. Он использовал эти периоды вынужденного затворничества чтобы писать письма своим соратникам, — таким образом, историк может благодарить за ту огромную корреспонденцию, которая дошла до нас, именно тучность героя.

Относительно личности, заключенной в такую большую оболочку, трудно отделить факты от легенд. Ребенком он казался несколько заторможенным, в школе клана он стал известен, как вялый и неразговорчивый юноша.[578] В один из дней — типичная (и, не исключено, апокрифическая) история — он нес по тропинке большой поднос с пирожками, когда другой мальчик, решивший подшутить над неповоротливым приятелем, выпрыгнул из зарослей с диким криком; молодой Сайго аккуратно поставил поднос на землю и, повернувшись к шутнику, сказал со своим медленным сацумским акцентом: «Боже, как ты меня напугал!» Кажущаяся медлительность Сайго, разумеется, скрывала переполнявшую его энергию, стимулировавшую его бешеную карьеру, однако «раздражающая молчаливость, которая может сойти за презрение или мудрость», характеризовала всю его жизнь.[579]

Уже в молодости он был самостоятельным и выказывал мало почтения авторитетам, и эти черты остались у него в последующем, когда он проявлял откровенность и неортодоксальность, которые традиционно избегаются японцами из опасения быть за это наказанными. Будучи резким, непослушным мальчиком, Сайго в конечном счете завоевал уважение школьных товарищей своей смелостью и предприимчивостью. Он стал вожаком (нисэгасира) группы мальчиков из мечтных самурайских семейств, в числе которых был и Окубо Тосимити, оказавший столь большое, а, в конечном счете, — фатальное влияние на его жизнь.[580] До самой смерти моральная неустрашимость и презрение к физической опасности оставались чертами личности Сайго, и даже современники, считавшими его цели путанными, а методы — немудрыми, никогда не ставили под сомнение его храбрость. Под его сдержанностью и молчаливостью скрывалась натура страстная, полная энтузиазма, временами разражавшаяся приступами неистовства. Следующий инцидент произошел в 1860 году, во время его первой ссылки. В один из дней на остров, где он жил, пришли известия, что главный министр сёгуната, которого он сам собирался уничтожить, как врага двора, был убит в Эдо: