Айван Моррис - Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

• Название: Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
• Автор: Айван Моррис
• Издательство: Серебряные нити
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-89163-003-6

Книга А.Морриса — это сборник новелл из японской истории, посвященных людям, которые доказали «что в жизни существует нечто гораздо более значимое, чем материальное изобилие и преследование собственных эгоистических интересов». Этот трагический образ обреченного на поражение героя, демонстрирующего величие духа в безвыходной ситуации, является частью великой древневосточной культуры.

---

Несколько лет спустя Сайго выпала честь быть включенным в кортеж Нариакира по случаю ежегодного посещения Эдо — путешествия, занимавшего несколько месяцев. Этот опыт еще более усилил в нем чувство обожания к своему повелителю. Со своей стороны Нариакира, похоже, также отметил вниманием энергичного молодого вассала и несколько месяцев спустя назначил его главным садовником своих поместий в резиденции неподалеку от Кагосима. В иерархии это была довольно скромная должность, которая, однако, давала частые возможности для личных встреч, во время которых даймё и его сподвижник, как передают, обменивались взглядами на будущее Японии. В том же году Нариакира представил Сайго знаменитому ученому-конфуцианцу националистического толка, который произвел на него глубокое впечатление ничем не прикрытыми яростными нападками на низкопоклонническую политику Бакуфу в отношении иностранных держав и на недостаток должного духа патриотизма у занимающих высокие посты.[592]

По мере того, как доверие Нариакира к способностям своего подчиненного возрастало, он стал использовать Сайго для конфиденциальных политических миссий, включая маневры, направленные против Бакуфу и сложные переговоры относительно наследования сёгунов.[593] Официально Сайго занимал несколько неуместную должность смотрителя за птицами в эдосском особняке Симадзу, однако его настоящая деятельность была гораздо более впечатляющей. В те годы, когда ему еще не исполнилось тридцати лет, — один из самых активных и, очевидно, счастливых периодов его жизни — он часто бывал в императорской столице Киото и в ставке сёгуна в Эдо, покрывая эти немалые расстояния со своей обычной яростной неустанностью.[594] Во время одной из своих поездок, когда ему пришлось быть в Киото в период вспышки холеры, у него хватило энергии для организацией успешной кампании против эпидемии, — это сделало его типом самурая, эквивалентного его современнице — западной героине Флоренс Найтингейл.

Тридцатилетие Сайго, поворотный пункт всей его жизни, начался вполне благоприятно, с его назначения в Эдо в качестве личного агента даймё. Однако, всего лишь несколько месяцев спустя Нариакира внезапно заболел и умер. Одним ударом Сайго лишился не только своей основной политической поддержки, но и горячо любимого друга. Это несчастье ввергло его в состояние глубочайшей печали и было одной из непосредственных причин попытки самоубийства. Традиционно считается, что, получив известие, Сайго немедленно решил посладовать за Нариакира в могилу в соответствии с древним японским обычаем дзюнси (самоубийство вассала после смерти его господина), однако его разубедил друг из Киото — монах-роялист по имени Гэссё, настоявший, чтобы молодой человек остался жить ради блага своей страны.[595]

Несколько месяцев спустя, когда Гэссё достиг Кагосима в качестве беглеца, преследуемого полицией Бакуфу, Сайго организовал ему и себе побег на лодке с тем, чтобы вместе покончить с жизнью в море. Когда лодка отдалилась от берега залива Кагосима приблизительно на милю, двое друзей перешли на нос. Остальные сидевшие в лодке подумали, что те любуются замечательным видом лунного света, но на самом деле они обменивались прощаниями и писали обязательные предсмертные стихотворения. Закончив эти приготовления, Сайго и его друг спрыгнули в воду. Гравюра того времени изображает монаха в белых одеждах и молодого самурая в тот момент, когда они вот-вот коснутся воды; их серьезные лица, на которых написана решимость, ярко освещает полная луна, а в лодке сидит их попутчик, играя на флейте, еще не подозревая о трагедии, происходящей в нескольких метрах от него. Вскоре после того, как все услышали сильный всплеск, в нескольких метрах были замечены два тела, их вытащили из воды и перевезли в хижину на берегу. Попытка сделать монаху искусственное дыхание ничего не дала; однако, полный молодой самурай был еще жив, и маленькая соломенная хижина, тщательно сохраненная и стоящая сейчас у главной дороги напротив прибрежной железнодорожной линии, остается местом паломничества почитателей Сайго. В двух стихотворениях танка, найденных на теле Гэссё, написанных, несколько неуместно, на туалетной бумаге, говорилось о «безоблачной луне его сердца», которая вскоре погрузится в воды залива Кагосима; заканчивалось оно выражением радости от того, что автор умер за императора (Оогими).[596]

Биографы Сайго предлагали различные мотивировки его отчаянного поступка. Недавняя смерть Нариакира почти наверняка была непосредственной причиной. Вероятно, это сочеталось с желанием умереть вместе со своим другом-роялистом Гэссё, которого должны были казнить в ближайшие же дни, если он не упредил бы власти, собственноручно лишив себя жизни.[597] По Утимура Кандзо, знаменитому христианину, поклоннику Сайго, герой решил убить себя в качестве «жеста дружбы и гостеприимства своему другу» (юдзин-ни тайсуру дзёго то кантай-но сируси), а его действия были вдохновлены «слишком сильным состраданием» (амари цуёсугиру насакэ).[598] В этих объяснениях может заключатся элемент истины (хотя «гостеприимство» представляется несколько слабым мотивом), однако мгновенные приступы ярости, проявившиеся в попытке самоуничтожения, вполне могли иметь глубокие истоки в его персональности, проявлявшейся впоследствии в иррациональном и ошибочном поведении во время кризисных ситуаций.

И через много времени после того, как он был признан великим героем Реставрации Мэйдзи, Сайго часто вспоминал тот критический момент, когда он пытался умереть вместе со своим другом, сожалея о том, что попытка была неудачной.[599] Он торжественно отмечал каждую годовщину утопления, а спустя семнадцать лет после происшествия обратился к духу погибшего монаха со следующим стихотворением на китайском языке:

Сжав друг друга в объятьях, мы бросились в пучину моря.
Хотя мы и прыгнули вместе, судьба не оправдала моих ожиданий,
вытолкнув меня живым на поверхность вод (ани хакараму я хадзё сайсэй-но эн).
Теперь уж прошло, подобно цепи сновидений, более десяти лет;
И вот, я стою здесь, у твоей могилы, отделенный великой стеной смерти,
И все так же безнадежно катятся мои слезы.[600]

Эта отчаянная попытка умереть в возрасте 30 лет, очевидно, серьезно повлияла на психологическое становление характера Сайго и на его мировоззрение.[601] Тот факт, что, хотя это и проиошло не специально, он выжил после того, как договорился о совместном самоубийстве, тогда как его друг утонул, неизбежно должен был сформировать у него классический комплекс вины, преследующий остающихся в живых, и привести к дальнейшим попыткам покончить с собой самым неистовым образом. Происшедшее в заливе Кагосима безусловно связано с тем, что он позже писал в своих трудах, подчеркивая необходимость освободиться от какого бы то ни было страха смерти и быть всегда готовым к ее приходу, как ничем не заменимое условие самоотреченности (дзико футюсин сюги), что, в свою очередь, необходимо для культивирования «истинного духа» (синдзё). По мере того, как он впитывал учения Дзэн, буддизма и конфуцианства школы Ван Янмина, его отношение к собственной смерти становилось все более мистическим, и в одной из своих последних работ он заявил, что уже умер с Гэссё 20 лет назад.[602]

Сайго еще не пришел в себя от шока неудачного утопления, как новый правитель Сацума издал приказ о его ссылке на неопределенное время на остров приблизительно в 250 милях к югу от Кагосима. Это было одним из результатов чистки, направленной против противников режима Бакуфу, в числе которых были и люди, близкие к Нариакира.[603] Последовавшие 5 лет жизни Сайго — годы, на протяжении которых режим Токугава быстро двигался к своему краху — прошли исключительно в ссылке. В 1862 году он был прощен и ему было разрешено вернуться в Кагосима, где вскоре его восстановили в должности смотрителя за птицами. Однако, вскоре своим категоричным, недипломатическим поведением он рассердил Повелителя Хисамицу[604] (консерватора, сменившего Нариакира на роли главы клана), и всего шесть месяцев спустя освобождение его сослали вновь — на этот раз на маленький остров еще южнее, где условия были хуже; позже его перевели на еще более мрачный островок у Окинава.[605] Все традиционные описания говорят о спокойствии и достоинстве, которые Сайго сохранял в несчастьи. Когда в жаркий августовский день его принял на борт корабль, чтобы доставить к месту последней ссылки, он спокойно вошел в небольшую клетку, построеную для него, а когда добрый чиновник сказал, что в открытом море ему не будет нужды в ней оставаться, ответил: «Благодарю вас, но что бы ни случилось, я должен повиноваться Повелителю (Сацума). Я — осужденный, и должен находиться там, где следует осужденному…[606]» Во время путешествия по Восточному китайскому морю, когда их сотрясали шторма, он сочинил поэму, в которой призывал ветра дуть сильнее, а волны вздыматься выше, поскольку он, преданный делу императора, все равно останется невредимым.[607] Он выказал то же хладнокровие, прибыв на суровый остров, где ему предстояло пробыть несколько лет. И в мыслях не держа жаловаться на обращение с собой, он использовал свое заключение для упражнений в самодисциплине, принуждая себя сидеть прямо и неподвижно в тюремной камере по многу часов подряд.