Владимир Краковский - Один над нами рок

• Название: Один над нами рок
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Современная проза

---

Заказ был восстановлен, работа закипела. Из гадолиния пополам с орихалком мы точили заготовки, резали шлицы, полировали до зеркального блеска, а затем передавали Пушкину. Он нарезаЂл ту хитроумную резьбу, которую никто из нас нарезаЂть не умел.

Винтик получался на вид очень обыкновенный. Но лишь до тех пор, пока его не начинали ввинчивать. Если ввинчивали вправо, он ввинчивался влево, если влево – то вправо. Прежде таких винтов на свете не было.

Уже на первой партии таких винтиков мы заработали столько, что на работу стали приходить кто в красном пиджаке, кто – с сигарой во рту, кто – весь измазанный губной помадой.

И вкусной еде уже через неделю никто не удивлялся. К хорошему человек привыкает почти молниеносно!

Толстячок крутился, как белка в колесе, и не безрезультатно. По секрету сообщив императору Розалии, что Аделия заказала партию винтиков для ракет типа “Знай наших!”, он добился того, что

Розалия – в пику враждебному соседу – заказала у нас двойную партию. Надолго обеспеченные очень выгодной работой, мы приготовились жить в роскоши вечно, наша кошка уже отворачивалась от черной икры, а Дантес купил себе на шею золотую цепь, как вдруг… в один роковой день… под мирными сводами нашего цеха… прозвучал оглушительный выстрел – его эхо заметалось меж стен, жившие в цехе голуби бросились наутек ввысь… Из настежь распахнутой двери дантесова кабинета, засовывая за пояс револьвер, выходил Пушкин…

Он, как потом выяснилось, купил его совсем недавно, всего за три дня до выстрела, и вот каким образом. Возвращаясь поздно домой, он подвергся нападению одного из тех, кто с оружием в руках выклянчивает деньги на восстановление Храма Христа Спасителя, уже давно восстановленного, однако так возражать: мол, уже восстановлен,- нельзя, заработаешь пулю в живот.

Пушкин возражать и не стал, он отдал все свои деньги на восстановление Храма, а потом побежал за грабителем, говоря:

“Продай пистолет”. “Или я не все у тебя отобрал? – поинтересовался грабитель.- Ну-ка выверни карманы еще раз”.

“Продай в долг,- попросил Пушкин.- Я тебе завтра же деньги принесу, честное слово”.

И грабитель ему револьвер дал.

Выстрел прогремел через день. Второй за всю историю нашего цеха.

Потом мы спрашивали: “Револьвер же был у тебя уже в среду, почему стрелял только в пятницу?” Пушкин объяснил, что много времени потратил на вытаскивание из патрона пули.

Но это мы разговаривали уже в психбольнице. Его снова спровадили туда.

Когда мы вбежали, Дантес стоял ни жив ни мертв,- вернее, он считал, что мертв, и бледен был соответственно. Глядя на его бледность, мы тоже подумали, что теперь он не жилец, и сначала стали шарить по его фигуре глазами, ища место, где одежда обагрена кровью,- револьвер все ж не самопал. Но кровавого пятна не было, значит, не было и дырки,- поняв это, мы раз десять шлепнули Дантеса по щекам, чтоб вывести из остолбенения.

Между прочим, Пушкин, вынув пулю, прежде чем заткнуть дырку ватой, немного досыпал пороха из другого патрона.

В тот же день, когда прогремел второй выстрел, еще не рассеялся, можно сказать, от него дым, прибежал толстячок с радостной, как ему казалось, вестью: спикер Аделии, узнав от него, что император Розалии заказал две партии винтиков, срочно заказал три. “Почему вы не радуетесь?” – удивился он и по-детски заплакал, когда ему сказали, что Пушкина снова увезли…

Доконал его и нас звонок короля Королевского архипелага, пожелавшего заказать шесть партий! “Вам-то зачем? – удивился толстячок по телефону.- Вы такой миролюбивый”.- Он знал, что данный король очень миролюбивый. Но тот объяснил, что именно для сохранения мира в регионе и вынужден срочно вооружиться. Узнав о конфронтации правителей Аделии и Розалии, он срочно слетал на стареньком, еще папашином, “Боинге” и к тому и к другому. Увы, безрезультатно. Слова мудрости и любви, которые он произносил, оказались слишком великими, чтоб пролезть в узкие уши одурманенных властью людишек. Тогда он повел разговор с позиции силы, сказав, что, если Аделия и Розалия развяжут между собой войну, он в страшном гневе уничтожит оба государства. Однако его угроза вызвала только смех. Оба правителя ему сказали: “Каким хреном ты это сделаешь? Ведь у тебя, миролюбца пархатого, порядочной винтовки не найдешь, не то что ракеты или атомной боеголовки”. Уязвленный этой насмешкой, он улетел обратно, купил новый “Боинг”, построил ракетодром, и вот теперь ему нужны винтики. За ценой он не постоит. После исполнения этого заказа он продаст гордость своего архипелага – рощу реликтовых баобабов – и на вырученные деньги закажет нам еще десять партий винтиков. Правители Аделии и Розалии затрепещут перед ним и не посмеют воевать друг с другом без его разрешения…

Ошалелые, вперив взор в пустоту, мы бродили по цеху: образ уплывающих в небытие больших денег рвал нам душу. В гробовой тишине тоскливо жужжала наша муха. Ей подвывала наша кошка. Наши голуби перестали летать. Обсев потолочные балки, они в открытую гадили на нас.

Первым сорвался Дантес. Он стал бить себя кулаками по лицу и кричать, что готов ежедневно становиться под пушкинские пули, лишь бы Сашок находился здесь и мог выполнять свою, только ему доступную часть работы. “Под какие пули, истерик? – заорали и мы.- Ты же знаешь, что их не было – ни в первый, ни во второй раз! И, кажется, зря! Он под пули готов встать, герой хренов…”

Обидевшийся Дантес закричал, что все мы бездари, тупицы, раз не способны повторить то, что Пушкин делал с легкостью и не один раз. Обидевшись в свою очередь, мы закричали, что не позволим всяким французишкам унижать наше человеческое достоинство.

“Опять вы за свое! – закричал Дантес.- Не француз я!” “Сколько можно отрекаться от своей нации? – пристыдили мы его.- Чуть что, так ты сразу. А между тем ничего стыдного в принадлежности к великому французскому народу нет…”

На этом ссора кончилась.

Нельзя сказать, что со своим неумением мы смирились легко. Время от времени то один, то другой из нас бежал к станку и, засучив рукава, пробовал повторить пушкинские движения. Мы нарезали резьбу и так, и эдак – впустую. Бывало, со своими бесплодными попытками мы задерживались в цехе до полуночи и тогда ложились спать прямо у станков. То и дело кто-нибудь вскакивал с пола и, бормоча: “А если попробовать так…”, включал станок.

Остальные каждый раз просыпались, приподнимали головы, надеждой светились глаза…

После бесчисленных неудач возобновились дискуссии о причинах пушкинского превосходства. Прежнее объяснение насчет золотых рук и головы нас уже не удовлетворяло. Подумаешь – золотые руки!

Все, что они умеют, в конце концов сумеют и руки обыкновенные – пусть после долгой учебы, пусть хуже по качеству, но не боги же в конце концов обжигают горшки!

Та же картина и с головой: все, что доступно золотой, дойдет и до обыкновенной, только тужиться ей придется подольше и посильней…

Дело было в чем-то третьем – не в руках и не в голове. Но в чем именно – от нас ускользало. В один из таких споров умница

Вяземский вдруг заявил: “Если мы не введем в наши рассуждения слово Бог, то разойдемся не солоно хлебавши”. Но в то время мы были убежденными атеистами и разошлись не солоно хлебавши…

Период уныния был у нас долгим, но не тянулся вечно. Пришло время, и мы взяли себя в руки. Трезво обсудили создавшееся положение. Выход был один: вернуть Пушкина. Мы знали: задача не из легких. Второй раз всегда трудней первого…

Мы отправились к уже знакомому нам главврачу. Возглавлял делегацию Вяземский. Войти в нее хотел и Дантес, но тот же

Вяземский – умнейшая голова! – психологически вывел, что это испортит дело. “Когда за обидчика ходатайствует сама жертва, сказал он,- то объяснений такому факту может быть два. Первое: у жертвы возвышенная душа, чуждая мести, переполненная великодушием. И второе: обидчик жертву подкупил. Естественно, главврачу придет в голову только второе объяснение. Решив, что

Дантес получил от Пушкина взятку, он с треском всех нас выгонит…”

Разговор с главврачом получился долгим и сначала не очень приятным. Мы еще и рта не успели раскрыть, а нам уже было заявлено: “В цех ваш Пушкин не вернется, даже если мы его выпишем. Поскольку он у нас вторично, то ему как рецидивисту психического фронта будет назначена пенсия. Но ему тут же перестанут ее выдавать, если он пойдет работать. Не такой уж он отъявленный псих, чтоб совершать поступки себе в убыток”.

Удивившись этому заявлению, мы сказали: “Во-первых, он стрелял в

Дантеса, разве это себе не в убыток? А во-вторых, у вас в психушке что – не читают газет? Уже полгода, как вышел указ, чтоб у работающего пенсионера пенсию не отбирали. Это раньше старикам и увечным не позволяли заработать на лишний кусок хлеба. Такая хамская политика была у партии с правительством.