Гасьен де Куртиль - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Гасьен де Куртиль
• Издательство: Антанта
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1995

Автором апокрифических мемуаров г-на д‘Артаньяна считается Гасьен (иногда пишут — Гатьен) де Куртиль де Сандрa. В предисловии он упомянут как г-н де Куртлиц. Наиболее известной его книгой, несомненно, остаются Мемуары мессира д'Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты мушкетеров короля, содержащие множество вещей личных и секретных, произошедших при правлении Людовика Великого, которые впервые вышли в свет в трех томах в Кельне в 1700 году в издательстве Пьера Марто (псевдоним Жана Эльзевье), затем вторым изданием в Амстердаме у издателя Пьера Ружа в 1704 году и были переизданы в третий раз в 1715 году Пьером дю Кампом.

---

Около семи часов вечера я снова был в доме этой Дамы; она точно так же покраснела, увидев меня, как и в первый раз, и обед прошел в напряженном молчании; но когда мы встали из-за стола, она, может быть, под воздействием выпитого за обедом вина, почувствовала себя свободнее в моем присутствии и снова рассказала мне о своем деле. На этот раз я слушал ее с большим вниманием, чем прежде, и заключил из всего сказанного, что сын ее был порядочный мерзавец. Разумеется, я не стал раскрывать ей свои мысли, поскольку было ясно видно, что она его очень любила; вместо этого я пообещал ей встретиться с ним и объясниться по всем вопросам. Но не успела она меня поблагодарить, как я признался ей, что едва взглянул на нее, как проникся к ней самыми нежными чувствами, и если она не хочет сделать из меня несчастнейшего из людей, она должна предоставить мне свои милости. Я говорил совершенно откровенно, поскольку, несмотря на разницу в возрасте, я находил ее миловидной, как я заметил выше, а сознание того, что она очень богата, делало ее в моих глазах совершенной красавицей. Она была смущена моим признанием, но когда мы прощались, позволила себя поцеловать.

/Осуществление надежд./ Продолжавшаяся в Париже смута и обязанности службы мешали мне, как я и предвидел, чаще встречаться с моей Дамой, но буквально каждый день я писал ей страстные послания, и ее ответы делались все искреннее день ото дня. По странному стечению обстоятельств я никак не мог встретиться с ее сыном, хотя, как я узнал, он находился при Дворе, но когда бы я о нем ни спрашивал, он всегда был в отлучке. Тем временем в одном из своих ответов Дама в самых скромных выражениях намекнула мне, что совсем не прочь снова меня повидать. Я употребил все средства, чтобы отговориться от службы, и на следующий же день был у нее. Она, как обычно, вспыхнула, увидев меня, но за разговором смущение ее постепенно прошло, и дальнейшая беседа протекала в совершенно откровенных тонах. Я высказал перед ней все страстные желания, о каких уже писал ей в посланиях, она же робко возразила, хотя я ей был далеко не безразличен, но следует учесть разницу в возрасте, существенно мешавшую нашим взаимным симпатиям, и вообще она никогда и никому не предоставит своих милостей, кроме как в законном браке. Ее слова означали для меня даже больше того, на что я смел надеяться, однако я счел, что дело будет вернее, если мне все-таки удастся настоять на своем; потому я мягко отвел все ее возражения и настолько нежно и страстно уговаривал ее, что она начала постепенно уступать, и в конце концов я добился от нее всего, что только может желать мужчина получить от женщины. На следующее утро я вышел из ее дома, переполненный совершенным счастьем.

Часть 3

/Старые друзья и новые враги./ Мне не хотелось покидать Париж, не поделившись с кем-нибудь своей радостью, и тут я вспомнил о своих первых друзьях в этом городе, о трех братьях — Атосе, Портосе и Арамисе; я никогда не порывал отношений с ними, правда, со времени расформирования Роты Мушкетеров мы виделись намного реже, вот потому-то я и направился к ним. Из троих братьев я нашел только Атоса, он весело поприветствовал меня и заметил, что по моему сияющему виду можно заключить, что я нашел сокровища. Я ему ответил, что примерно так оно и было, но кроме того я еще и обручился и не пожелает ли он отпраздновать вместе со мной мою помолвку. Он охотно согласился и начал было расспрашивать меня о деталях, но я ему возразил, что сначала мы усядемся за стол, а потом уже я ему все подробно объясню. Он принял мой план действий; мы вышли от него и нырнули в первый попавшийся кабачок. Но едва мы устроились и заказали хозяину вина, как дверь растворилась, и на пороге показался пышно разодетый молодой человек; он оглядел зал, направился прямо к нашему столу и сел напротив меня.

Предваряя наши протесты, он представился мне, как сын Мадам де…, сказал, что хорошо меня знает, поскольку следил за мной, так же хорошо знает и о моих отношениях с его матерью, так как подслушал кое-что из наших бесед, а далее он по-дружески попросил бы меня оставить мою Даму в покое; если же я этого не сделаю, а напротив, захочу вступить с ней в церковный брак, то он специально привезет в Париж Кюре из их прихода Сент-Эсташ, и тот прямо в церкви опротестует этот брак, а он сам его поддержит, потому, во-первых, что он дорожит своим будущим наследством и не допустит, чтобы его у него похищали, а во-вторых, потому, как один из его приятелей был также ближайшим и давним другом его матери. С этими словами он встал, пожелал мне всяческих успехов, сказал, что я всегда могу рассчитывать на его услуги, откланялся и вышел. Мне показалось, будто я целую вечность просидел, разинув рот и не зная, что сказать, настолько его явление меня ошеломило; но наконец я вскочил и, даже не попрощавшись с Атосом, выбежал вслед за ним.

/Двадцать тысяч ливров ренты./ Когда я очутился на улице, того там и след простыл; не зная, что предпринять дальше, я вернулся в кабачок и выложил Атосу всю историю. Тот изумленно выслушал ее и, может быть, желая меня успокоить, сказал, что если этому мошеннику пришла в голову идея засадить в один из маленьких домов собственную мать, то уж наверняка ему ничего не стоило наврать и мне; по его мнению, я должен был сейчас же отправиться к Даме, все там окончательно выяснить и снять камень со своей души. Я рассудил, что он, разумеется, прав, попрощался с ним на этот раз, пообещал держать его в курсе дела и уныло побрел обратно к дому Дамы.

И Демуазель, и сама Дама крайне удивились моему столь скорому возвращению, я же, ошибочно приписав подобное удивление нечистой совести, рассказал о встрече с ее сыном и язвительно спросил, зачем ей понадобился я, когда у нее уже был такой добрый и давний друг; я потребовал от нее ответа, поскольку такое положение не могло мне нравиться, резонно говоря.

Эта Дама в необычайном смятении никогда бы не нарушила молчания, если бы я ее к этому не обязал, спросив у нее, что все это значит. Она мне ответила, что ничего не знает; она бы могла сказать единственно то, что по отношению к ней все это было весьма жестоко, поскольку я достаточно выражаю моей миной, насколько подозреваю ее в какой-то интриге; однако она никогда и ни с кем не имела никакой связи ни до, ни после смерти ее мужа — итак, у нее не было и повода поверить, что с ней могло произойти нечто такое, как в настоящее время; она всегда была мудра, таким образом, она не только не давала предлога какому-либо мужчине воспротивиться ее зарокам, но даже не позволяла посметь говорить, будто она хоть когда-нибудь сказала ему что-то похожее на заигрывание; прошло восемь лет, как она сделалась вдовой, и если я желаю об этом осведомиться, мне всегда скажут, что она жила с тех пор в таком глубоком затворничестве, что ее просто невозможно обвинить в том, якобы она принимала у себя какого-либо мужчину, кто не был бы членом ее семейства. Наивность, с какой она со мной говорила, дала мне тотчас же понять, что она не столь виновна, как я подумал. Я поначалу вбил себе в голову какие-то рогатые видения, омрачившие мой разум; итак, еще не отделавшись от них в тот же момент, я все же счел, что не надо из-за ложной тревоги отказываться от надежды когда-нибудь обладать ее двадцатью тысячами ливров ренты. Потому я попросил у нее прощения за мое подозрение, сказав, дабы заставить ее охотнее воспринять мое возвращение, что она должна быть даже рада этому случаю, поскольку он дал ей возможность узнать не только о том, что мне бы не понравилось ее потерять, но еще и о том доверии, какое и всегда буду питать к тому, что она мне скажет; в самом деле, она прекрасно видела, что после того, как я горячо забил тревогу, я тут же положился на одно-единственное ее слово. Она мне ответила, что что было правдой, но она не знала, тем не менее, стоило ли ей этому радоваться; женщина, попавшая и руки столь подозрительному мужу, обречена на довольно плачевную жизнь с ним; ревность странная вещь, и как бы там ни пытались утверждать, что она лишь следствие любви, так как она может быть самое большее следствием больной любви, моего настроения следует ничуть не менее опасаться, чем смерти.

Я абсолютно не был ревнив — для того, чтобы сделаться им, надо было бы стать влюбленным, а я далеко таковым не был. Я был ненамного старше ее сына, а любить женщину, годившуюся мне в матери, было совсем не в моем вкусе; но я любил почести и достаток, и новость о том, что какой-то Кюре из Сент-Эсташа мог бы обеспечить мне потерю и того, и другого, было действительной причиной состояния, в каком она меня увидела. Однако, так как я все больше и больше успокаивался, я постарался наладить с ней мир, но добился этого ценой немалых усилий. Уже после этого я у нее спросил, кто бы мог быть этим незваным другом, но поскольку она знала о нем не больше, чем я, и была настолько задета, что и не подумала об этом спросить, она мне ответила, что, кем бы он ни оказался, все равно он будет самозванец; изумление, в какое привела ее эта новость, а главное, манера, какую я внезапно принял, помешали ей осведомиться о нем у ее Пастора, но поскольку я начал признавать мою ошибку, и она тоже начала приходить в чувства, надо приказать заложить лошадей в карету, поехать туда вместе и все разузнать.