Александр Ханин - Рота, подъем!

• Название: Рота, подъем!
• Автор: Александр Ханин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

– Товарищ генерал-лейтенант, за время караула никаких происшествий не случилось, начальник караула лейтенант Герасимов.

– Здравствуйте, товарищ лейтенант, – оторвал руку от фуражки генерал и протянул ее начкару.

– Здравия желаю, – повторил за ним лейтенант и пожал протянутую руку.

Все это время я пытался застегнуть крючок гимнастерки, который никак не мог попасть в предназначенное для него кольцо. Наконец, эти попытки увенчались успехом, и я поднял руку к головному убору.

Генерал уже стоял и смотрел на меня в аналогичной позе.

– Товарищ генерал-майор, помощник начальника караула, гвардии старший сержант Ханин

– Гвардии? Здравствуйте, товарищ сержант, – протянул мне руку генерал-майор.

– Здрасьте, товарищ генерал, – ответит я, и пожал довольно крепкую ладонь.

– Пойдем, лейтенант. Покажешь мне караулку.

Офицеры вышли. Я сел. В сердцах ругнулся сам на себя и выдернул спичку из пульта. Сняв трубку поста, я попробовал отругать "фишку" – стоящего на воротах солдата, но получил благоразумное возражение, что это моя вина, мол, он мне звонил, звонил и даже руками махал, а я никак не реагировал. Солдат был прав, и мне стоило ждать положенного нагоняя.

Генерал, пройдя по караульному помещению и, заглянув во все комнаты, вышел, и Гераничев вернулся к столу.

– Ну, товарищ лейтенант, что сказал генерал-майор? Все в порядке?

– Все в порядке, все чисто и убрано. Он только не понял, почему у меня сержант до сих пор не научился отвечать генералу "здравия желаю", а помнит гражданское "здрасьте".

– Не помнит, товарищ лейтенант, а вспоминает. Посмотрите в окно – видите, кто идет?

В двери входа на двор появился командир полка, но взводный этого видеть не мог.

– Кто?

– Мой дембель.

– Ханин…

– Шучу я, шучу, товарищ лейтенант. Кэп идет. Хотя, может, и не шучу про дембель.

Наряд прошел без проблем, всему составу караула была объявлена благодарность, от которой нам было ни тепло, ни холодно. И почему в армии так любят раздавать совершенно не нужные благодарности, когда есть куда более приятные поощрения, такие, как увольнительная в город или тяжелозаслуживаемый отпуск? Да потому, что от благодарности никому не убудет, но и не прибудет. Почти как от грамот, выдаваемых пионерской и комсомольской организациями.

И вот пришло время получать хэбэ – хлопчатобумажное обмундирование, означавшее, что весна идет полным ходом и скоро лето, а значит, и дом. Мы скидывали в каптерке у старшины грязные, пропахшие зимним потом, полушерстяные штаны и гимнастерки и получали свою хлопчатобумажную форму. Тем, кому оставалось служить больше полугода, те получали новое обмундирование, нам же выдавали старое.

Ругань и мат стояли в помещении.

– Чего ты хочешь от меня? Что выдали – то и получи. Нет твоей формы уже. Нет. Думаешь, ее кто-то хранить для тебя станет? И какая тебе разница – еще две недели, и ты ухандохаешь любую форму на аккорде, а потом выкинешь, и в парадке домой. Да сделаю я тебе новую парадку, сделаю.

В роте давно ходили слухи, что старшина приторговывает обмундированием, но, как известно "не пойман – не вор", и мы набирали то, что могли найти, стараясь вытащить одежду хоть как-то подходящую по размеру. Я смог выудить из общей кучи гимнастерку, которая мне и принадлежала, а вот штаны пришлось брать куда большего размера.

– Ушьешь, – успокоил меня грек.

– Больше мне делать нечего, как ушивать, – буркнул я, уверенный, что этим заниматься не буду, но массовое занятие стиркой, глажкой, ушиванием обмундирования, пришиванием новых погон взяли надо мной верх, и я достал нитку с иголкой. Через полчаса брюки были ушиты. Я с трудом влез в произведение своего труда. Армейские портки песочного цвета облегали мои ноги и зад лучше любых джинсов, которые молодые девчонки одевали исключительно с мылом.

– Ну, ты разошелся, – поглядел на меня Прохоров. – Расшей сантиметра на два-три.

– На это меня точно не хватит. Или так, или не как. Первый раз за два года такой ерундой маюсь. Лучше бы и не начинал.

Долго проходить в таком виде у меня не получилось. Гераничев, увидев меня через пару дней в таком виде, потребовал расшить.

– Они же большие на меня, товарищ лейтенант. Спадают. Выгляжу как дух.

– С большими – к старшине. А у нас советская армия, а не гусарская часть. Нечего тут маслами и гениталиями выпирать. К вечеру чтобы расшил.

По уставу форму положено складывать определенным, утвержденным образом на табуретке, стоящей перед койкой, но из-за воровства в части, я, как и другие солдаты, убирал форму в тумбочку, которую разворачивал дверцей к стене. Солдаты воровали друг у друга не только форму, значки, дембельские альбомы, но и военные билеты. Идея была проста: украденный военный билет рвался и выбрасывался в туалет, после чего стоящий в очереди на увольнение в запас автоматически передвигался на две недели после установленного срока, если он был уже близок, а выбросивший мог попасть в ближайшую партию. Это было нечестно, это было подло, но такова была армейская жизнь, с которой каждый мечтал, как можно раньше, распрощаться.

Гераничев вернулся после двенадцати часов ночи. Я спал сном младенца и даже не слышал, как он тихо подняв тумбочку, вытащил из нее форму. Сдернув с меня одеяло и включив свет, Гераничев приложил руку к фуражке.

– За невыполнение приказа я объявляю Вам выговор.

– Есть выговор, – проложил я ладонь к голове, не поднимаясь с кровати. Из одежды на мне были только широкие темно-синие армейские трусы, что выглядело в этой ситуации очень комично.

– Вставайте, товарищ сержант.

– Зачем?

– Вы идете со мной на гауптвахту.

– Я никуда с Вами не пойду. У Вас такого права нет.

– Я имею право посадить Вас на гауптвахту с разрешения дежурного по полку до утра.

– Блин, как ты меня достал, Гера. Солдата, сержанта срочной службы можно посадить до утра на губу с разрешения дежурного по полку только в случае его алкогольного опьянения или для выяснения личности. Я трезв, что может подтвердить каждый, кто сейчас в казарме, а моя личность, я надеюсь, Вам известна. Поэтому не трахайте мне мозги. Хотя, товарищ лейтенант, Вы можете попробовать доказать дежурному по полку, что Вы не знакомы с замком своего взвода.

Дружный смех солдат двух рот поставил лейтенанта в тупиковую ситуацию. Отступать от своего он не собирался и, заставив меня пойти с ним для очередного объяснения в канцелярию, сам расшил мне штаны, пообещав, куда большие неприятности, если я соберусь зашить их обратно, чего я в общем-то делать больше и не собирался.

Следующий день – день славной победы Советского Союза над фашистской Германией – был ознаменован тем, что кроме пирогов и дополнительного компота на обед, я, по приказу командира роты, отправился вместе с Гераничевым и Мальковым в соседнюю школу для проведения беседы со школьниками средних классов. Офицеров я встретил на КПП. На парадной форме, которую мне выдал Тараман, уже были пришиты новые красные погоны мотострелка с широким желтым куском из ленточки, привезенной отцом. На груди блестели значки, вынутые для такого случая из сейфа командиры роты. На голове возвышалась выгнутая вверх фуражка и весь мой бравый вид, показывал, что я не только дембель, но и специалист военного дела. Встреча со школьниками прошла, как принято было тогда писать "в теплой и дружественной обстановке". Я рассказывал им о вооружении, о том, как мы обучаем офицерский состав и военнослужащих дружественных нам армий, и думал о том, что через несколько лет эти мальчишки наденут форму, и будут копать канавы, собирать капусту, ходить в наряды, и далеко немногие из них будут держать в руках боевое оружие. Вся армейская романтика будет для них заключаться в ожидании окончания первого года службы, когда молодой солдат перестает "шуршать" сам, а все больше станет припахивать следующие за ним призывы. Потом они будут ждать "дедовских" пряников и неуставного права на самоволку.

Если они не будут обладать сильной физической подготовкой, то будут унижены морально, а, может быть, и физически, и будут выплескивать всю злость, как большинство солдат второго года службы, на своих младших товарищах. Я смотрел на стоящих рядом офицеров, рассказывающих о прелестях службы, и думал, кем же они станут к тому времени, когда эти мальчики примут присягу. Капитанами? Майорами?

Станут ли они более по-человечески относиться к тем, кого страна на два года призывает выполнять священный долг, отправляя черте-куда подальше от дома. И дай Бог, чтобы к моменту их призыва, политики прекратили играть чужими жизнями в войнушку в других странах, кладя ради своего престижа сотни молодых голов на неизвестно чьей земле, наполняя ненавистью другие народы и страны к не в чем неповинным людям в советской армейской форме. Я смотрел на этих мальчиков и понимал, что не все пойдут служить в армию, потому что кого-то