Дмитрий Калюжный - Другая история Российской империи. От Петра до Павла [= Забытая история Российской империи. От Петра I до Павла I]

• Название: Другая история Российской империи. От Петра до Павла [= Забытая история Российской империи. От Петра I до Павла I]
• Автор: Дмитрий Калюжный
• Жанр: Публицистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-9533-0319-X

Развитие такой общественной структуры, как государство, подчиняется определённым эволюционным законам. Серьёзный анализ истории Руси показывает, что путь нашей страны во времени принципиально скачкообразный; возвышение Россия осуществлялось в те царствования, когда имелась жёсткая государственная идея, а когда политику начинали определять «элитные» группировки, происходил кризис и потеря страной своего величия. По мнению авторов, ключ к пониманию судьбы России — в её геоклиматических условиях, взаимоотношениях с внешним окружением, и в вечном противостоянии царя и народа с одной стороны, и высшей элиты — с другой.

---

К сожалению, история пока не дожила до своей научной революции. Информационные «кости», которые могли бы подтвердить ту или иную историческую версию, найти невозможно. Люди, как мы сказали выше, оставляли письменные свидетельства и артефакты, и люди же их уничтожали. В России это было ясно сразу после появления первых систематизированных «историй», вроде «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина (1766–1826).

Так, в фантастической повести Владимира Одоевского «Живой мертвец» (1838) разные люди вспоминают скончавшегося «крупного чина» Василия Кузьмича. Обсуждения его деяний составляют антологию грехов и злоупотреблений того времени, причём один из грехов непосредственно связан с русской историей, что ясно из диалога между неким приезжим, и бывшим подчинённым Василия Кузьмича:

Приезжий: Скажите, неужели действительно ничего не сохранилось из этого драгоценного собрания?

Провинциальный чиновник: Повторяю вам, что Василий Кузьмич приказал всё истребить.

Приезжий: Но скакой целью?

Провинциальный чиновник: Да так, для чистоты и порядка. Как теперь помню: сидел он за вистом, призвал меня к себе и говорит: «Что это, батюшка, у вас там много старого хлама? куда его бережёте? только место занимает, а мне вот некуда моих людей поместить». Я было заикнулся, что, дескать, древность большая, а он как на меня прикрикнет: «Прошу, батюшка, не умничать! прошу всё это старьё собрать, на пуды продать и деньги ко мне представить, а комнаты очистить, чтоб послезавтра мои люди могли туда перейти».

Приезжий: Так что же вы сделали?

Провинциальный чиновник: Я должен был исполнить приказание. Какие свитки были, продал в свечные лавки, а вещи в лом.

Приезжий: Как вещи? разве были и вещи?

Провинциальный чиновник: Да, только всё старьё: платье, бердыши и много-много вещей, которых и назвать не сумеешь…Например, были часы; говорят, им было лет четыреста, только старые такие, глядеть не на что, даже не благоприлично. За одиннадцать рублей с полтиною слесарю продали; всё старьё, говорю вам …

Приезжий: Боже мой, какая потеря!

Провинциальный чиновник: Я уж и сам жалел, да делать было нечего. Да что это вас так интересует?

Приезжий: Как мне объяснить вам это? В этих бумагах хранился единственный экземпляр одного важного документа для нашей истории; я употребил всё моё небольшое имение, чтоб отыскать его; изъездил десятки городов и наконец вполне убедился, что этот документ нигде, как у вас… Теперь все десятилетние мои труды потеряны, важный пропуск останется вечным в нашей истории, и я должен возвратиться ни с чем, без надежды и… без денег… Скажите, у вас была ещё старинная живопись на стенах?

Провинциальный чиновник: Живопись? Как же-с! Она стёрта по приказанию Василия Кузьмича.

Никаких пояснений к этому диалогу Одоевский не дал, то есть он был уверен, что современный ему читатель об уничтожении материальных свидетельств русской истории, как распространённом явлении общественной жизни того времени, хорошо знает. С. Ф. Платонов отмечал, что в XVIII веке, под влиянием новых культурных вкусов и распространением печатной книги и печатных законоположений отношение к старым рукописям очень изменилось, если сравнивать с предшествующими веками, когда рукописную книгу берегли. Теперь к этим источникам старины стали относиться презрительно, как к старому негодному хламу. Даже духовенство переставало понимать историческую и духовную ценность своих богатых рукописных собраний и относилось к ним небрежно.

Далее Платонов приводит примеры из XIX столетия, как старые архивы и монастырские книгохранилища, заключавшие в себе массу драгоценностей, оставались без всякого внимания, в полном пренебрежении и упадке:

«В одной обители благочестия… старый её архив помещался в башне, где в окнах не было рам. Снег покрывал на поларшина кучу книг и столбцов, наваленных без разбору, и я рылся в ней, как в развалинах Геркулана. Этому шесть лет. Следовательно, снег шесть раз покрывал эти рукописи и столько же на них таял, теперь верно осталась одна ржавая пыль…»

Этот пример Платонов привёл, ссылаясь на П. М. Строева. Тот же Строев в 1829 году сообщил Академии наук, что архив старинного города Кевроля, по упразднении последнего перенесённый в Пинегу, «сгнил там в ветхом сарае и, как мне сказывали, последние остатки его не задолго перед сим (то есть до 1829) брошены в воду».

Известный любитель и исследователь старины митрополит Киевский Евгений (Болховитинов, 1767–1837), будучи архиереем во Пскове, пожелал осмотреть богатый Новгородский-Юрьев монастырь. «Вперёд он дал знать о своём приезде, — пишет биограф митрополита Евгения Ивановский, — и этим, разумеется, заставил начальство обители несколько посуетиться и привести некоторые из монастырских помещений в более благовидный порядок. Ехать в монастырь он мог одной из двух дорог: или верхней, более проезжей, но скучной, или нижней, близ Волхова, менее удобной, но более приятной. Он поехал нижней. Близ самого монастыря он встретился с возом, ехавшим к Волхову в сопровождении инока. Желая узнать, что везёт инок к реке, он спросил. Инок отвечал, что он везёт разный сор и хлам, который просто кинуть в навозную кучу нельзя, а надобно бросить в реку. Это возбудило любопытство Евгения. Он подошёл в возу, велел приподнять рогожу, увидел порванные книжки и рукописные листы и затем велел иноку возвратиться в монастырь. В этом возу оказались драгоценные остатки письменности даже XI в.».

Есть такая наука — криминалистика. Она применяется для раскрытия преступлений, поскольку даёт специалисту средства и методы сбора, исследования и оценки документов и фактов, имеющих отношение к конкретному преступлению. И всё же немало преступлений остаются нераскрытыми (вспомните хотя бы убийство американского президента Джона Кеннеди). Зачастую и документы есть, и факты, да ещё в избыточном количестве, а какую-то одну непротиворечивую версию выстроить невозможно. Если же версий несколько, то суд дело к рассмотрению не примет, и будут статьи о нераскрытом злодеянии бродить по страницам газет, обрастая домыслами.

В истории бывает наоборот. Если документов и фактов мало, их сразу заменяют домыслами, и выносят «окончательное решение», которое попадает в учебники и определяет «знание о прошлом». Например, всем известно, что зимой 1612–1613 годов крестьянин Иван Сусанин увёл в глухой лес отряд польских интервентов, бродивших в окрестностях Костромы в поисках убежища нового царя, Михаила Романова, и сгинул там вместе с отрядом. Этому событию посвящены книги и статьи, даже есть опера, и памятник чудовищных размеров. Только документов, подтверждающих это событие, в российских архивах нет. А в польских нет подтверждения не только тому, что хоть какая-то воинская часть пропала в те годы под Костромой, но что эти части вообще там когда-нибудь бывали.

Профессионалам-историкам следовало бы критичнее относиться к методам своей науки. Иначе говоря, нужен другой «чулан» и кропотливая работа по разборке и систематизации накопленного материала. Такая работа необходима, и она может быть сделана.

Этапы исторического процесса

История — как мясной паштет: лучше не вглядываться, как его приготовляют.

Олдос Хаксли

В. О. Ключевский в первой же своей лекции даёт следующее определение исторического процесса:

«…Всё, что совершается во времени, имеет свою историю. Содержанием историикак отдельной науки, специальной отрасли научного знания служит исторический процесс, т. е ход, условия и успехи человеческого общежития или жизнь человечества в её развитииирезультатах. Человеческое общежитие — такой же факт мирового бытия, как и жизньокружающей нас природы, и научное познание этого факта — такая же неустранимаяпотребность человеческого ума, как и изучение жизни этой природы. Человеческое общежитиевыражается в разнообразных людских союзах, которые могут быть названы историческимителами, и которые возникают, растут и размножаются, переходят один в другой и, наконец, разрушаются, — словом, рождаются, живут и умирают подобно органическим телам природы. Возникновение, рост и смена этих союзов совсеми условиями и последствиями их жизни и естьто, что мы называем историческим процессом».

Очень правильное наблюдение! Но как же протекает этот процесс развития сложных социальных систем — этнических, властных, военных, научных и прочих, которые Ключевский назвал здесь «историческими телами»? Он идёт постепенно, то есть «по шагам», через постоянную перемену двух этапов.