Вера Кауи - Такая как есть [Запах женщины]

• Название: Такая как есть [Запах женщины]
• Автор: Вера Кауи
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-387-X

Героиня романа Ева Черни добивается всего, о чем она мечтала, для нее не существует запретов и препятствий, она не боится рисковать. Ее врожденный дар – возвращать женщинам красоту и молодость – приводит ее на вершину успеха: ее косметику и духи знают во всем мире.

Блестящая женщина, Ева легко распоряжается чужими жизнями, но почему же в ее собственной события не всегда происходят по ее сценарию? Почему тайны, которые Ева тщательно прячет от посторонних глаз, снова и снова преследуют ее?

---

Алекс встала, слегка качнувшись. Вот и настало время узнать правду.

Сначала Алекс зашла в ванную комнату, сполоснула лицо, но холодная вода не смогла остудить вспыхнувших в ней, такой спокойной и рассудительной, чувств.

«Наконец-то ты выскажешь все, что носила в себе», – проговорила она своему отражению. Лицо, которое смотрело на нее из зеркала, было незнакомо Алекс: глаза ее сверкали, щеки горели огнем.

Но когда Алекс села в кресло и откинулась, подложив под голову подушку, чтобы дождаться, когда закончится прием, сон сморил ее. Проснулась она лишь от доносившегося снизу шума – гости Евы разъезжались. На плечах дам уже были наброшены перелины и накидки. Сейчас последуют рукопожатия, поцелуи, фырчанье отъезжающих машин… Алекс протерла глаза, глядя вслед уезжающим. Вот Жак, как обычно, запер двери.

– Необыкновенный вечер, мадам, – вежливо проговорил он.

– Да, как всегда, – ответила довольная собой Ева. Она повела плечами, словно освобождаясь от их оков, и потерла шею.

– Будут еще какие-нибудь распоряжения, мадам?

– Нет, все. Пойду пожелаю спокойной ночи сыну и тоже пойду спать.

– Спокойной ночи, мадам. – И Жак исчез в столовой.

Продолжая растирать плечи и шею, Ева быстрым шагом прошла в комнату сына. Выйдя оттуда на цыпочках, она осторожно притворила за собой дверь и начала подниматься по лестнице. Алекс встала. Ее раздражение и злость прошли, остались только тошнота да дикая головная боль. Вместе с выветрившимся алкоголем испарилась и ее храбрость. Но когда она все же встала, ноги почему-то отказались подчиняться ей, и она, потеряв равновесие, ухватилась за первое, что попалось под руку, – это оказался небольшой столик-тумбочка. Не выдержав ее тяжести, он упал. Алекс попыталась приподнять его и поставить на место. Тут-то ее и настиг голос Евы, холодно прошипевший совсем рядом:

– Что ты тут делаешь?

Алекс оставила столик в покое и выпрямилась, как солдат на перекличке:

– Собираюсь поговорить…

Женщина с отвращением выговорила:

– Да ты пьяна, кажется!

– Нет, не пьяна. Я зла. И считаю, что настало время задать вам несколько вопросов.

– Я не обязана отвечать тебе ни на какие вопросы.

– Ничего подобного! – Гнев переполнял Алекс до краев, отрезвляя ее. – Мне нужен ответ на один вопрос: кто на самом деле моя мать? Если вы, то почему постоянно стараетесь унизить меня, словно за что-то ненавидите. Почему Мэри Брент бросила меня к вашим ногам и вы оставили меня при себе, хотя вы меньше всего этого хотели? Почему этот старик-священник приходил сюда? И почему…

– Замолчи! – Голос Евы прозвучал как удар хлыста. Она обернулась – в холле по-прежнему никого не было.

– Почему вы стыдитесь меня? – продолжала жестко Алекс. И голос ее становился тем крепче, чем сильнее клокотал гнев.

Ева шагнула вперед, вцепилась в плечи Алекс и с силой толкнула ее к зеркалу, висевшему на стене:

– Вот ответ на твои вопросы!

Алекс посмотрела на свое отражение.

– Я повсюду известна как королева красоты. А теперь взгляни на себя. Как я могу признать такую дочь?!

– Господи, да это же жестоко, – прошептала обескураженная Алекс.

– Нет, честно. Моя репутация рухнет, как карточный домик, в тот самый момент, когда все увидят, какого урода я родила.

Алекс закрыла глаза, чувствуя, как слабеют ее ноги.

– Я одевала, кормила, поила тебя. Дала образование.

– Но вы никогда не любили меня…

– Я не могу любить то, что уродливо.

– Это противоестественно.

– Но такова уж моя натура…

Алекс нахмурилась: стоявшая перед ней фигура в белом начала расплываться.

– Нет. Здесь кроется что-то другое. Я чувствую.

– Ты ничего не можешь знать, потому что ничего нет. И мне нечего добавить к сказанному. – Она отдернула руки. Но следы ее неистовых объятий остались на плечах Алекс.

– Оставайся жить в своем собственном мире, – проговорила Ева, – здесь тебе нечего делать. Деньги у тебя есть – они находятся у доверенного лица, ты не глупа и образованна. Вот и добейся чего-нибудь с тем, что у тебя есть. Как это сделала я. И никогда, слышишь, никогда не задавай мне никаких вопросов! – Маска снова прилипла к ее лицу, а улыбка Евы опять выражала лишь презрение. – Больше я не желаю разговаривать.

– Но вы так и не ответили на мои вопросы.

Ева повернулась к ней:

– Потому что ни на один из них я не желаю отвечать.

Алекс заметила, как словно пламя сверкнуло в глазах Евы.

– У меня не было ничего, когда я начинала. Ни-че-го! А я была моложе тебя. Я сама сотворила себя – собственными руками. Вот и ты выстраивай свою жизнь по собственному проекту. Надеюсь, что завтра, когда я спущусь вниз, тебя уже здесь не будет. – Она повернулась и вышла.

Алекс некоторое время стояла и смотрела на закрытую дверь. Она была сбита с толку, растеряна и чувствовала полную беспомощность. А еще она чувствовала, как ее начинает тошнить. Зажав рот рукой, она бросилась вверх по лестнице и едва успела добежать до своей ванной.

Спустя несколько дней Пэтси рассказала Максу о состоявшемся разговоре, когда он позвонил из Парижа. Тот сказал:

– Скоро я буду в Лондоне. Постараюсь увидеться с Алекс и во всем разобраться. Что-нибудь еще, Пэтси? Вас что-то тревожит?

– Пожалуй, да. Я в какой-то степени ощущаю свою вину в том, что Алекс стала такой. Я имею в виду… ее жизнь… старой девы. У нее не было опыта нормальной семейной жизни, где все связаны узами любви.

– Уж любви-то ей вы дали вволю.

– Да, но мать всегда оказывала на нее слишком пагубное воздействие. Алекс еще слишком молода, чтобы считать себя старой девой. Но она не имеет представления о радостях молодости, Макс. Она не танцует, не ходит на вечеринки, не встречается с молодыми людьми. Только работает. Сидит в полном одиночестве…

– Пэтси… А вы сами?.. Вы разве живете иначе?

– Но я не хочу, чтобы и Алекс стала такой, как я. Кто сказал тебе, Макс, что я довольна своей жизнью? У меня были обязательства перед моей больной матерью. У меня не было иного выхода. А когда я стала свободна, было уже поздно. Мне не хочется, чтобы такая же судьба постигла и Алекс.

– Предоставьте это мне, Пэтси. Постараюсь сделать что смогу.

16

Швейцария, 1988

В день похорон в семь утра Алекс уже была на ногах. Она так и не смогла заснуть. Одолевавшие ее мысли не давали покоя. На кухне никого, кроме Джонеси, не оказалось. Завтрак готовили только к девяти часам, поскольку сама Ева не вставала раньше десяти. Джонеси сидел на кухне и прихлебывал кофе из большой чашки. Он только глянул на вошедшую Алекс и тотчас заметил:

– И вы тоже? Ну и ночка нам выпала! Кошмар! Хуже, чем вся эта неделя…

Алекс придвинула к себе чашку с кофе, которую он налил ей, и спросила:

– Как она?

– Как льдина. Спокойна как Средиземное море в жаркий день. Но это не только благодаря транквилизаторам, хотя все это время я бросал одну таблетку в утреннюю чашку, а вторую растворял вечером, перед сном. Врач оставил мне все необходимое. Но когда все закончится, ей надо обязательно лечь в клинику, потому что она держалась эти дни на одних нервах, а потом ей надо бы отправиться в путешествие. Она уже получила столько приглашений. У нее ушла уйма времени, чтобы написать ответы. А сейчас мне пора идти наверх, готовить ей траурный наряд.

– Ненавижу черное, – заметила Алекс.

– Это явно не ваш цвет. Вам надо подобрать соответствующие тона, как это сделала мадам. Вы еще не заходили к ней с тех пор? Знаете, я был просто в шоке, когда узнал, кем вы ей приходитесь. Ни разу за те семь лет, что я служу у нее…

– А не виделись мы больше, чем семь лет.

– И я тоже очень давно не видел никого из своей семьи – родные сами так захотели. Но ведь теперь все должно измениться… Я имею в виду… Ведь вы теперь у нее остались одна. Больше никого нет.

– Джонеси, вы гораздо ближе моей матери, чем кто-либо другой. И, возможно, знаете ее гораздо лучше, чем кто бы то ни было. Есть такое известное выражение, вы его, наверное, слышали: «Для костюмера нет героинь».

Джонеси не без гордости расправил плечи:

– Да, должен признать, что мы очень сблизились с того момента, как встретились впервые. Не стану отрицать – она человек трудный: у нее бывают вспышки гнева, время от времени ее одолевают приступы депрессии и хандры, но что же тут странного? Она взвалила на себя гору забот, тянет такой воз, что просто уму непостижимо! Другим это трудно понять – ведь многое из того, что они получили готовеньким, мадам пришлось добывать своим трудом.

– Она когда-нибудь говорила с вами о юности, о детских годах?

– О, эти годы мы избегаем упоминать. У нас негласное соглашение насчет тех лет, которые остались позади. Десять засчитываются за пять, пять – за год и так далее. Я слышал о том, как она начинала, причем уже столько раз, что больше не могу этого слышать. И если бы мне сообщили что-нибудь эдакое, сокровенное – я бы сохранил все в тайне. – Он сделал еще один глоток. – Но вообще-то за эту неделю мне довелось услышать от нее о годах юности больше, чем за все предыдущие годы. Она перебирала свои драгоценности – смерть близкого человека всегда заставляет задуматься и о собственном конце – и на самом дне ящичка оказалась небольшая брошка в виде буквы А… довольно дешевенькая, даже не позолоченная, но я заметил, с каким выражением она взглянула на нее. Я пошутил, сказал что-то насчет той, что некоторые вещи не имеют никакой ценности, кроме того, что вызывают воспоминания. И мадам грустно, а ведь она никогда не грустит, проговорила: «Это первое украшение в моей жизни». Я спросил ее, почему на брошке буква А, если ее имя начинается с Е? «Это мое второе имя, – ответила она. – Анна». Но я тысячу раз держал в руках ее паспорт. Там написано только: Ева Черни Бингхэм ди Марчези Уитни де Бранка.