Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

— Жив ли старый Баир? Если подох, то я прихвачу его дурную башку, чтобы сделать из нее габал![52]

Тропинка, ведущая по каменной осыпи к скале, была завалена булыжниками, обкатанными весенней водой, между которыми уже по щиколотку поднялась молодая трава. Значит, к аскету Баиру никто не приходил с самой зимы? Коротка у людей память!..

Поставив ногу на камень-крыльцо, Куулар дотянулся до веревки, свисающей с вершины скалы, опробовал ее прочность, дернув два раза. Это был условный сигнал для аскета, если тот жив: к концу веревки привязывали корзину с едой, которую Баир поднимал в свою нору. Но на этот раз веревка не шелохнулась. Подождав еще немного, Куулар снова дернул ее два раза. Ответа не последовало.

— Подох, святоша. Обидно!

Держась за веревку и попеременно ставя ноги в ямки-ступеньки, пробитые в скале, черный жрец быстро поднялся наверх, сел у входа в пещеру, перевел дух.

Архат был еще жив: сухие ладошки лежали на впалом животе землистого цвета, широко раскрытые, привыкшие к полумраку глаза переливались стеклянной влагой, на голове алела остроконечная шапка сакьянской секты. Все ясно: старик Баир погружен в нирвану. Сколько он так сидит? Час, сутки, неделю? И сколько еще будет сидеть?

Куулар обвел глазами убогое жилище аскета: лохмотья вместо постели, погасший светильник на крохотном алтаре, пустая миска в ногах, крошки давным-давно съеденной лепешки… Похоже, что Баир оцепенел, как лягушка или ящерица, пережидая неблагополучное для него время… А когда-то слава архата Баира Даржаа гремела не только по Туве, но и по Тибету. Почему же его поклонники теперь забыли о нем? Может, потому только, что святой мудрец перестал спускаться вниз, к людям, выполняя их многочисленные просьбы, и навсегда утратил божественную прозорливость и вдохновенье настоящих держателей истины?

Ушедшие в хинаяну,[53] по малому пути спасения, всегда одиноки, хотя их и чтят и в честь их есть даже специальный праздник — найдани-хурал, но как они слабы и ничтожны, когда им не приходят на помощь те, кого они покинули добровольно!

Куулар разъединил окоченевшие руки старика, выпрямил сухие одеревеневшие ноги, а глаза на испитом лице ожили сами, и в них появилось что-то похожее на осмысленность…

Долго оттаивал аскет, пока его губы не разлепились и не прошелестело оскорбительное для жреца Бонпо слово:

— Дами…

Куулар не любил, когда его называли колдуном найдани-отшельники, сами охотно промышлявшие этим ремеслом. Он поджал губы, сказал сухо и холодно:

— Я пришел за твоей головой, Баир. Я иду в свой монастырь и хотел бы возложить на алтарь Шаругене новый габал.

Старик покорно вздохнул:

— Моя голова давно принадлежит тебе, дами. Но ты пришел рано, я еще жив. Вот когда я стану прахом… Куулар равнодушно кивнул:

— Хорошо, Баир. Я подожду. Начинай свою последнюю мани… Ты даже не заметил, что подох в тот момент, когда погас светильник на твоем алтаре!

Аскет вздрогнул, с трудом повернул голову к погасшей лампаде. По его лицу прошла судорога. Он почернел, захрипел и упал лицом вниз, переломившись пополам. Не дожидаясь, когда остынет тело, Куулар отрезал ему голову своим кривым ножом, завернул ее в тряпье и поспешно соскользнул по веревке вниз…

Чочуш встревоженно метался между кустами, задрав голову вверх. Над ним опять с громким криком носились сороки.

— Кыш! Кыш! — кричал он срывающимся от страха голосом.

Молодой теленгит не узнавал дугпу Мунхийна: до самого заката солнца они шли, ведя коня в поводу, не останавливаясь даже на короткий отдых, и весь этот длинный путь с сухощавого загорелого лица тувинца не сходила какая-то искусственная улыбка. Но Чочуш плохо знал людей и совсем не знал высоких жрецов Бонпо: если им весело — они сердятся, если им грустно — улыбаются…

Куулару Сарыг-оолу было грустно: он покидал родину и был уверен, что навсегда. Его знают как охотника за черепами именно здесь, в этом уголке, облюбованном отшельниками, и они, полуживые и полумертвые, никогда не простят ему невольной вины за смерть архата Баира Даржаа, если даже забудут и все свои прежние обиды. Впрочем, обид тоже не забудут — у бездельников и лгунов всегда хорошая память!

Клином уходила вправо Бай-Тайга, где каждое дерево и каждый камень были ему родным домом. Славился этот уголок не только стадами овец и яков, бирюзовыми озерами, но и мягким цветным камнем, прозванным в народе «чонаш-даш». Его можно резать простым ножом и делать из него различные фигурки. Славился этот край еще и хомусистами, мастерами горлового пения, как двухголосого — хоомей, так и в стиле сыгыт…

Завтра все это будет позади. А что — впереди? Озеро Урэг-Нур, за которым страна монголов, где он снова — чужой среди чужих?

Потому и сияла улыбка на лице Куулара, что сердце его обливалось слезами! А глупый парень радовался, что у дугпы Мунхийна хорошее настроение… Хорошее настроение у него было позавчера, когда он говорил с Агни Йогой, решая свою судьбу и судьбу своего спутника.

Странствия не дали ничего, если не считать габала, который Куулар Сарыг-оол обязательно сделает из черепа своего старого врага! А он мечтал создать новую секту Бонпо, заложить монастырь и возжечь на алтаре Агни Йоги свой огонь вечной истины, стать его хранителем. Желтая шапка устояла перед черной шапкой, чтобы Куулар ни делал, к каким бы высотам своего мастерства ни взлетал, поражая воображение не только глупых мирян, но и знающих многие из его секретов обычных и тантрических лам.

Вот и получилось, что возвращаться в Ладак, а потом и в Лхасу ему придется побежденным: и поручение своего монастыря он не сумел выполнить, и задание таши-ламы не довел до конца…

А ему была нужна только победа! Темный Владыка Ламаюры уже слишком стар, а ширетуй Шаругене не так тверд в вере, как сейчас требуется, все более и более подгибает колени перед таши-ламой. Кого-то из них жрецам придется заменить им, Кууларом! Именно ему, а не кому-то другому должны вручить дамару, бубен и пучок золотистой травы — символы власти и мудрости…

Упало солнце, озарив небо золотым огнем, обещая и на завтра отличную погоду. Теперь Куулару все равно — солнце у него над головой или грозовые тучи. И чем окажется длиннее и труднее путь в Ладак, тем лучше для него… А может, через страну Шамо уйти на Цайдам и в Лхасу? Там у него много друзей и еще больше врагов. Впрочем, враги для жрецов Бонпо всегда желанны, как бы те ни были сильны и могущественны: на ком еще и оттачивать свою волю, как не на сильных и могущественных, роняя их в пыль?

Последнюю свою ночь Куулар Сарыг-оол проведет все-таки на родине, до южных и восточных границ которой уже рукой подать. Надо только спуститься немного вниз, к Нарыну, перебраться на его левый берег и там поставить шалаш для ночлега. Выспаться надо непременно хорошо и утром поесть сытно завтрашний переход не только долог, но и опасен!

Куулар резко дернул коня за повод и замер: его зоркие глаза разглядели на стремительно синеющем небе узенький серпик молодой Мас, обещающий удачу и счастливую судьбу каждому путнику в степи, горах и на море. И сразу же с лица колдуна исчезла улыбка, потому что в сердце ударила небесная стрела огня, опалив с головы до ног несказанной радостью…

Глава пятая ПЕРВАЯ СТЕПЕНЬ СВЯТОСТИ

Пунцаг проснулся от толчка в плечо. В колеблющемся свете лампад разглядел лицо Чойсурена, и оно ему показалось мрачным, как грозный лик Очирвани.[54] Ховрак вскочил, спросил испуганно:

— Что? Кто?

— Гэлун тебя призывает к себе.

— Сейчас? — удивился Пунцаг. — Ночью?

Чойсурен осклабился:

— Молодых и красивых ховраков, вроде тебя, он только ночью и вызывает, когда у него бессонница… Хе-х!

Пунцаг пропустил насмешку мимо ушей: самое страшное было позади — Жамц не выгнал его из дацана, не отдал на расправу стражникам, не послал чистить отхожие места и разгребать свалки нечистот, а оставил при себе. Даже оставшуюся работу передал другим ховракам, отправив его отдыхать. Почему же ему ждать худшего, если все пока складывается хорошо?

Глаза слипались, будто кто их промазал клеем для дерева. Если не умыться холодной водой, можно заснуть на ходу.

Пунцаг взболтнул медный кувшин для омовений, попросил:

— Полей, Чойса!

— Полить? Зачем? — пожал тот плечами. — Тебя ждет зеленая целебная ванна у гэлуна. Он приказал не выливать воду, а оставить ее для тебя… Хе-х!

Но кувшин взял, полил на спину, шею, руки. Завистливо вздохнул совсем по-стариковски:

— Красивое и тугое тело у тебя. Бурхана лепить можно.

— А ты что, и бурханов лепил? Сам?

— Приходилось, Пунц… Здесь всему научат!

Своего обычного «хе-х!» Чойсурен на этот раз почему-то не прибавил — отвернулся, сокрушенно махнув рукой.