Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

Обалдевшие от мрака, духоты, тусклого блеска золота, серебра, слоновой кости и бронзы, паломники выталкивались напором толпы из храма туда, где стояли огромные барабаны хурдэ. Один поворот серебряного цилиндра — одно прочтение всех молитв, заложенных в него, — и сразу из твоего кармана или кошелька вынуты десять серебряных рупий, второй оборот — снова десять рупий…

Еле живой выбрался Пунцаг из Храма Большого Будды.

Жамц не стал его ни о чем спрашивать — он и сам несколько десятков лун тому назад пережил такое же чувство — испуг и отвращение одновременно.

— Что бы ты еще хотел увидеть в Лхасе, баньди?

— Только далай-ламу!

— В Поталу мы не пойдем. Нам там нечего делать.

Рано утром Жамц ушел с бородатым тибетцем по имени Ладен-Ла, но скоро вернулся — хмурый и расстроенный. Пунцаг невольно сжался: плохое настроение гэлуна так или иначе отражалось на нем и ховраках-охранителях ширетуя. Оказалось, что таши-лама еще не прибыл в Лхасу, и скорый его приезд сюда пока никем в Потале не ожидался. И, значит, чтобы встретиться с ним, надо было ехать, не откладывая, в Таши-Лумпо, где, по слухам, Панчен Ринпоче пробудет еще дней десять.

— И мы поедем, гэлун? Сегодня? — простодушно спросил Пунцаг, не скрывая радости, новая перемена в их жизни была ему явно по душе.

— Не спеши, — отозвался Жамц мрачно. — Нам еще предстоит побывать с тобой в самой Потале… Далай-лама изъявил желание видеть нас и говорить с тобой лично, баньди.

— Со мной?! Сам… далай-лама?! — обмер Пунцаг.

Жамц кивнул, и по его губам поползла знакомая змеиная улыбка, так хорошо знакомая всем ховракам и ламам дацана:

— Да, ты теперь стал неприкасаемым, баньди… Обидеть тебя — обидеть самого далай-ламу! — И тут же вздохнул: — И чего он лезет в дела таши-ламы? Шамбала — не его забота, его забота — только вера и Тибет!

Пунцаг непроизвольно прикрыл глаза веками: слова гэлуна были кощунственными и опасными… Кто в мире смеет осуждать живого бога и открыто сомневаться в его мудрости?!

— Значит, мы увидим его?

Жамц шевельнул петушиным гребнем своей желтой шапки. Он не любил, когда ему надоедали глупыми расспросами, и Пунцаг замолчал. Хоть он теперь и неприкасаемый, как гость самого далай-ламы, но тот далеко, а гэлун близко. Жамц, может быть, не тронет вчерашнего ховрака даже словом, но что ему стоит вызвать сейчас кого-либо из караванщиков и намекнуть, что бывший ховрак слишком высоко вознесся и неплохо бы пощипать немного его карму…

Но гэлуну было явно не до этого. Он думал о далай-ламе, которого хорошо знал как смертного человека, а не бога. И этот человек в те времена не блистал умом и не удивлял твердостью характера. Да и сейчас про него в Лхасе ходили не только злые сплетни, но и не менее злые пророчества…

В Поталу можно идти в рубище, но можно и в праздничных одеждах. Подумав, гэлун решил, что на этот раз ему больше подойдет одеяние накорпы… К тому же, грязное рубище на святом теле — всегда было символом чистоты и благости! А это Жамцу сейчас особенно необходимо…

Странную картину представляли Жамц и Пунцаг, направляясь к Потале! Гэлун — в лохмотьях, баньди — в необносившихся еще священных одеждах. Нищий, у которого не только полны карманы серебра, но и золота; святой лама, у которого не было с собой даже монеты в четверть шо…

К Потале ползли на животах накорпы, раскачивая белыми, полосатыми и пестрыми повязками на головах, по-змеиному изгибая спины, затянутые в пыльные и рваные халаты. Не больше тысячи шагов до священного дворца, и их сейчас ведет к его стенам не столько фанатизм, сколько лютый страх перед стражниками Поталы, всегда готовыми обломать палки о святотатцев…

Видя все это, Жамц остановился в растерянности: он учел воздействие своего рубища на далай-ламу, но не учел, что стражники священного дворца примут его за простого накорпу, и ему не избежать наказания за нарушение ритуала, а ползти по грязи и пыли следом за паломниками он не хотел. Можно было еще вернуться, но к ним уже приближался рослый детина с приготовленной дубиной:

— Эй ты, оборванец! Ложись и ешь святую землю! Ну!

На Пунцага в одеянии ламы он даже не взглянул. Жамц послушно лег и приложился губами к отпечаткам следов, которые только что оставили гутулы баньди. Только возле правительственного дзонга Жамц поднялся, чтобы отвесить три поясных поклона высокому камню, густо обмазанному жиром, — мольбищу официального оракула. Когда-то этого камня не было. Значит, его установили по распоряжению далай-ламы, склонного к мистицизму и тантрическим обрядам! Жамцу хотелось плюнуть на каменное воплощение кощунства, но возле него стоял стражник, и гэлуну ничего не оставалось, как приложиться к камню губами. Неодобрительно взглянув на серебряную монету, положенную в чашу для подаяний, жрец оракула нахмурился:

— Твоя щедрость, накорпа, могла бы быть и большей.

— Я не накорпа, я — гэлун! И я призван! Второй жрец что-то шепнул на ухо первому, и лицо того озарилось лучезарной улыбкой:

— Вы — Жамц, ширетуй?

— Да. Со мной баньди Пунцаг. Он тоже призван.

— Идите за мной.

Обычно паломники медленно и долго поднимались с этажа на этаж по бесконечным лестницам дворца. И с каждого этажа их могли выгнать в шею. А в верхние этажи можно было войти только с закатом солнца. Их же провели за считанные минуты по узким винтовым лестницам, где непрерывно сновали жрецы и служители с грудами серебра и золота на подносах — выручкой за театрализованные чудеса Поталы.

Когда Жамца и Пунцага ввели в зал, где стоял трон далай-ламы, его телохранители с бичами в руках выгоняли замешкавшихся паломников, так и не успевших вкусить чая и риса из рук самого бога: далай-лама прекратил ритуал, чтобы принять призванных для важной беседы.

Гэлун и баньди растянулись у ног далай-ламы.

Тот встал, сверкнув золотыми одеждами, и благосклонно кивнул головой, украшенной высокой тиарой:

— Я ждал вас, встаньте.

Жамц и Пунцаг поднялись, но остались стоять на коленях.

— Когда вы начинаете миссию таши-ламы?

— Об этом знает только таши-лама.

— Почему же? Вы же — посвящены!.. Идите в дацан «Эрдэнэ-дзу». Хубилган Гонгор там все приготовил. И человек, который возглавит его миссию, придет туда.

Далай-лама лениво и почти беззвучно хлопнул в ладоши, и к высокому трону бога желтой тенью скользнул один из жрецов, спросил одними губами:

— Да?

— Дайте им по алуну. Им надо спешить. Жрец подал знак телохранителям, и перед глазами Жамца и Пунцага появилось фарфоровое блюдо китайской работы, на дне которого лежали два плоских кольца с монограммами далай-ламы. Гэлун вспыхнул: о большей милости он не мог даже мечтать!

— Желаю вам счастливой дороги, бурханы! — улыбнулся живой бог и поднял, благославляя, руки.

Глава девятая ДВА МУДРЕЦА

И вот Бабый у стен «Эрдэнэ-дзу» — в десяти священных шагах, которые для истинно верующего преодолеть не менее трудно, чем совершить паломничество в благословенную Лхасу.

Священные десять шагов. Их можно пройти с закрытыми глазами, как это делают накорпы. Их можно проползти на животе, как поступают грешные ламы. Их можно преодолеть уверенной походкой, перебирая четки и бормоча молитвы по примеру архатов…

Бабый был бессилен отвести взор от стены, сложенной из ста восьми четырехгранных, суживающихся кверху башен-субурганов, каждая из которых была посвящена важному историческому событию или чем-либо прославившемуся ламе…

Мелодичный перезвон колокольчиков заставил Бабыя прийти в себя и двинуться навстречу музыке неба. Он остановился у ворот монастыря, покосился на стремительно загнутые углы крыши, похожие на крылья священных га-руд. Серебряная мелодия лилась оттуда, из-под карнизов, и породил ее набежавший ветерок. Бабый протянул руку к мешочку, в котором был зашит песок, ударил в медный гонг, разом спугнув ласточек и серебряную песнь колокольчиков. Лязгнул засов, и ворота распахнулись.

— Что вам угодно, доромба? — свирепого вида стражник смотрел не на гостя, а как бы мимо него.

— Я — лхрамба.

— Что вам угодно, лхрамба? — так же безучастно повторил свой вопрос стражник.

— Мне надо говорить с хамбо-ламой Гонгором.

— Он вас знает, лхрамба?

— Я по его делу! — вскинул Бабый голову.

— Проходите, лхрамба.

Стражник закрыл ворота и зевнул. Ему не хотелось провожать знатного гостя в покои хубилгана. Обведя воловьими глазами двор монастыря, он заметил мальчишку-ховрака, бегущего с каким-то поручением, пальцем подозвал к себе. Ховрак, явно досадуя, что не успел вовремя убраться, подошел к стражнику и потупил голову, ожидая и ругани, и удара плетью, а может, того и другого одновременно.