Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

— Приди в Шамбалу!

Медленно укладывалась пыль на свое привычное ложе, застилая следы белых всадников. Но завтрашний свежий ветер сорвет ее, как завесу, обнажит следы, вбитые в камень, и каждый прочтет громоподобное имя будущего:

— Шам-ба-ла…

ЧАСТЬ 2 НЕСУЩИЕ ФАКЕЛ ИСТИНЫ

Даже убитого зверя нельзя мучить — иначе горный дух рассердится и не даст удачи охотнику.

Алтайское поверье

Глава первая КАМ УЧУР

Духи и бесы раздирали кама Учура уже не первую ночь. И если еще вчера они кривлялись и прыгали вдали от него, то теперь нахально лезли в глаза, уши, нос, путались в волосах… Бесы всякие бывают и во что угодно могут превратиться, стать неузнаваемыми. Но Учура им не обмануть! Он их в любом облике узнает, хоть те и в камень, неожиданно подкатившийся к аилу, обернутся; хоть и в корову, пасущуюся в ближнем осиннике; хоть и в лоскут старой покорежившейся кожи в дальнем углу на мужской половине. Но чаще всего бесы приходят в сны, где они — полные хозяева. Там они и горы ломают, и реки останавливают, и костяной иглой сшивают тучи с лесом.

Есть и совсем крохотные бесы, пожирающие ячмень, растертый для лепешек, проедающие шубы и сармыги, портящие чсгень. Они чаще всего похожи на жучков, червячков, бабочек. Их легко поймать и раздавить: под ноготь большого пальца правой руки положи, надави немного — и полезли кишки из беса!..

А вот духи — те страшнее и всегда похожи на зверей, птиц и людей. Они выходят после полуночи из мрака аила и дразнят кама, грозят ему, пугают. Под их ногами прогибается земля, от их дыхания и хохота сотрясаются крепкие стены жилища. Их придавить ногтем большого пальца нельзя, их даже из ружья-кырлы не убить и ножом не зарезать. Их можно только уговорить или напугать гневом Эрлика…

— Пур-пыр! — бормотал Учур и чмокал губами, пуская слюну на шкуру. Уходи!.. Нет, не уходи… Иди ко мне, я — добрый…

Заворочалась Барагаа на постели, разбуженная тревожным сном мужа. Прислушалась, но осталась на орыне: Учур — кам, а каму всегда тяжело ночью. И умирать ему будет тяжело… И зачем он согласился бубен взять?

Щелкнула сырая ветка в очаге. Крохотный уголек попал на спящего, ожег его, разбудил. Учур сел, протер глаза. Голова была тяжелой, во рту сухо, судорожно проглоченная слюна оказалась кислой до горечи. Но сон еще не ушел и помнился хорошо…

Опять эта Чеине, молодая жена отца, пришла к нему в виде духа! К добру ли это, к худу?

Пожалуй, к добру… Сама зовет, выходит? Думает о нем, вспоминает? Отчего же в тот вечер испуганно шарахнулась от его объятий, точно конь от дохлого волка? Пойми их, этих женщин!..

Учур упал лицом в ладони, медленно, через ноздри, втянул в себя дымный воздух аила. Не до нее сейчас, не до Чейне! Другая и теперь уже давняя беда висит над камом Учуром, как грозовая туча над головой. А в тучах тех ущербная луна, как судьба… Совсем плохо.

Он получил свой бубен пять лун назад, зимой. А еще раньше расстался со своим бубном отец. Низверглись люди в тот сырой осенний день лицами вниз, заплакали — старый Оинчы был хороший кам, добрый, зря никого не обижал и не наказывал. А тут и зима готова была с соседних гор скатиться, и на такое тяжелое время без кама людям никак нельзя было! И решили они — пусть уж лучше плохой кам будет у людей, неумелый и глупый, чем никакого… И старики смастерили новый остов, натянули на него свежую кожу, освятили бубен у огня и священного дерева, расписали его знаками вечной тайны тройного мира и передали тому, кто больше других подходил для кама — падал с пеной у рта и был не только сыном, но и внуком великого кама!

Сам Учур не хотел быть камом — головой мотал, отказывался; руками разводил, недоумевая; говорил, что охотником решил стать и уйти в горы. Да и не делались люди камами сразу, с детства надо было готовить их. А Учур с детства только в кости играл да с соседскими мальчишками дрался, сусликов ловил да озорничал… И вдруг — кам, хозяин над духами! Какой он кам? Вот дед Челапан и отец Оинчы — настоящие камы. Их в очередь звали окрестные пастухи, из дальних гор и долин приезжали совсем чужие люди. Все своих сроков ждали, как услышат суровое: «Луна не та. Эрлик злой, сердится. Нельзя камлать!» И — все, больше ничего людям говорить не надо. Если Эрлик злой, то и кермесов вокруг много. Значит, и от камлания проку не будет, хоть какой подарок каму пообещай!..

Эта зависть к славе отца и деда не давала Учуру тйер-дости для отказов. К тому же, он знал, что охотником, как и пастухом, жить тяжело, ходить много яадо, ноги бить, у костров в горах и долинах мерзнуть… А камом быть хорошо! У кама — власть и сила! Кам всегда дома сидит, а люди к нему сами идут!

Но к Учуру давно уже никто не шел. Не верили в его силу, не видели пользы от его плохих камланий… А ведь он — сын прославленного кама Оинчы и внук великого кама Челапана! Двойные приученные духи у него под рукой, вдвое больше помощников, чем у обычного кама![96] Одно только это должно было тащить к нему людей со всего Алтая как на аркане!

Или хорошо люди жить стали? Кто же так быстро сделал их такими богатыми-и счастливыми? Свои зайсаны, купцы-чуйцы, люди русского царя, попы? А, может, кто-то из них уже нашел тот перевал, за которым каждого человека ждут вечное лето, тучные стада и молочные реки, по которым плавают горы масла, а на деревьях и кустах сами по себе растут теертпеки и покупные сладости?

Учур сдержанно рассмеялся и погладил себя ладонями по тугим щекам.

Опять шевельнулась Барагаа за занавеской, темной от копоти.

— Арака[97] еще есть, — сказала она хрипло. — Выпей, если хочешь.

Учур и сам знает, что арака еще есть. И без ее советов нашел бы тажуур, не велика хитрость! Что можно спрятать в тесном аиле, кроме своих мыслей и тревог? Дура женщина и говорит мужу не те слова, что нужны сейчас Учуру! Выпьет араки, а тут люди за советом или с просьбами придут… Нельзя пьяному камлать, потом только можно будет! А если не придут? Так и сидеть у очага с больной головой и сохнущим ртом?.. Могла бы и сама о муже позаботиться! Что с того, что рожать скоро? Другие женщины работают и с большим животом: у очага сидят, с иглой и ниткой возятся, а его Барагаа на орыне отлеживается! Десять детей сразу рожать будет, что ли?

— Едет кто-то, конь заржал. Далеко пика. Учур усмехнулся. Мало ли что сквозь сон послышится и привидится!.. Вот он, проклятый тажуур… Мало араки! Да и эта — последняя… Может, сегодня Барагаа чегень заведет?

Странный звук заставил поднять голову, прислушаться. Права Барагаа, едет кто-то… Гость. А гостя положено встречать пиалой, полной до краев. Жалко… И так араки мало. Вот если бы чегень был! Есть ли в доме чегень?

— Чаю налей гостю. Вечером я давила талкан, не засох еще…

— Молчи, женщина! — прошипел Учур.

Гость уже подъехал и сполз с седла, топтался у коня, поправляя упряжь. Учур пригляделся к всаднику и, несмотря на густые еще сумерки, узнал его:

— Отец? Так рано?

— Разговор у меня большой с тобой будет! — пообещал Оинчы, принял чашку с чаем, выпил, вытер губы. — Барагаа не родила еще? Не порадовала меня внуком?

— Нет. На орыне лежит.

Учур взял коня за повод, привязал к южному колу, как положено по традиции — долго не загостится всадник и не обидит на злом нечаянном слове.

— Камлал вчера, в гостях был?

— Нет, — покачал Учур головой. — Не едут.

— А пьяный почему?

Затихла Барагаа, притаилась. А казан на тулге стоит, скоро закипит. Когда успела суп поставить?

Учур усадил отца выше огня, налил вторую порцию араки себе, а чаю отцу. Но Оинчы головой мотнул, отказался. Учур один выпил и почувствовал, что арака стала горше и сильнее дымом отдает. Подогревать надо, теплая арака мягче пьется…

Погасла трубка у отца. Учур взял ее, раскурил, вернул обратно. Оинчы кивнул и молча начал пускать облако за облаком, думая о чем-то. Потом выбил пепел, сунул трубку за опояску, вздохнул:

— Мне обидно, сын, что к тебе не идут люди. Учур молча проглотил шершавый комок злости. Ему обидно! А что ему стоило провести два-три камлания вместе с сыном? На людях передать ему бубен и шубу? Испугался? Чего и кого бояться знаменитому на всю округу каму? Может, русских попов испугался? Но их здесь нет поблизости, они живут там, где много русских деревень и где некоторые алтайцы, обрезав косичку, кланяются Ёське Кристу!

— Ко мне люди не идут потому, отец, — не вытерпел собственного молчания Учур, — что ты не захотел помочь мне. В чем я виноват, что меня не знают люди? Ты — большой кам, но твоего имени мне мало, мне надо научиться камлать, как ты!

Оинчы вяло улыбнулся. Этот мальчишка не знает еще, что кам — не профессия, что кам — не скотовод и не охотник. И один кам передать другому может только знаки Эрлика, своих духов-помощников, знаки тайны на бубне, объяснить расположение звезд на небе, счет времени и кое-какие заклинания… Сколько камов — столько камланий!.. Как случилось, что Учур, который вырос в роду камов, не знает этих простых истин? Oн, Оинчы, знал о них еще ребенком, хотя Челапан с ним тоже не делился своими тайнами и никогда не разрешал сыну бывать на его камланиях…