Алексей Молокин - Злое железо

• Название: Злое железо
• Автор: Алексей Молокин
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-055840-7, 978-5-9713-9889-9

Стабильность каждого из множества параллельных миров необходимо сохранять.

А о какой стабильности может идти речь, если какой-то провинциальный маг, неясным образом овладевший секретом таинственных чар Злого Неупокоенного Железа, принялся направо и налево вершить высшую справедливость, убивая богов?!

Положим, боги в этом мире – не очень. Даже, скорее, «очень не». И избирают-то их при помощи всенародного голосования, и сами они сплошь и рядом являются бывшими бандитами, покинувшими земной мир насильственным способом…

Но все равно – боги остаются богами. Если их уничтожить подчистую – мир попросту рухнет. Так что на поиски мага-богоборца отправляется опытная команда «хранителей стабильности» – бард Авдей, профессиональный герой Костя и красавица Люта…

---

«Ну и как, увидел что-нибудь новое?» – спросила девушка. Оказывается, я давно и явно небескорыстно глазею на загорелые коленки внезапно образовавшейся соседки. Да не только на коленки, все прочее довольно откровенно сквозило под тонкой зеленоватой тканью не то хитона, не то… ну, в общем, такой штуки с разрезами до подмышек, небрежно стянутой в талии плетеным ремешком.

– У меня шибко развито чувство прекрасного, сударыня, – вежливо сказал я, неохотно отводя глаза.

А ушки-то у нее остренькие, отметил я, ей-богу, хотя чего только женщины сейчас над собой не вытворяют – тату, серьги в пупках, цепочки на щиколотках. Наверное, все это что-нибудь значит, как мушки при дворе короля Людовика. Беда в том, что я не разбираюсь в языке тела, может быть, все эти штучки означают всего-навсего «посмотри туда, посмотри сюда». Тогда острые уши – это посмотри куда? Может быть, в глаза? В глаза друг другу мы давно не смотрим, отвыкли. Это как-то даже более неприлично, чем пялиться на туго обтянутую шортиками попку, испытывая неловкость и невольно гадая, что там за хитрое белье, которое вроде бы есть, но которого совершенно незаметно. Да и то сказать, что делать бедным женщинам в эпоху всеобщей сексуальной дезориентации и полового оскудения мужской части населения?

Я все-таки посмотрел ей в глаза и не пожалел об этом.

– Пора, бард, – тихо и как-то отстраненно сказала девушка, – пойдем, наиграй нам дорогу, успеешь еще наглядеться. Хотя и впрямь давненько не видались.

– Пора, бард, – сказал парень напротив, – мы с Лютой уже неделю ищем тебя по местным помойкам. И чего тебе здесь? – Он брезгливо обвел взглядом дешевую забегаловку.

– Может, еще по одной, за знакомство? – Я мотнул головой в сторону глиняного сосуда.

– Больше двух подряд нельзя, дракончиком станешь, – серьезно ответил этот тип, пряча флягу в своем клетчатом одеянии. – Сейчас мы пойдем с тобой, а то ты сбежишь, заберем инструмент. Давай, бард, наиграй нам счастливую дорогу.

Мне стало как-то не по себе. Если это розыгрыш, то кому я, к черту, нужен. Тем более девица явно не из простых. Одни ушки чего стоят. Не говоря обо всем остальном. Да и пижон этот со своей флягой и манерой курить сигары в дешевой пивнушке. Похищение? Да на кой ляд меня похищать? И почему я для них «бард»? Я, конечно, сочинял когда-то песенки, но в славную когорту российских бардов, как-то не вошел. И не стремился. Уж больно каноническим казалось мне их творчество. Не то чтобы я был против канонов, но, как я понял, это вообще семья. Даже не тусовка, а семья. А в семье посторонним делать нечего. Хотя когда стареющие барды слаженно пели песни семидесятых – они стояли в ряд, словно последние солдаты империи, той самой, от которой бежали в леса, в науку и просто в Израиль или Штаты, – тогда я почувствовал к ним подлинное уважение. В этом была гордость обреченных, сохранивших традиции, но не поступившихся ими. Их женщины были некрасивы и трогательны, а мужчинам катил шестой десяток. Кажется, они были последними.

Так что какой я бард? Я скорее местный ворон. Птица с провинциальной помойки, почти разучившаяся летать. И вся мудрость моя – от лени.

Женщина взяла меня под руку, и я почувствовал упругое тепло ее тела. Вот уж кого нельзя было назвать некрасивой и трогательной, несмотря на острые уши и прочие модные штучки. Азеры, завтракающие, так сказать, не покидая производства, проводили нас коричневыми влажными взглядами и опять уткнулись в свои шиш-кебабы.

«Ну что же, в таком похищении, безусловно, есть приятные стороны, – подумал я, глядя, как наш третий спутник неторопливо направляется вслед за нами. – Как его зовут, интересно?»

Звали пижона, как выяснилось, Костя, и работал он героем.

– Потомственный герой Константин, – отрекомендовался он без лишней скромности.

Ну, подумаешь, герой и герой, работа такая, эка невидаль! И что потомственный – тоже. Были же у нас потомственные чекисты и сейчас есть. А полное имя Люты было Лютня, и работа ее заключалась в том, чтобы состоять при барде. Вроде бы все прояснилось, однако мне-таки было не совсем понятно, при чем здесь я.

Конечно, приятно, что такая дамочка, как Лютня состоит вроде бы при мне, только сдавалось все-таки, что на самом деле она больше подходит герою, то есть Косте, а барду полагается, в лучшем случае какая-нибудь простушка из обслуживающего персонала, а на худой конец – просто бутылка вина.

Мы добрались до моего убогого жилища и вошли. Продавленный диван, старенький компьютер и пустые бутылки по углам не произвели на моих гостей никакого впечатления. Вот когда я расчехлил гитару, мне показалось, что в раскосых глазах Люты мелькнуло что-то вроде ревности. Да, гитара была, прямо скажем, ничего себе. Как-то я пожаловался одному приятелю, что у меня нет подходящего инструмента, приятель сказал своему приятелю, тот еще кому-то, в результате через полгода ко мне приехал человек из Белоруссии и привез вот эту гитару. Я отдал за нее последние пятьсот баксов и остался без денег, зато с роскошным инструментом. С обечайками из красного дерева, палисандровым грифом и нежным бархатистым звуком. Ей-богу, поначалу я просто не знал, что с ней делать. Во-первых, выяснилось, что поселить красавицу на шкафу, где хранились прочие инструменты, нельзя, потому что сквозняков она не переносит, простуживается и начинает слегка дребезжать. Пришлось потратиться на специальный кофр, что окончательно расстроило мои финансы. Во-вторых, она явно недолюбливала отечественные струны, а из зарубежных предпочитала легкие «Jazz-S» или «Augustine». Вот, когда все было в порядке, и струны те, и погода подходящая, тогда она изволила звучать. В общем, моя новая пассия не походила ни на свойских туристок, готовых бренчать у костра всю ночь под дождем ли, в снегопад – все равно, лишь бы было душевно, ни на блескучих эстрадных нимфеток, в которые всего-то и надо, что воткнуть штекер, а остальное – дело техники.

Так что мою нынешнюю подругу нельзя было назвать неприхотливой.

Я осторожно достал гитару из кофра, подстроил и, не глядя на гостей, начал играть. Я не играл что-то конкретное, нет, пока что я настраивался сам, я ловил отражения звуков, я ждал, когда зазвучит пространство, даже не пространство, ситуация, в которой я оказался, когда аккорды соткутся в нечто, органично включающее в себя гитару, Люту, героя, меня, наконец. Как-то неожиданно музыка соскользнула в нечто совсем не героическое, скорее немного фривольное, отчетливо проступили свинговые интонации. Батюшки, я даже не ожидал, что моя гитара способна выдать этакое, впрочем, знатная леди и Джуди Мак-Греди…

Вообще я люблю джаз. Тот, который расслабленно развалился в кресле у столика в дешевом баре и, потягивая спиртное, бесстыже разглядывает танцующих девиц. Мне по душе этот вдумчиво-легкомысленный парень с вечно оттопыренными спереди штанами, его невинно-нахальная физиономия может внезапно появиться и на концерте раскрученной певички, голосующей ногами, просунуться сквозь скрипичную осоку симфонического оркестра – вот он я, уже ухожу, пока… Не нравится мне, разве что, авангард. Авангардный джаз, похоже, болен триппером, иначе какого рожна ему тянуть заунывные диссонансы, немилосердно при этом потея. Ох, не медом, не медом сочится его дудка.

Но сейчас я играл нечто странное. И виной тому была Люта. Я так и не понял, когда эта девушка оказалась внутри музыки, но так стало. Теперь музыка наматывалась на нее, словно на веретено, хотя это все-таки была моя музыка.

И я понял, что сейчас я играю дорогу. Дорогу, которая нужна этому чудному потомственному герою Косте. И для того чтобы у меня это получалось, чтобы неосознанное, почти бессмысленное кружение человеческих особей по суживающейся спирали, конец которой, увы, известен, выровнялось и стало чьей-то дорогой, необходимы два странных существа – бард и Люта.

Может быть, мне придется сыграть одну дорогу, так сказать, разовая работа, может быть – несколько. Я бард, но я не состою при герое, так же, как не состою при ученом или художнике. Я просто играю их путь, который без меня они не смогут отыскать. И для этого мне, как оказалось, нужна Люта.

Я вспомнил, что я нужен, и понял, для чего. Скажите, неужели это так мало?

Вот бы вспомнить еще, по какой такой причине я так долго оставался без работы?

Глава 2 Дорога, дорога моя…

Не отворачивайтесь, поглядите-ка,

По улицам мира идут победители,

Шагают Вожди всех времен и народов,

Аристократы и беспородные,

Из мавзолеев, курганов, могил

Восстали – и в вечность вбивают шаги.

Костя, как он сам отрекомендовался, был героем, так сказать, потомственным. То есть папа его был героем, а насчет мамы – я не спрашивал. Как и насчет дедушек и бабушек. Вообще-то это был довольно странный герой, герой-пижон, герой – стиляга, вечно таскавший в кармане своего клетчатого одеяния фляжку драконовой крови и, по его словам, весело шляющийся по мирозданию в поисках подвигов. Подвигом он считал отнюдь не избиение ни в чем неповинных реликтовых рептилий, сиречь драконов, а развязывание ситуаций, которые могли повлиять на судьбу мира, скажем, не в лучшую сторону. Короче говоря, Костя был герой-детектив, герой-дипломат. И работал в некой очень серьезной организации, о которой рассказывать что-либо отказался пока наотрез. Разумеется, и соответствующая лицензия и право на ношение всяческого оружия у него были – от двуручных мечей и карамультуков до последних моделей пулемета «Корд» и противоракетных систем «Горгона». Пользоваться оружием он умел, хотя делал, опять же, по его словам, это крайне неохотно, считая, что работа, выполненная таким образом, может считаться проваленной. По-моему, он немного лукавил. Чего-то, на мой непросвещенный взгляд, в нем не хватало для того, чтобы быть настоящим профессиональным героем, волевым, никогда не сомневающимся и всегда побеждающим, и он, понимая это, изо всех сил старался таковым хотя бы казаться.