В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий

• Название: Пещера Лейхтвейса. Том третий
• Автор: В. Редер
• Издательство: Терра
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-300-00212-7

В начале XX века роман немецкого писателя был настоящим бестселлером.

Его читали буквально все — и аристократы, и интеллигенты, и простой люд.

Произведение это — настоящая энциклопедия приключений. Захватывающий сюжет, благородные герои и коварные злодеи — все это, уверены, не оставит равнодушным и современного читателя.

---

Ты видишь, Андреас Зонненкамп, как правдиво я передаю события. Не хвалю и не льщу себе. Прямо называю себя дьяволом, а тебя возвожу в чин ангела. Для Прусского короля ты был, действительно, ангелом-хранителем. Ты ему был очень полезен своим многосторонним ясным умом, спокойствием и твердой выдержкой. Напрасно умоляла я, напрасно заклинала тебя уйти из прусского лагеря и перейти на сторону королевы Марии Терезии. Если бы ты это сделал, Андреас Зонненкамп, то я не стояла бы перед тобою, как стою теперь, мы были бы оба счастливы, и счастье было бы уделом нашей дочери. Но ты не захотел этого: твой король был тебе дороже жены. Ты поручил разбойнику отнять у меня письмо огромной важности в глазах моей королевы, письмо, написанное собственноручно королем Прусским, в котором он сообщал английскому правительству все свои планы. Этот удар я тебе не простила и никогда не прощу. Этого мало: ты причинил мне еще больше зла, допустив мою дочь, мое собственное дитя, сражаться в рядах прусских войск. Ты сделал из нее героиню. Она, раненная на поле сражения под Прагой, могла легко отправиться на тот свет, и ты был бы ее убийцей. В довершение всего ты отдал ее замуж за прусского офицера. Понимаешь ли ты, Андреас Зонненкамп, что я имела полное право ненавидеть тебя, которого раньше любила? Ясно ли тебе, что я не могла оставить безнаказанным все, что ты делал против меня? Ну вот, теперь я поразила тебя в самое сердце. Моя месть добралась до тебя.

Твое собственное счастье я не могла разрушить. Лишать тебя богатства не стоило: ты принадлежишь к людям, которые презирают его и пользуются им только для того, чтобы помогать другим. Если бы я наняла убийцу, который убил бы тебя, то этим ты только превратился бы в мученика, пострадавшего за своего короля, а этого я не хотела ни в коем случае. Но ты имел, Андреас Зонненкамп, одно сокровище, которое было тебе дороже жизни, и с этой стороны я и нанесла тебе удар. Если я разрушу счастье твоей дочери, то этим я поражу тебя. Чем же можно вернее всего разрушить счастье женщины, как не разрывом с любимым мужем? Я снова пустила в ход все чары моей юности: я снова захотела сделаться красавицей, обольстительной, увлекательно прекрасной, и это мне удалось. Неужели ты думаешь, Андреас Зонненкамп, что я действительно могла полюбить этого юного, легкомысленного глупца, который был настолько ветрен, что бросил жену, будущего ребенка, дом и кинулся в мои объятия? О, я презираю его, презираю, может быть, глубже, чем ты сам, и, клянусь тебе, Зонненкамп, что я скорей задушила бы его своими собственными руками, чем отдалась бы ему. Я старалась заставить его дать подписку в том, что он раз и навсегда отказывается от Гунды и от тебя. Эту подписку я отослала бы тебе и этим удовлетворила бы свою месть. Вот там на маленьком столике лежит этот листок. Прочтите оба, что он написал под мою диктовку. И приди вы несколькими минутами поздней, эта бумажка носила бы полную подпись барона Курта фон Редвица: мне стоило еще немножко помучить его, чтобы довести глупца даже и до этого постыдного поступка.

Понимаешь ли ты, наконец, что не гнусный разврат внушил мне этот дьявольский план. (Я ведь согласна признать себя исчадием ада.) Моя жажда мести удовлетворена: я вижу тебя, состарившегося в несколько недель на десятки лет, сгорбленного и поседевшего от горя и страдания. Нынешний Андреас Зонненкамп, превратившийся в дряхлого старика, уже не может быть так полезен Прусскому королю: в этом я убеждена. Я кончила. Теперь делай со мной, что хочешь.

Выйди вперед, Генрих Антон Лейхтвейс. Ты нанят этим человеком для того, чтобы убить женщину, так докажи, по крайней мере, какой ты любезный разбойник. Не мучь меня. Подними твое не знающее промаха ружье и пусти мне пулю в сердце: оно довольно билось, довольно жило и страдало в этой жизни, в этом жестоком, коварном мире. Нажми курок, Лейхтвейс… Скорей бери мою жизнь… Я готова…

На одно мгновение в комнате воцарилась полная тишина. Было до того тихо, что можно было услышать звук падающей булавки.

Зонненкамп подошел медленно к столику, взял в руки подписку Курта и прочел ее. Глубокая горечь отразилась на его лице. Прочитав бумагу, он разорвал ее на мелкие куски и бросил их к ногам Аделины.

Гунда закрыла лицо руками, она не смела спросить, что было написано, но по расстроенному лицу отца догадалась, что это было нечто ужасное.

— Где он? — спросил Зонненкамп Аделину.

— Не знаю.

— Ты лжешь. Ты спрятала его.

— Так ищи. Он ведь твой зять. Тебе стоит позвать его, и он придет к тебе.

В эту минуту Гунда бросилась к ногам матери.

— Матушка, — молила она, заливаясь горькими слезами, — матушка, если в твоем сердце еще теплится хоть искра любви ко мне, если ты помнишь ту минуту, когда в первый раз взглянула на своего ребенка, ребенка ни в чем не повинного, не сделавшего тебе ничего дурного… Матушка, тогда умоляю тебя: верни мне моего мужа.

Аделина Барберини устремила мрачный взор на лежавшую у ее ног дочь. После короткой борьбы материнская любовь взяла верх.

— Пусть будет по-твоему, — сказала она. — Если ты действительно еще дорожишь этим ничтожным человеком, если ты настолько безумна, что можешь простить его, то я этому не буду препятствовать. Он наверху» в башенной комнате Кровавого замка. Услышав вас, он убежал в нее. Какой герой!

Мы знаем, что в эту минуту Аделина Барберини уклонилась от истины; она солгала для того, чтобы еще больше унизить Курта фон Редвица в глазах Гунды.

Известно, что молодой барон скрылся в башню по настоятельному требованию своей любовницы. Курт фон Редвиц не мог подозревать, кто именно ворвался в замок, и считал своей обязанностью удалиться, чтобы не компрометировать Лорелею и спасти ее женскую честь.

— В башне? — воскликнул Зонненкамп сдавленным голосом. — В таком случае, Генрих Антон Лейхтвейс, делай твое дело: приведи сюда негодяя, только смотри, чтобы он у тебя не вырвался и не выпрыгнул из окна башни. Когда он увидит себя уличенным, то, как все трусливые натуры, может в первую минуту наложить на себя руки.

Лейхтвейс сделал молча знак своим людям, а Гунда, хорошо знакомая с устройством дома, указала ему на потайную дверь, ведущую в башню. Минуту спустя разбойники поднимались по винтовой лестнице. Ни одного слова не было произнесено тем временем между Аделиной, ее мужем и дочерью. Гунда сидела в кресле и рыдала, закрыв лицо платком, а Зонненкамп стоял у выхода из комнаты, чтобы ненавистная женщина не могла ускользнуть. Наконец со стороны башенной лестницы послышались тяжелые шаги, дверь отворилась, и Лейхтвейс толкнул к ногам Гунды приведенного им человека.

— Вот он, вероломный изменник! — кричал Лейхтвейс. — Он должен здесь, при нас, своей прежней, невинной жене принести покаяние во всех своих грехах и тем, может быть, еще поправить дело.

Повелительным жестом Зонненкамп указал на Аделину.

— Свяжи ее, — приказал он разбойнику.

Лейхтвейс и его товарищи не заставили повторять этого приказания. Они тотчас же бросились к красавице, и после нескольких минут сопротивления с ее стороны Лейхтвейс повалил ее на пол, сам связал на спине ее руки и закрутил веревкой ее хорошенькие ножки.

— Палач!

Это было единственное слово, вырвавшееся у гордой женщины. Оно возмутило разбойника.

— А как ты называешь себя, отравившая счастье собственной дочери? — ответил он. — Если я палач, то ты — самая закоренелая преступница. Я думаю, что палачом быть все-таки лучше, чем убийцей.

Зонненкамп сказал несколько слов на ухо Лейхтвейсу, тот кивнул товарищам, и все вышли в столовую.

Андреас Зонненкамп последовал за ними, оставив приотворенной дверь в спальню, чтобы можно было слышать, что будет говориться в ней.

Аделину Барберини он оставил связанную на полу, с намерением, чтобы она слышала все, что будет сказано между мужем и женой.

Курт фон Редвиц все еще находился у ног жены. Гунда горько плакала. Вдруг она опустила руки на колени и сквозь слезы посмотрела на прекрасного, бледного юношу, не смевшего поднять на нее глаза.

— Курт, — заговорила она тихим, глухим голосом. — Курт, зачем ты сделал все это? Не была ли я для тебя хорошей, верной, любящей женой? Можешь ли ты в чем-нибудь упрекнуть меня?

— Нет, нет! — воскликнул горячо Курт. — Ты была ангелом, я же был отъявленным негодяем. Я позволил околдовать и надуть себя. Но теперь я понял, какая чертовка подчинила меня своим чарам, и я стыжусь… мне стыдно… до смерти стыдно…

— Скажи мне, Курт, — ласково спросила Гунда, — любишь ли ты эту женщину, которая лежит связанная там на ковре?

— Я перестал любить ее с тех пор, как понял, какую комедию она разыграла со мной. Теперь я ненавижу, презираю ее.

— И ты никогда не будешь думать о ней, если я прощу тебя?

— Ты не можешь простить меня, Гунда! — воскликнул Курт со слезами. — Я слишком глубоко оскорбил тебя, слишком много сделал тебе зла, ты много выстрадала из-за моего легкомыслия. Мы не можем быть счастливы вместе, Гунда, если бы даже ты, со своей бесконечной кротостью и добротой, протянула бы мне руку примирения. Я не могу принять ее. Мне остается один выход, и я без колебания прибегну к нему — я покончу с собой.