Степан Козловский - История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц

• Название: История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц
• Автор: Степан Козловский
• Издательство: ФГОУ ВПО Ижевская ГСХА
• Жанр: Культурология
• Год: 2009

В монографии исследуется восточнославянский эпос. Основные проблемы исследования: возможности былин как научного источника, потенциально возможные пути совершенствования методологии исторического изучения эпических материалов, сравнительный анализ отражения социальной практики Древней Руси в былинах и письменных источниках, социальная эволюция образа эпического героя.

Книга адресована специалистам по истории Древней Руси, а также преподавателям, студентам и аспирантам, интересующимся проблемами изучения былин как научного источника.

---

3. Камень Латырь (Алатырь, Златырь, сер (бел) — горюч камешек, Леванидов крест[705] и т. п.), у которого обычно происходит выбор дороги богатырей, точка отсчета их пути.

Первые два сакрально воспринимаемых типа географических мест особых разночтений не вызывают — они обусловлены сакральностью проведенного крещения (в реках Почайна и Иордан) и сакральным значением гадания, которое усиливается важностью двора князя Владимира как традиционного места эпического пира.

Третий пункт — камень «Латырь» имеет в былинах сразу несколько объяснений в зависимости от значения, которое ему придается в отдельно взятом сюжете. Обращают на себя внимание сразу несколько интересных обстоятельств:

1. На «сером-горючем камешке» могут быть «подписи подписаны, подрези подрезаны».

2. С этим географическим местом связано имя богатырки — Латыгорки либо Златыгорки, в зависимости от выбранного варианта.

3. В камень превращаются богатыри, посягнувшие на «Силу Небесную» (то есть фактически проклятые).

Его сакральность, судя по всему, обусловлена двумя важными обстоятельствами:

1. Камень находится на перепутье между четырьмя дорогами — прямо, налево, направо, назад. Каждое направление означает особую территорию. Таким образом, камень «Латырь[706]» по своей сути является межевым, граница священна.

2. Надпись на камне выполнялась таким образом, чтобы ее трудно было игнорировать, более того, эта надпись является своеобразным оберегом — предостережением.

Интересен тот факт, что в случае необходимости вместо камня (если его не было) мог быть поставлен столб с «подрезями и подписями»[707] или просто доска.[708] Обратите внимание на эпитет камня бел(сер) — горюч (золотые буквы видны издалека — как жар горят). Надпись, по всей вероятности, делалась золотом[709] (отсюда его название — «Златырь).

А от того от морюшка от синёго,
А от того от камешка от Златыря,
А от той как от бабы от Златыгорки
А родился тут Сокольницёк — наездницёк.[710]

Соответственно именно по этой причине поленица, повстречавшаяся Илье Муромцу у этого камня, получила в былинах устойчивое наименование «Златыренка».

Судя по основному значению, этот камень является указателем пути, на котором герои оставляли свои записи о конечных пунктах.[711] Надписи предупреждают об опасностях и «рассказывают» о том, кто именно прошел по дороге. Наиболее часто такое изображение появляется и в сюжете «о трех поездках Ильи Муромца»:

Едет добрый молодец да во чистом поле,
И увидел добрый молодец да Латырь-камешек,
И от камешка лежат три росстани,
И на камешке было подписано:…[712]

…И приехал обратно к каменю,
И стер мечом надпись с каменя,
Написал другую надпись …[713]

… И на камешке он подпись подписывал:
И как очищена эта дорожка прямоезжая.[714]

Очень возможно, что мы имеем дело не просто с географическими указателями, но и с каким-то функциональным явлением социальной практики, которое может оказаться отголоском процессуальных моментов традиционного русского права,[715] подобным по значению «нити Ариадны», «затескам» в тайге и т. п., позволяющим в некоторой степени восстановить судьбу пропавших людей и «довести их след» до последнего отмеченного пункта.

Таким образом, любое постоянно используемое место встречи людей в эпосе воспринимается как особое, имеющее сакральное значение: «святые горы (Киевские)» и т. д. (свято место пусто не бывает), позволяющее влиять на социальную практику.

Кроме географически жестко детерминированных мест проявления сакральности, особым образом воспринимается также всякое место почестного пира, который наделяет ею, благодаря проведению священного ритуала совместной трапезы, любое эпическое пространство.

Как отмечают современные психологи, «ритуал создает связь между людьми в ситуациях, когда «естественные связи отсутствуют, когда еще нет никакой общности естественных целей. Свойство ритуалов создавать прочную общность всегда использовалось в тех случаях, когда надо было сплотить воедино большое число людей без сложившихся заранее связей или их лишившихся. …Разделить трапезу с друзьями — событие более значительное, чем просто наесться и напиться[716]».

В исследованиях по психологии можно встретить такое мнение: «Ритуалы — это особого рода память коллектива. Эта память позволяет коллективу в разные моменты существования осознавать себя как самотождественное единство».[717] Они (различные элементы сакрального мировосприятия) обнаруживаются посредством веры в воздействие обрядов, заговоров, «ворожбы», молитв и т. д. на социальную практику.

Сакральность проявляет себя, прежде всего, в тех (социальных) последствиях, которые происходят в результате такого воздействия. Основным местом в былинах, где совершаются ритуальные действия, можно предполагать княжеский пир, на котором обычно представлено все эпическое общество. Именно общество регламентирует и контролирует все существенные моменты жизни личности, а также семьи, рода и других социальных групп, к которым она себя относит.

Значение почестного пира как некоего особого ритуала, позволяющего соединить общество и примирить людей, враждующих между собой, сохранялось, по-видимому, очень долгое время. Поздний эпос — так называемые «исторические песни» сберег остатки подобных представлений:

Зачем ты хлеба-соли не ешь,
Меду-пива не пьешь,
Зелена вина не кушаешь,
Белой лебеди не рушаешь?
На кого лихо думаешь?[718]

Даже если отталкиваться от осмысления священной трапезы («Обрядовое вознаграждение стоит в ряду прочих (свадебных) взаимообменов, целью которых было связать всех участников (свадьбы) общей кровью и плотью — вином и хлебом, закрепив эту связь дарением вещей»[719]), становится понятен изначальный смысл данного ритуала — создание родственных социальных связей через участие в трапезе божества (угощают «чем бог послал»).

В земледельческом обществе, каким, вне всяких сомнений, являлось древнерусское, ритуальный пир (почестной) был еще более сложным сакральным явлением. Это подтверждается, например, данными фольклористики. В частности, Т. А. Новичкова в своих работах уделяет данной проблеме серьезное внимание: «Большое значение уделяли тому, чтобы все участвовали в пивном празднике, выпадение хотя бы одного члена общины из обряда коллективного пивоварения, а затем пиршества ставило под угрозу жизнь всей деревни или села. Новопоселенца могли жестоко избить в его собственном доме за неучастие в пивных церемониях, назвать «еретиком» и «нехристем».[720]

Приведем достаточно характерный для эпоса пример подобного восприятия значения совместной трапезы: «А и тут королю за беду стало…, Кабы прежде у меня не служил верою и правдою, То велел бы посадить во погребы глубокия, И уморил бы СМЕРТЬЮ ГОЛОДНОЮ, за те твои слова за бездельныя…»; «Тут Дунаю за беду стало…, Говорил таково слово: «Гой еси, король Золотой Орды! Кабы у тебя в дому не бывал, ХЛЕБА-СОЛИ НЕ ЕДАЛ, ссек бы по плеч буйну голову».[721]

Это можно сравнить с известиями повести о взятии Олегом Царьграда из ПВЛ: «И вынесоша ему брашно и вино, и не приа его. И заповеда Олег дань даяти».[722] По этой же причине мирятся боярин Дюк и Владимир-князь:

Говорил он, ласковой Владимир-князь:
Исполать тебе, честна вдова многоразумная,
Со своим сыном Дюком Степановым!
Уподчивала меня со всемя гостьми, со всеми людьми,
Хотел бало вот и этот дом описывать,
Да отложил все печали на радости[723] (в данном случае князь «приа брашно и вино»).

Немаловажно то, что Калин-царь, собираясь войной на Русь, посылает в Киев условия заключения мира:

Велено очистить улицы стрелецкие,
И большие дворы княженецкие,
Да наставить сладких хмельных напиточков.[724]

В былине Микула Селянинович собирается после жатвы пригласить мужичков на пир, «наварив» перед этим пива, имея целью получить подтверждение своего социального статуса «молодой[725]». Это показывает роль и престиж крестьянского труда, огромное значение урожая и земледелия как «богоугодного» дела, что можно сравнить с описаниями славянских обрядов у Гардизи и Ибн-Русте: «И когда приходит время жатвы, все то зерно кладут в ковш, затем поднимают голову к небу и говорят: «это ты дал нам в этом году, сделай нас обильными и в следующем».[726]

Пиво в былине чаще всего встречается при описании братчины, которая несет в себе черты религиозного праздника, своего рода богослужения, при котором происходит единение людей посредством сакрально воспринимаемого действия. Иногда чаша с хмельным принадлежит обществу (при братчине) в Новгороде, хотя и здесь тоже часто говорится, что пир собирает «новгородский князь». В Киеве ситуация иная, на пир приглашает Владимир-князь, приказывая подчас «зватого брать по десять рублей».[727]