Джеймс Блиш - Города в полете

• Название: Города в полете
• Автор: Джеймс Блиш
• Издательство: Издательство: Альтерпресс
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 1994
• ISBN: ISBN: 5-7707-4752-8

Успех пришел к Блишу в 1950 г., когда был опубликован первый рассказ из цикла о мигрирующих по Вселенной земных городах, ставших «звездными ковчегами», — «Оки» (так звали рабочих-мигрантов из Оклахомы в 1930-е гг.); не совсем убедительная с точки зрения научной рациональности идея (отрываться от земной «тверди» и покрывать межзвездные расстояния стало возможным после открытия антигравитации, а путешествовать в космосе столетиями — после создания пилюль бессмертия) превратилась в романтический символ, позволив автору соединить космические приключения с интересными размышлениями (в духе Освальда Шпенглера) о перспективах урбанистической цивилизации. Интерес представляет миротворческая философия «Оки»: «Занимайся торговлей, а не войной!».

Из рассказов об «Оки» выросла масштабная тетралогия:

«Вернись домой, землянин» (Earthman, Come Home) (1950-53;1955). «Звезды в их руках» (They Shall Have Stars) (1952-54;1956). «Триумф Времени» (The Triumph of Time) (1958). «Жизнь ради звезд» (A Life for the Stars) (1962). Объединены в один том — «Города в полете» (Cities in Flight) (1970).

ХРОНОЛОГИЯ:

1. A Life for the Stars.

2. They Shall Have Stars.

3. Earthman, Come Home.

4. The Triumph of Time.    

Cities in Flight (Omnibus).

---

— И на сколь большой? — поежившись, спросил Амальфи.

— Вы сами можете с таким же успехом предположить это, — ответил доктор Шлосс. — Мы рассчитываем, как минимум, примерно на пять микросекунд. Если этот момент продлится хотя бы столько, этого окажется вполне достаточно для наших целей — и он может продлиться и полчаса, в то время, как будут воссоздаваться элементы. Эти полчаса для нас столь же хороши, как и сама вечность; но мы сможем наложить нашу печать на все будущее обеих вселенных в том случае, даже если нам будет предоставлено хотя бы эти пять микросекунд.

— И только если уже кто-нибудь еще не оказался в центре и не подготовился лучше нас к этому моменту, — угрюмо добавил Ретма.

— А как мы собираемся использовать это? — спросил Амальфи. — Я не слишком хорошо продираюсь сквозь эти ваши обобщения. В чем собственно, заключается наша цель? На какого рода цветок лютика мы собираемся наступить — и каков при этом будет результат? Сможем ли мы пережить его — или будущее нанесет наши лица на почтовые марки, как лица жертв? Объяснитесь!

— Конечно, — ответил Ретма, слегка опешив. — Ситуация, как мы ее видим — такова: Все, что переживет эти пять микросекунд Гиннунгагапа в метагалактическом центре, будет нести в себе достаточный энергетический потенциал в будущее, который окажет значительное воздействие на реформацию обеих вселенных. Если уцелевший при этом предмет является камнем или планетой — как например Он — тогда обе вселенных реформируются точно так же — или почти точно также, какими они сформировались после того, как взорвался моноблок и их историческое развитие весьма близко будет соответствовать повтору. Если же, с другой стороны, у уцелевшего объекта будет в наличие желание и небольшая маневренность — например как у человека — это делает доступным ему любое безграничное число измерений пространства Гилберта. И каждый из нас при пересечение этого барьера в пять микросекунд, за эти несколько мгновений создаст свою собственную вселенную, с судьбой совершенно непредсказуемой.

— Но, — добавил доктор Шлосс, — при этом он погибнет в процессе своих действий. Его материя и энергия станут моноблоком созданной им вселенной.

— Боги звезд, — произнес Хэзлтон… — Хеллешин! Мы станем богами всех звезд, именно поэтому мы и мчимся, чтобы обогнать Паутину Геркулеса, не так ли? Что ж, в таком случае я наказан за свою самую старую, наиболее приятную клятву. Я никогда не думал, что стану таким — и я даже не уверен, что хочу стать.

— А имеется ли какой-либо иной выбор? — спросил Амальфи. — Что будет, если Паутина Геркулеса доберется туда первой?

— Тогда они переделают вселенную так, как им заблагорассудится, — ответил Ретма. — Так как мы ничего о них не знаем, мы даже не можем предположить, каким образом они будут производить свой выбор.

— За одним исключением, — добавил доктор Боннер, — что любой их выбор, скорее всего, никоим образом не будет иметь в себе нас или нечто, нам подобное.

— Все это весьма похоже на довольно безопасное пари, — произнес Амальфи. — Я должен признать, что чувствую себя столь же невдохновленным, как и Марк, насчет альтернативы. Но — может есть какая-то третья альтернатива? Что произойдет, если метагалактический центр окажется пуст, когда наступит катастрофа? Если ни Паутина, на Он не окажутся там, подготовленными к ее использованию?

Ретма пожал плечами.

— Тогда — если вообще можно сказать что-то определенное о столь грандиозной трансформации — история повторит сама себя. Вселенная снова возродится, пройдет через свои родовые муки, и продолжит свое путешествие к своим конечным катастрофам — тепловой смерти и моноблоку. Может быть и так, что мы обнаружим себя живущими все так же, но уже во вселенной антивещества; даже если и так, мы не сможем отметить никакого различия. Но я считаю это весьма маловероятным. Наиболее возможное событие — немедленное уничтожение, а затем — возрождение обеих вселенных из первобытного илема.

— Илем? — спросил Амальфи. — Что это еще такое? Я никогда прежде не слышал этого слова.

— Илем был первобытным скоплением нейтронов, из которого все остальное и возникло, — пояснил доктор Шлосс. — Я не удивлен, что вы раньше не слышали этого термина; это азы космогонии, гипотеза Альфера-Бете-Гамова. Илем для космогонии то же самое, что и существование «нуля» в математике — что-то столь старое и фундаментальное, что вам и в голову не пришло бы, что кто-то изобрел этот принцип.

— Хорошо, — сказал Амальфи. — Тогда, в том случае, как утверждает Ретма, если этот мертвый центр в момент прихода второго Июня окажется пустым, наиболее вероятная развязка состоит в том, что мы все превратимся в море нейтронов?

— Именно так, — ответил доктор Шлосс.

— Не слишком обширный выбор, — отстраненно заметил Гиффорд Боннер.

— Нет, — произнес Мирамон, впервые подав голос. — Не слишком значительный выбор. Но это все, что мы имеем в своем распоряжении. Однако, у нас не будет и этого, если нам не удастся вовремя достичь метагалактического центра.

Тем не менее, все же только в последний год Уэб Хэзлтон начал понимать, да и то — весьма туманно — настоящую природу приближающегося конца. Но даже и в этом случае, это познание не пришло к нему от тех людей, которые руководили подготовкой; то, к чему они готовились, хотя и не держалось в секрете, в основном оставалось совершенно непонятным для него, и таким образом, это не могло поколебать его уверенности в том, что все это как-то предназначалось для предотвращения Гиннунгагапа вообще. Он прекратил верить в это, в отчаянии и окончательно лишь после того, как Эстелль отказалась родить ему ребенка.

— Но почему? — спросил Уэб, прижав ее к себе одной рукой а другой в отчаянии указывая на стены жилища, предоставленного им Онианами. — Теперь мы постоянно вместе — дело не только в том, что мы это знаем, но и в том, что и все остальные с этим согласны. И для нас больше нет этой запретной черты!

— Я знаю, — мягко ответила Эстелль. — Дело не в этом. Мне хотелось, чтобы ты не задавал этот вопрос. Так было бы проще.

— Рано или поздно, это пришло бы мне в голову. Обычно я бы сразу же прекратил прием таблеток, но с этим переездом на Он навалилось столько всяких дел — так или иначе, но только сейчас понял, что ты по-прежнему их принимаешь. И я бы хотел, чтобы ты мне объяснила — почему.

— Уэб, дорогой мой, ты поймешь, если хотя бы чуть побольше подумаешь обо всем этом. Конец — это конец — и все. Какой смысл заводить ребенка, который проживет только год или два?

— Быть может, это вовсе не так уж и неотвратимо, — угрюмо произнес Уэб.

— Ну конечно же это вполне определенно. В действительности, мне кажется, что я знала о приближении этого еще с того момента, как родилась — может быть, еще и до того, как я родилась. Как будто я могла чувствовать приближение этого.

— Ну послушай, Эстелль. Если честно, неужели ты не понимаешь, что это похоже на чепуху?

— Я вполне могу видеть, почему это может так звучать, — признала Эстелль. — Но я ничем не могу помочь. И так как конец — неминуем, я не могу назвать это чепухой, не так ли? У меня было предчувствие и оно оказалось правильным.

— Мне кажется, все это означает то, что ты не хочешь иметь детей.

— Да, это правда, — удивительно, но Эстелль подтвердила догадку Уэба. — У меня никогда не было особого желания иметь детей — и в действительности — меня даже не особо беспокоило мое собственное выживание. Но, пожалуй, это часть одного целого. Некоторым образом, я оказалась в числе счастливчиков; многие из людей не чувствуют себя, как дома, в свое собственное время. Я же родилась в то время, которое оказалось как раз именно моим — время конца мира. Вот почему я не предрасположена к обзаведению детьми — потому что я знаю, что после моего и твоего поколения больше не будет никакого другого. В конце концов, насколько я могу предположить, в действительности я могу вообще оказаться стерильной; но конечно же, это бы меня уже не удивило.

— Перестань, Эстелль. Я не могу слушать, когда ты так говоришь.

— Мне жаль, любовь моя. Я не хотела тебя расстраивать. Правда, это не так расстраивает меня, но я знаю в чем здесь причина. Просто я ориентирована на конец — и, некоторым образом, это является естественным, конечным результатом моей жизни, событие, которое придает ей значение; но ты — всего-лишь захвачен этим, как и большинство людей.

— Я не знаю, — пробормотал Уэб. — Для меня все это похоже на чертовски холодную рационализацию. Эстелль, ты такая прекрасная… разве это ничего не значит? Неужели ты не столь красива, чтобы привлечь мужчину, так, чтобы ты могла иметь ребенка? Ведь именно так это я всегда понимал.

— Возможно, когда-то так оно и было, — спокойно произнесла Эстелль. — Так или иначе, это звучит весьма похоже на аксиому. Что ж… я не сказала бы никому, кроме тебя Уэб, но я хорошо знаю, что красива. Большинство женщин сказали бы тебе то же самое о себе, если бы это только было допустимо — это просто состояние ума, которое присуще женщинам. Она всего-лишь половинка настоящей женщины, если не считает себя красивой… и она красива, даже если не думает о себе так, и не имеет значения то, как она выглядит. Я вовсе не стыжусь того, что красива и я не вовсе не раздосадована этим, но просто я больше и не обращаю на это внимания. Все это для меня — лишь средство для достижения цели, как ты и сказал — вот только цель изжила уже свою необходимость. Мне кажется, что женщина, которая могла мы приговорить своего годовалого сынишку к адскому пламени, должна была бы непременно быть ужасным злодейкой, если бы она точно знала, что именно к этому идет дело, когда рожала бы дитя. Я з н а ю, и поэтому не могу этого сделать.