Ион Деген - Иммануил Великовский

• Название: Иммануил Великовский
• Автор: Ион Деген
• Издательство: Феникс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00096-6

Имя Иммануила Великовского, можно сказать с уверенностью, практически неизвестно рядовому российскому читателю; не найти его и в наших энциклопедиях недавних времен. Этот замечательный человек, врач по образованию и ученый по призванию, четыре десятилетия своей жизни посвятил науке — астрономии, геологии, палеонтологии, истории, психоанализу. Результатом его многолетней напряженной работы стала серия научных трудов по древней истории — «Миры в столкновениях», «Века в хаосе», «Рамзес II и его время», «Народы моря» и др. Книга рассказывает о трудном жизненном и творческом пути этого интересного человека — врача, ученого, писателя — уроженца Российской империи.

---

Но о какой логике можно говорить во время революции и гражданской войны? Дорога на юг была сопряжена со смертельной опасностью. Кого только не было в тех местах!

Немцы и поляки, белые армии Деникина и Врангеля, украинские гайдамаки и армия Петлюры, банды Григорьева и другие… У каждой из этих армий и банд была своя политическая платформа, своя программа. Но в одном они были едины — в оголтелом антисемитизме.

Долгие месяцы скиталась семья Великовских по пылающей Украине, пытаясь пробиться на запад. Иногда по нескольку дней оставались без куска хлеба. Иногда в течение одного дня подвергались опасности попасть в лапы трех сменяющих друг друга режимов, одинаково ненавидящих евреев. Не был исключением «в этом вопросе» и таращанский полк под командованием Боженко, входивший в состав Красной армии. …Случилось это в начале зимы 1919 года на Дону. Иммануил пошел в станицу в надежде раздобыть хотя бы какую-нибудь еду. Высокий юноша с интеллигентным лицом и волевым подбородком, юноша, в котором безошибочно можно было распознать еврея, почему-то показался казакам генерала Шкуро большевистским агитатором.

Допрашивавшему Иммануила есаулу попросту лень было выслушивать объяснения какого-то жида. Мало их, что ли комиссарит в Красной армии? Приговор был скорым и безапелляционным — расстрелять!

Казак средних лет повел Иммануила на окраину станицы, к яру, в котором расстреливали пленных. Великовский шел не оглядываясь, время от времени ощущая прикосновение штыка к спине. Жидкая грязь чавкала под ногами. Первые снежинки неуверенно парили в сером свете рано угасающего дня. Какое-то непонятное состояние, какое-то неясное ощущение безмерности отсекло и страх, и даже тревогу о родителях, ничего не знающих о его судьбе. Неизвестно почему и зачем, он вдруг начал спокойный рассказ. Он говорил о том, что еще совсем недавно вспомнилось ему на Украине — на пепелище еврейского местечка, куда, в надежде на кров и еду семья Великовских пришла, к счастью, уже после погрома.

Он рассказывал о Диего Пиресе — рыцаре и маране начала XVI века, прекрасном юноше, любимце португальской королевы. Под влиянием выдумщика Давида Реубени, объявившего, что он пришел из чудесного царства, где счастливо живут десять исчезнувших колен Израиля, Диего принял иудаизм, обрезался, сменил свое имя на Соломон Молхо и стал изучать Каббалу. Католическая церковь обвинила его в ереси.

В день аутодафе папа Климентий VII спрятал его, а на костре сожгли другого человека. Диего-Соломон и Реубени под знаменем Маккавеев направились к королю Карлу. Король выдал тридцатидвухлетнего Диего-Соломона. В день казни король направил своего посланника с предложением о помиловании, если Диего возвратится в христианство. Пирес отказался и был сожжен. …Чавкала грязь под ногами. Казак слушал с интересом и удивлением. Он шел, уже не прикасаясь штыком к спине Иммануила. Когда они остановились у обрыва над яром, казак, внимательно вглядываясь в лицо пленника, сказал:

— Чудной ты какой-то… Хоть и жид, а человек. Ладно. Не стану я брать грех на свою душу. Спустись в яр, дождись темноты и уходи.

Два выстрела прогремели в мокрых сумерках. И снова тревожная тишина окутала мир.

Скрываясь в яру до темноты, охваченный нахлынувшим страхом, Великовский пытался проанализировать, что же произошло с ним по пути к расстрелу. Откуда взялось то непонятное и сейчас состояние безмерности, отсутствия страха и даже тревоги о родителях? Что это было? Стопор? Охранительное торможение? И почему он вдруг заговорил о Диего Пиресе?

Уже на Кавказе, глядя на мощную шапку Казбека, преграждавшего путь на юг, в Эрец-Исраэль, Иммануил Великовский написал поэму в прозе о рыцаре и маране, прекрасном юноше Диего Пиресе.

Пройдет еще пятнадцать лет, и эта поэма будет опубликована в Париже на языке оригинала — на русском языке: Эммануил Рам, «Тридцать дней и ночей Диего Пиреса на мосту Святого Ангела».

7. ДИПЛОМ ВРАЧА

Три года тяжких скитаний по горящему в пламени гражданской войны югу России.

Тщетные попытки выбраться за границу. Неоконченный курс обучения на медицинском факультете университета. Неопределенное будущее. Таков был мрачный итог, с которым Иммануил Великовский приближался к своему двадцатишестилетию.

Возможность возвращения семьи в Москву даже не обсуждалась. Отец был слишком заметной фигурой. Здесь, на Украине, у него еще оставались шансы не быть обнаруженным агентами ЧК. Возвращение в Москву Иммануила тоже было рискованным предприятием. Во-первых, он был сыном не просто капиталиста, а видного сиониста — Шимона Великовского. Во-вторых, в ЧК могли быть сведения о том, что именно он — автор брошюры «Третий исход». Но даже если им известен автор, вина несколько смягчалась тем, что брошюра была написана не только до октябрьской, но даже до февральской революции. Кроме того, весной 1921 года несколько поутих террор периода военного коммунизма.

С убогой поклажей в руках Великовский вышел на заснеженную площадь перед Киевским вокзалом. Справа, за Москвой-рекой, в сумеречной дали проступали очертания Ново-Девичьего монастыря. Обшарпанный трамвай душераздирающе заскрежетал на повороте. Все такое знакомое и все такое чужое… Но через это надо пройти.

То ли по причине некоторой либерализации, то ли потому что Москва остро нуждалась в медицинских кадрах, особенно во врачах, восстановление Великовского в университете оказалось относительно легким делом. Тем более, что блестящего студента помнили уцелевшие на факультете профессора.

Летом 1921 года Великовский окончил университет и получил диплом врача. Еще несколько месяцев он работал терапевтом, прежде чем ему с колоссальным трудом удалось раздобыть разрешение на выезд за границу для себя и для родителей, все еще скитавшихся по Украине. Весной 1922 года Шимон Великовский с женой и младшим сыном покинули пределы России.

Голова Великовского-старшего всегда была полна идей связанных с возрождением еврейского государства. Собрать бы туда цвет научного мира, украшающий цивилизованные страны, — какой бы мог получиться университет! Мечта эта казалась даже не утопией, а так, чем-то эфемерным. Но почему бы не начать ее осуществление с создания многоотраслевого научного журнала, в котором будут публиковаться работы виднейших ученых-евреев? С этой целью Шимон Великовский, как только семья выбралась за пределы России, направил Иммануила в Берлин, а сам вместе с женой поехал в Эрец-Исраэль.

8. «SCRIPTA», ЭЛИШЕВА И ЭЙНШТЕЙН

Головокружительное чувство невесомости охватило Иммануила, когда он вышел из здания вокзала на просторную берлинскую площадь. Солнечное утро смягчало казарменный вид окружающих зданий. Солидный полицейский величественно дирижировал движением. Добропорядочные бюргеры дисциплинированно пересекали дорогу только на переходах. Во всем видны были основательность, законность, порядок. Можно было расправить плечи. Можно было идти, не таясь. Впервые за несколько лет Иммануилу было приятно просто вот так прогуливаться, тем более, что плиты тротуара сверкали чистотой, как паркет в их московской квартире. Можно было бесцельно бродить, не опасаясь ни петлюровцев, ни большевиков, ни деникинцев, ни зеленых. Еврейские фамилии над витринами шикарных ювелирных магазинов. Большие буквы еврейского алфавита — кошер — у входа в мясную лавку.

Восторгаясь, как ребенок, Иммануил останавливался, чтобы рассмотреть на стенах домов отполированные до зеркального блеска медные таблицы еврейскими фамилиями врачей и адвокатов.

Берлин казался ему прекрасным. Цель его приезда была такой ясной а, главное, — такой легко осуществимой! Могут ли быть какие-нибудь затруднения в городе, где царят порядок и законность? Он медленно шел по Унтер ден Линден. Он ярко представил себе, как должен выглядеть журнал — издание пока еще не существующего еврейского университета в Иерусалиме. На обложке — справа налево — название журнала на иврите. Так же на иврите все статьи, но здесь же, в журнале, должны они быть опубликованы и на языке оригинала. Какая удача, что он владеет ивритом, английским, немецким, французским, русским. И даже латынью, которая, собственно говоря, будет только в заглавии и в специальных терминах. SCRIPTA UNIVERSITATIS ATQUE BIBLIOTHECAE HIEROSOLYMITANARUM.

Шимон Великовский справедливо считал, что журнал этот нужен не меньше, чем кибуц в Негеве. Можно ли жалеть на него деньги?

Кто знает, быть может, еще до возрождения Третьего храма в Иерусалиме воздвигнут величественный храм науки — еврейский университет, который должен стать одним из источников светочи еврейского государства, предсказанной в Библии.

«Стоп, Иммануил! — прервал ход своих мыслей Великовский. — Для издания журнала необходима крыша над головой, а не бесцельное болтание по Берлину». Во внутреннем кармане пиджака у него находились два адреса. Иммануил наугад вытащил одну из бумажек и обратился к полицейскому с вопросом, как проехать к нужному месту. Полицейский обстоятельно объяснил, где остановка трамвая, куда ехать и где надо сойти.