Орхан Памук - Меня Зовут Красный

• Название: Меня Зовут Красный
• Автор: Орхан Памук
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-367-00334-5,5-367-00264-1

Проза Орхана Памука – «турецкого Умберто Эко», как называют писателя на Западе, – по праву считается самым ярким явлением турецкой литературы за все время ее существования. Удивительные этнографические подробности, сложная вязь повествования, ведущегося от лица разных персонажей, придают роману «Меня Зовут Красный» неповторимое восточное очарование.

---

Сабля поднималась и опускалась, она рассекла мне руку, потом шею, а потом отсекла голову.

Мое бедное тело сделало два неуверенных шага, кинжал бестолково болтался в руке, из шеи фонтаном била кровь. Я рухнул на землю.

Я – ШЕКЮРЕ

Я провела бессонную ночь в доме дальнего родственника, где спрятал нас Кара. После утреннего намаза я посмотрела на улицу сквозь ставни окошка в маленькой и Темной комнате и увидела то, что являлось ко мне в прежних счастливых снах: похожий на призрак человек, измученный войной и полученными ранами, идет ко мне знакомой походкой и в руке, как саблю, держит палку. Во сне я бросалась в объятья этого человека и тут же в слезах просыпалась. Но сейчас я поняла, что окровавленный человек на улице – это Кара, и у меня вырвался крик, который никогда не вырывался во сне.

Я побежала открывать дверь.

Лицо его опухло. Из носа шла кровь. На плече, ближе к шее, зияла рана. Рубашка в крови. Он чуть заметно улыбнулся мне.

– Входи, – сказалая.

– Зови детей, мы возвращаемся домой.

– У тебя не хватит сил добраться дотуда.

– Об этом не беспокойся, – сказал он. – Убийцей оказался Аджем Велиджан.

– Зейтин, – сказала я. – Ты убил его.

– Он сбежал в Индию на корабле. – Кара отвел взгляд: не сумел он довести дело до конца.

– Но как же ты пойдешь до дома? – спросила я. – Пусть тебе выведут лошадь.

Я почувствовала, что он может умереть, и мне стало жаль его. Не только потому, что он умрет, а потому, что он совсем не видел счастья.

Мы кое-как усадили его на лошадь.

Мы шли по улице с узлами в руках, и дети боялись смотреть на Кара. Кара же, покачиваясь на медленно ступающей лошади, рассказал им, как нашел подлого убийцу их деда и как сражался с ним. Я видела, что дети стали смотреть на него добрее, и молила за него Аллаха.

Когда мы добрались до нашего дома, Орхан радостно закричал: «Мы пришли домой!» Я поняла, что Азраил сжалится над нами, а Аллах даст нам время немного пожить.

Мы с трудом сняли Кара с лошади, все вместе отнесли его наверх и положили на постель в комнате отца. Хайрие нагрела воды. Мы отодрали прилипшую к телу окровавленную рубашку, сняли пояс, обувь, белье. Я обмыла его раны.

Услышав, что пришла Эстер, эта разносчица новостей, я спустилась вниз, на кухню.

Эстер была очень взволнована и, даже не обняв меня, стала рассказывать, что перед дверью мастерской нашли голову Зейтина, а также рисунок, подтверждающий его вину Он собирался сбежать в Индию, но решил последний раз зайти в мастерскую.

Есть свидетели того, как, увидев Зейтина, Хасан поднял саблю и одним ударом отсек ему голову.

После ухода Эстер я сказала Хайрие, чтобы она не пускала детей наверх, а сама поднялась, заперла дверь, страстно обняла обнаженное тело Кара и осторожно и боязливо сделала ему то, о чем он меня просил в доме повешенного иудея в день убийства отца.

Веками персидские поэты уподобляли главную мужскую принадлежность тростниковому перу и без конца повторяли сравнение женского рта с чернильницей.

Я открою вам тайну: когда там, в комнате, где пахло смертью, я держала во рту эту самую принадлежность, я не испытывала никакого волнения, да пусть хоть вся вселенная пульсирует у меня во рту; волнение охватывало меня, когда я слышала веселый щебет моих сыновей, которые возились в саду.

В миг удовольствия Кара издал вопль, который, боюсь, мог слышать весь квартал.

– Скажешь детям, что накладывала мазь на раны отца, – посоветовал он, тяжело дыша.

В течение двадцати шести лет после этого, вплоть до того утра, как он умер у колодца от разрыва сердца, мы с моим любимым мужем Кара поднимались в комнату после обеда, когда сквозь ставни туда проникало солнце, и «накладывали мазь на раны». Ночью я еще долгое время спала со своими ревнивыми сыновьями, потому что не хотела, чтобы они обижались на нового отца.

Мы, я и дети, были счастливы, но Кара не сумел стать счастливым. Раны на плече и шее сделали его калекой. Это не мешало жить, но было некрасиво, даже уродливо: правое плечо Кара было ниже левого, а шея странным образом Вывернута. Хотя иногда я слышала, как женщины, глядевшие на Кара издалека, говорили о его привлекательности. Сплетники судачили, что женщины вроде меня выходят замуж только за мужчин, на которых могут смотреть свысока.

Как бы там ни было, Кара все время грустил. Я видела, что его состояние не было связано с физическим недостатком, просто в его душе поселился джинн грусти, и потому он бывал озабоченным даже в моменты нашей счастливой близости. Чтобы успокоить этого джинна, он иногда пил вино, иногда рассматривал книги, главным образом рисунки в них, а иногда уходил к художникам, и они забавлялись с красивыми юношами.

Через четыре года умер наш падишах, и на трон взошел султан Мехмет, равнодушный к искусству рисования. Кара не утратил интереса к рисунку. Иногда он открывал какую-нибудь книгу из оставшихся от моего отца и подолгу рассматривал миниатюры, сделанные в Герате во времена Тимуридов; он смотрел, как Ширин, глядя на изображение Хосрова, влюбляется в него, и испытывал при этом чувство вины и печали, казалось, некая приятная тайна жила в его воспоминаниях.

На третий год восшествия на трон нового падишаха английский король прислал ему в подарок диковинные часы с музыкальным устройством. Несколько недель на холм во внутреннем саду дворца, который было видно со стороны Золотого Рога, поднимали части этих огромных часов, потом прибывшие с часами мастера соединяли шестеренки, различные детали, устанавливали скульптуры. Собравшаяся на холмах Золотого Рога толпа пришла в восторг, когда в часах громко заиграла музыка и в такт ей стали двигаться скульптуры размером в человеческий рост; они двигались под звуки мелодии и поворачивались, будто были творением не рабов Аллаха, а его самого, и движения их казались осмысленными; часы к тому же били, как колокол, и бой был слышен всему Стамбулу.

Кара и Эстер, каждый в отдельности, сообщили мне, что часы, которыми так восхищались стамбульцы, включая самый простой и необразованный люд, внушили тревогу падишаху и служителям религии. Такие ходили по городу слухи. А через несколько лет следующий падишах, султан Ахмет, проснулся как-то ночью и, движимый волей Аллаха, схватил топор, спустился во внутренний сад и разбил часы, особенно старательно круша скульптуры. Говорили, что падишах увидел во сне светлый лик благословенного Пророка и тот сказал, что, если падишах позволит людям соревноваться с Аллахом в создании человеческих образов, то Аллах отвернется от него, и падишах сразу потянулся, к топору. Он продиктовал придворному историку запись об этом событии, каллиграфы написали книгу «Суть истории» и получили полные мешочки золота, но художники к работе над книгой привлечены не были.

Так увяла пышная роза рисунка, которая под влиянием персов цвела в Стамбуле сто лет. Борьба между стилем старых мастеров Герата и новыми методами европейских мастеров стала причиной ссор между художниками, породив нескончаемые сложности, и не дала никаких положительных результатов. Отныне не рисовали ни как на востоке, ни как на западе. Художники не возмущались и не бунтовали, они приняли все это с грустной покорностью, как старик молча принимает болезнь.

Книга моего отца, к сожалению, не была закончена. Рисунки, сделанные для нее, были переданы во дворец, и там ловкие и аккуратные библиотекари разбросали их по разным книгам и переплели вместе с другими рисунками, вышедшими из мастерской. Хасан сбежал из Стамбула и пропал, о нем не было никаких вестей. Но Шевкет и Орхан не забыли, что убийцу деда убил не Кара, а их дядя.

Мастер Осман умер через два года после того, как ослеп, вместо него Главным художником стал Лейлек. Келебек, талантом которого так восхищался мой покойный отец, последние годы жизни посвятил росписи ковров, тканей и шатров. Этой же работой занимались и молодые ученики мастерской. Никто не считал большой потерей отказ от рисунка. Может быть, оттого, что никто не видел нарисованным собственное лицо.

Всю свою жизнь я втайне страстно мечтала о двух рисунках, но никогда никому об этом не рассказывала.

1. Я хотела, чтобы нарисовали меня. Но я знала, что это невозможно, потому что, даже увидев меня, ни один художник из мастерской падишаха все равно, к сожалению, не поверит, что женщина может быть красива, если ей не нарисовать глаза и губы, как у китайской красавицы. А если меня нарисуют в традиции старых мастеров Герата, как китайскую красавицу, то только те, кто меня знают, могут догадаться, что за лицом китайской красавицы скрывается мое лицо. Но те, кто будут после нас, даже если сообразят, что у меня не было китайских глаз, не смогут представить мое лицо таким, как оно есть. Сегодня, в старости, я утешаюсь моими сыновьями, но как бы я была счастлива, если бы у меня был мой портрет в молодости!

2. Я хотела бы, чтобы нарисовали рисунок счастья; об этом в одном из месневи[68] написал поэт Сары Назым из Рана.[69] Я хорошо представляю, каким должен быть этот рисунок: мать с двумя детьми; младший пусть с улыбкой сосет большую грудь, а старший немножко ревнует, и глаза его, как и глаза матери, слегка подернуты поволокой. Я хотела бы, чтобы матерью на рисунке была я, а в небе надо мной – птица, она вроде бы летит и в то же время будто подвешена на века в неподвижности; пусть это будет сделано в стиле старых мастеров Герата, которые умели останавливать время. Я знаю, что это нелегко.