Чарлз Буковски - Самая красивая женщина в городе и другие рассказы

• Название: Самая красивая женщина в городе и другие рассказы
• Автор: Чарлз Буковски
• Жанр: Проза

---

- Ты сам-то как? - спрашивает Джек.

- Одни отказы.

Один парень начинает играть на флейте. Пиявка просто сидит. Джек то и дело опрокидывает пузырь себе в рот. Стоит прекрасная ночь в Голливуде, Калифорния.

Потом чувак, который живет на задах моего двора, падает с кровати, пьяный в дымину. Грохот еще тот. Я уже привык. Я ко всему своему двору привык. Все они сидят по своим норам, шторы опущены. Встают к полудню. Машины сидят перед домом, покрытые пылью, шины спущены, аккумуляторы текут. Они мешают выпивку с дурью, и видимых источников существования у них нет. Мне они нравятся. Они меня не достают.

Чувак снова забирается в постель, снова падает.

- Дурень ты, дурень, - доносится его голос. - А ну быстро в кровать.

- Что там за шум? - спрашивает Джек.

- Это чувак, который за мной живет. Он очень одинок. Время от времени пивко попивает. У него в прошлом году мать умерла, оставила ему двадцать штук. Теперь он просто сидит дома, дрочит, смотрит по телику бейсбол и ковбойские стрелялки.

Раньше на заправке работал.

- Нам пора отваливать, - говорит Джек. - Хочешь с нами?

- Нет, - отвечаю я.

Они объясняют, что тут все дело в Доме Семи Гейблов. Им надо повидаться с кем-то, как-то связанным с Домом Семи Гейблов. Не сценарист, не продюсер, не актеры - кто-то другой.

- Все равно нет, - говорю я, и они выметаются. Прекрасное зрелище.

И я сажусь к макакам снова. Может, ими пожонглировать получится? Вот бы заставить всю дюжину ебстись одновременно! Вот оно! Только как? И зачем? Вот, к примеру, Королевский Лондонский Балет. Но зачем, зачем? Я схожу с ума. Ладно, в Королевском Лондонском Балете есть идея. Дюжина макак летает, пока те балетируют. Только перед представлением кто-то им всем дает Шпанской Мушки. Не балету. Макакам. Но Шпанская Мушка - миф, не так ли? Ладно, появляется еще один спятивший ученый с настоящей Шпанской Мушкой! Нет, нет, Господи ты боже мой, никак не выходит!

Звонит телефон. Я поднимаю трубку. Это Борст:

- Алё, Хэнк?

- Ну?

- Я вынужден покороче. Я обанкротился.

- Да, Джерри.

- Ну, это, я потерял двух своих спонсоров. Биржевой рынок и доллар ужался.

- Ага.

- Это, я всегда знал, что так случится рано или поздно. Поэтому я съезжаю из Венеции. У меня тут не срастается. Я еду в Нью-Йорк.

- Что?

- В Нью-Йорк.

- Мне так и послышалось.

- Ну, это, понимаешь, я обанкротился, и мне кажется, что у меня там все срастется.

- Конечно, Джерри.

- Потеря спонсоров - лучшее, что со мною в жизни произошло.

- Вот как?

- Теперь мне снова хочется бороться. Ты же слыхал о людях, которые гниют на пляже. Так вот, я тут то же самое делал: гнил. Я должен отсюда свалить. И я не волнуюсь. Если не считать чемоданов.

- Каких чемоданов?

- У меня, кажется, не получается их сложить. Поэтому моя мама приезжает из Аризоны пожить тут, пока меня не будет, а я, в конечном итоге, сюда потом вернусь.

- Хорошо, Джерри.

- Но перед Нью-Йорком я остановлюсь в Швейцарии и, возможно, в Греции. А потом уже поеду в Нью-Йорк.

- Хорошо, Джерри, не теряйся. Всегда приятно слышать.

И я возвращаюсь к макакам опять. Дюжина макак, которые могут летать, ебясь. Как этого достичь? Дюжины пива как не бывало. Я отыскиваю свою резервную полупинту скотча в холодильнике. Смешиваю в стакане треть скотча с двумя третями воды.

Надо было остаться на этом треклятом почтамте. Но даже здесь, вот так, хоть какой-то шансик есть. Только бы заставить эту дюжину макак ебаться. А если б родился погонщиком верблюдов в Аравии, даже такого шансика бы не было. Поэтому голову выше, макак - за работу. Ты благословен каким-никаким талантом и ты не в Индии, где, вероятно две дюжины пацанов могли бы убрать тебя как писателя, если б умели писать. Ну, может, не две дюжины, может, одна.

Я заканчиваю полпинты, выпиваю полбутылки вина, ложусь спать, ну его все к черту.

На следующее утро в девять звонит дверной звонок. Там стоит молодая черная девчонка с дурковатого вида белым парнем в очках без оправы. Они сообщают мне, что на пьянке три ночи назад я пообещал поехать сегодня с ними кататься на лодке. Я одеваюсь, залезаю к ним в машину. Они везут меня в какую-то квартиру, оттуда выходит черноволосый пацан.

- Привет, Хэнк, - говорит он. Я его не знаю. Похоже, мы на той же пьянке и познакомились. Он выдает всем маленькие оранжевые спасательные пояса. Дальше помню только то, что мы уже на пирсе. Я пирса-то от воды отличить не могу. Мне помогают спуститься по шаткой деревянной штукенции, ведущей к плавучему доку.

Дно штукенции и палуба дока - примерно в трех футах друг от друга. Меня поддерживают.

- Что это, к ебеням, такое? - спрашиваю я. - У кого-нибудь выпить есть? - Не те какие-то люди. Выпить ни у кого нет. Потом я оказываюсь в крошечной шлюпке, взятой напрокат, и к ней кто-то прицепил мотор в пол-лошадиной силы. На дне плещется вода и две дохлые рыбки. Понятия не имею, кто эти люди. Они меня знают.

Прекрасно, прекрасно. Мы направляемся в открытое море. Я блюю. Проезжаем рыбу-прилипалу, дрейфующую возле самого верха воды. Рыба-прилипала, размышляю я, прилипала, прилипшая к летучей макаке. Нет, это ужасно. И я блюю снова.

- Как наш великий писатель? - спрашивает дурковатый парень с носа шлюпки, тот, что в очках без оправы.

- Какой великий писатель? - переспрашиваю я, думая, что он имеет в виду Рембо, хотя я никогда не считал Рембо великим писателем.

- Вы, - отвечает он.

- Я? - говорю я. - О, прекрасно. На следующий год, наверное, соберусь в Алжир.

- Какой жир? - переспрашивает он. - Типа себе задницу смазывать?

- Нет, - отвечаю я. - Тебе.

Мы направляемся в море, где у Конрада все срослось. К черту Конрада. Я буду нюхать кокаин с бурбоном в темной спальне в Голливуде в 1970 году, или когда вы там это прочтете. В год макачьей оргии, которая так и не случилась. Мотор трепещет и глодает воду; мы чапаем к Ирландии. Нет, это ж Тихий океан. Мы чапаем к Японии. К черту.

25 БИЧЕЙ В ОБНОСКАХ

знаете, как бывает с игроками на бегах. натыкаешься на жилу и думаешь, что это всё. у меня была своя фатера на задворках, даже свой садик со всякими тюльпанами, которые росли - прекрасно и поразительно. у меня была зеленая рука.

это значит, что зеленые бабки у меня тоже водились. какую систему я разработал, сейчас уже не помню, но она работала, а я нет - в общем, достаточно приятное существование. и еще у меня была Кэти. при всех делах. старик-сосед, бывало, аж слюнями захлебывался, как ее видел. постоянно в дверь ломился:

- Кэти! ууууу, Кэти! Кэти!

я открывал в одних трусах.

- уууу, я думал....

- тебе чего, чучело?

- я думал, Кэти...

- Кэти какает. что передать?

- я тут... купил косточек для вашего песика.

у него в руках был большой пакет обглоданных куриных костей.

- кормить собаку куриными костями - все равно что бритвы толочь ребенку в кашку. ты что, мою собаку убить хочешь, хуй мутный?

- ох, нет!

- тогда засунь эти кости и вали отсюда.

- не понял?

- засунь этот пакет куриных костей себе в жопу и пошел отсюда к чертовой матери!

- я просто подумал, что Кэти...

- я же тебе сказал, что Кэти СРЁТ!

и я захлопывал дверь у него перед носом.

- что ты так напустился на старого пердуна, Хэнк, он говорит, что я похожа на его дочку, когда та была моложе.

- нормально, значит он и с дочерью. пусть лучше со швейцарским сыром ебется. не хочу я его видеть у себя на пороге.

- я полагаю, ты думаешь, что я его впускаю, когда ты на бега уезжаешь?

- я таким вопросом даже не задавался.

- а каким ты вопросом задавался?

- кто из вас скачет наверху.

- ах ты сукин сын, можешь хоть сейчас же убираться!

я надевал рубашку и штаны, потом носки и ботинки.

- я и на 4 квартала не успею отойти, как ты сожмешь его в объятьях?

она швырнула в меня книгой. я не смотрел, и краем мне заехало прямо над правым глазом. разбило бровь, и кровь закапала мне на руку, когда я завязывал правый ботинок.

- прости, Хэнк.

- и БЛИЗКО не подходи ко мне!

я вышел, сел в машину, задним ходом вырулил из проезда на 35 милях в час, захватив с собой сначала кусок забора, а потом немного штукатурки с переднего дома левым задним бампером. кровь попала уже и на рубашку, поэтому я вытащил платок и приложил его к глазу. плохая будет суббота на скачках. я был свиреп.

я делал ставки, как будто к ипподрому уже подлетала атомная бомба. мне хотелось сделать десять штук. я ставил на рисковых лошадей. билетик я не обналичил.

потерял пятьсот баксов. все, что захватил с собой. в бумажнике остался доллар.

медленно я въехал во двор. и вечер ужасный будет. заглушил мотор и вошел через заднюю дверь.

- Хэнк...

- чего?

- ты выглядишь, как смерть козиная. что случилось?

- облажался. просрал всю пачку. 500.